консервной банке.
А ЕГО, того, кого они с полковником Сычёвым с таким нетерпением дожидаются, все нет. И это гораздо неприятнее жары. В голову начинают лезть всякие нехорошие мысли.
Вдруг он совсем не придёт? Вдруг в их (а в первую очередь в его, Макарова, расчёты) вкралась ошибка? Вдруг Викторов будет действовать как-то иначе? Вдруг он останется в поезде, как в случае с Иваненко, потому что почувствовал что-то, когда проходил вместе со знакомым уже Макарову белобрысым бригадиром и ещё двумя, одетыми в синюю форму, таможенниками по вагону почти тридцать минут назад? Таможенники практически не заглядывали, в отличие от проверявших у всех пассажиров документы пограничников, ни в одно купе. Трое сотрудников таможенного поста, среди которых был и общий теперь для Макарова и Паулы знакомый, быстро прошли по коридору, задержавшись только возле купе проводниц и в обоих тамбурах, где проверяли, очевидно, лишь им, проводникам и контрабандистам известные потайные места. Так что пока опасения начальника линейного отдела по поводу знакомства преступника с Макаровым не оправдывались — никто и не думал заглядывать в купе, где ехали они с Алексеем.
Макаров вытер со лба пот, посмотрел на часы — до отправления поезда всего пять минут. Во всяком случае, если верить висящему в коридоре графику движения. И снова в голову неумолимо полезли непрошеные мысли об ошибке в расчётах. Неужели преступник так и не воспользуется на этот раз столь удобной при его статусе таможенника схемой?.. Неужели версия Макарова так и останется лишь предположением, а у преступников есть гораздо более хитрый и тонкий замысел?.. Бред какой-то, не может быть! Но почему же их до сих пор нет, ведь он, Андрей Викторов, обязательно должен возвратить ожерелье в Янтарный, — как иначе отчитается завтра, когда кончится срок аренды драгоценной безделушки, перед руководством музея его пунктуальный обычно брат?..
Пять минут… А между тем коллега Макарова и руководитель операции полковник Сычёв, в отличие от Алексея, похоже, совершенно спокоен. Он остановился у открытого окошка напротив купе и невозмутимо покуривает, тиская в кулаке пустую, громко шуршащую целлофаном пачку из-под сигарет. Конечно, его спокойствие чисто внешнее. Макаров прекрасно понимает это и все-таки восхищается невозмутимостью и выдержкой полковника. Сычёв не может не волноваться, хотя предупреждал Макарова, что преступник или преступники должны появиться в самый последний момент, уже тогда, когда закончится проверка всего состава. Но когда же он наступит, этот решающий момент, ведь до отправления уже меньше пяти минут. А если Викторов, один или со своими сообщниками, так и не появится, им с Сычёвым нельзя будет, как было запланировано, сойти здесь, в Нестерове, чтобы вернуться для завершения операции в Янтарный, кому-то надо будет остаться в поезде и ехать дальше. А это уже новые, совершенно непредсказуемые обстоятельства. Какое решение примет полковник, ведь он здесь старший, и Макаров должен подчиняться приказу. Алексей поглядел на Сычёва. До отправления минуты три, а тот продолжает спокойно покуривать и смотреть в окно, словно собирался ехать до самой Москвы.
Макаров снова раскрыл газету, облокотился на столик, потеряв из вида домашний упитанный животик Сычёва, аккуратно упакованный в застёгнутую на все пуговицы жилетку. Вдруг на плоскость развёрнутого газетного полотна, прикрывавшего его от полковника, шлёпнулось что-то лёгкое и с шуршанием упало на пол, под ноги Макарову. Алексей даже не сразу понял, что произошло, и только когда увидел под ногами скомканную бордовую пачку от сигарет, которую полковник только что держал в руках, обо всем догадался.
Он быстро сложил газету, подхватил с соседней полки портфель полковника и вышел в коридор.
— Выходим, — сказал сухо Сычёв, — пора. Через две минуты отправление. — И пошёл по коридору к выходу, взяв из рук Алексея портфель.
Макаров двинулся следом и тут же увидел закрывавшую собой проход в соседнее купе, где ехали две женщины, широкую спину в синем форменном пиджаке. Это был явно не Викторов — из-под околыша фуражки в разные стороны выбивались рыжие курчавые волосы.
«Третий таможенник, — мгновенно классифицировал Алексей, узнав того, кто проходил недавно через вагон с белобрысым бригадиром и Викторовым. — Послал вместо себя?» Но тут же, отметая сомнения, из-за мощной спины загораживавшего собой проход в купе человека донёсся до ушей Макарова знакомый уверенный баритон.
— Не надо возмущаться, гражданка, — не знание законов не освобождает от ответственности… Сейчас, чтобы не задерживать поезд, я выдам вам взамен временно изъятой вещи расписку и акт изъятия. После экспертизы, если вещь не подлежит изъятию, она будет вам возвращена за счёт государства…
Обе женщины — похоже, они успели сдружиться за короткий отрезок пути — ещё что-то пытались возмущёнными голосами объяснять таможенникам, но Алексей уже не мог разобрать ни слова. Прибавив шагу, он догнал оживлённо беседовавшего о чем-то у самого выхода с проводницей полковника Сычёва.
— …Да уж, так сложилось, дальше с вами не поедем, — объяснял женщине Сычёв благодушным тоном. — Начальство срочно прервало поездку. Так что не судите строго, что лишаем компании, так сказать… — судя по тому, как он говорил с проводницей, полковник не зря разгуливал половину пути и все время стоянки по коридору: отношения с женщиной у него были самыми что ни на есть тёплыми.
— А вот, кстати, и мой товарищ подоспел, — улыбнулся он подошедшему Макарову. — Все в порядке? — взглянул он на Алексея. Тот кивнул.
— Да… понимаю, — сказала женщина. — А вас отозвали не в связи с этими нарушительницами?
— Это которых сейчас проверяют?
— Да.
— Нет-нет, — замотал отрицательно головой Сычёв, — что вы… Это не наша епархия. Тут таможенники сами справляются. Ну, всего доброго, — сказал он и вслед за Макаровым стал спускаться из вагона на низкий перрон.
Когда сошёл с поезда Викторов с подручным, они не видели, но спустя примерно пятнадцать минут, то есть через три минуты после отправления ушедшего с задержкой поезда (Сычёв, кстати, пояснил, что это вполне нормальное явление — на сто процентов верить висящему в вагоне расписанию из-за вносимых в него периодически изменений нельзя), — через три минуты после отправления московского поезда Алексей и полковник, сидя в машине возле небольшого станционного здания, заметили интересовавшую их парочку мирно беседующими со светловолосым бригадиром и ещё двумя таможенниками на перроне, возле путей.
47
Темнота опустилась на Янтарный, как обычно в августе, внезапно. Почти до девяти часов вечера было светло, заходящее солнце огненным остывающим мячиком висело над самым горизонтом, почти касаясь поверхности моря — на том месте, куда добиралось плавно и незаметно в течение всего дня. Светило казалось совершенно неподвижным, но вдруг, словно дождавшись определённого заранее часа, подобно солдату, получившему приказ, который нельзя не выполнить или выполнить секундой позже, стало быстро, буквально на глазах у всех, спускаться вниз и резво спряталось за линию горизонта, упало, не оставив даже намёка на закатное зарево, будто и впрямь утонуло в балтийской воде.
Макаров, впервые наблюдавший такое удивительное, захватывающее зрелище, повернулся к стоявшей рядом и сосредоточенно вглядывавшейся в сумеречное небо над горизонтом Пауле.
— Поразительно, — сказал Алексей, не скрывая своего восхищения увиденным только что, — чудо… Каждый раз снова думаешь о том, что создавать такие шедевры под силу только самой природе, люди же, даже самые талантливые…
—А тебе очень надо, чтобы я пошла с тобой сегодня к этому фотографу, брату Андрея? — внезапно спросила его девушка.
Макарова поразило это «надо» вместо нормального, вполне объяснимого в данной ситуации «хочется». Удивительная все-таки штука женская проницательность… Почему она опять вспомнила о вчерашнем, неприятном для неё походе в фотомастерскую, ведь он никак не напоминал ей об этом (они встретились три часа назад, по возвращении Алексея из поездки на пограничную станцию Нестеров).
— Что значит «надо»? — с безмятежным видом улыбнулся Макаров. — Почему ты вдруг вспомнила об этом?
— Потому что я чувствую: ты не просто так затащил меня вчера в эту мастерскую, — полушёпотом ответила Паула, — не только для того, чтобы договориться о снимке на память. А во-вторых, — она