— Neun, — донеслось с той стороны.
— Zwei, — тут же парировал долговязый.
И, подталкивая в спину напарника, исчез за приоткрывшейся калиткой.
— Благодарите Бога, Фарид Салихович, если веруете, — широко улыбнулся белый генерал.
— Почему?
— Потому что они пользуются так называемым «плавающим» паролем. Это когда начальником караула заранее устанавливается некая «сумма», которую должны составить пароль с отзывом.
— Ага… — наморщил лоб Ахметов, — там было «семь» и «четыре», что в сумме составляет одиннадцать.
— Точно. А сейчас позвучало «девять» и «два».
— Опять выходит одиннадцать! Значит, сумма всегда должна составлять одно и то же число?
— Вряд ли всегда. Скорее, только сегодня. Или до определенного часа. Впоследствии новый начальник его переменит, назначив свою «сумму».
Командир шмыгнул носом и уважительно посмотрел слегка раскосыми глазами на Василия Авраамовича.
— Вот шайтан!.. Хорошо, что не сунулись раньше.
Капитан «СМЕРША» промолчал, но скривился, словно возражая с едкой насмешкой: «И откуда у господина генерала такие глубокие познания? Ведь в царской армии грамотных солдат-то было — раз два и обчелся! А тут арифметика, сложение, суммы…»
— Внешний патруль сам меняться не придет — негоже ему оставлять периметр без присмотра, — внезапно догадался Ахметов.
— Тогда надо дожидаться выхода смены, — нашелся старшина-подрывник.
— И по пути к забору перерезать глотки, — низким голосом завершил мысль капитан контрразведки.
На что пожилой генерал резонно заметил:
— Я уж много лет не солдат и многое подзабыл из батальных тонкостей. Однако с высоты давешнего опыта уверяю: производить смену наружного патруля удобнее у домишки с пулеметом и шлагбаумом. Под прикрытием поста спокойнее, да и маршрут проходит вблизи.
— Логично, — подумав, согласился командир. И решил действовать — до рассвета оставалось очень мало времени: — Серега, перехвати-ка наших у колючки. Пусть потихоньку снимут тех двоих из домишки и ждут сменщиков. Да чтоб ни единого звука!
Глава первая
Россия. Саратов
Наше время
Суходольский осторожно напомнил о себе:
— А, встретившись с той девушкой вторично — через несколько дней, ты увидел совершенно другого человека. Верно?
— Не совсем. Про другого человека вы угадали, а вот следующая встреча состоялась аж через год.
— Даже так! И она тебя вспомнила?
Константин пыхнул дымом и затушил окурок.
— Вспомнила!.. Мягче не скажешь.
Через одиннадцать месяцев по приглашению Минобороны и командования Объединенной группировки в Ханкалу заявились те же рок-музыканты, в последний момент вырванные людьми майора из лап озверевших чеченских молодчиков. Те же или в слегка измененном составе — не суть важно. Организаторы, как водится, растрезвонили о единственном концерте, согнали отовсюду бойцов в «филармонию под открытым небом». И вдруг что-то не срослось со здоровьем гитариста — увезли бедолагу в госпиталь с отравлением. Видать, обожрался острой кавказской пищи.
Подходит время обещанного концерта. На сцене — никого, только аппаратура и прожекторы. Военный люд начинает волноваться…
Наконец, из кулис выходит та самая барышня, что запомнилась Константину необычным видом у автобуса: бледным лицом, сухими глазами и плотно сжатыми губами. Симпатичная надо сказать барышня! Миниатюрная, стройная, с небольшой родинкой над верхней губкой; вся в блестящей черной коже, с распущенными русыми волосами. В медленной задумчивости подходит к микрофону и вдруг пронзительным голосом вещает:
— Эй, народ! Кто умеет лабать — помогите, а то кранты нашему зрелищу!
Народ зашумел, завозился.
Офицерская братва, зная Костино пристрастие к гитаре, толкает его в спину:
— Давай, брателло, выручай музыкантов!
Куда деваться? Надо помочь коллегам.
Проталкивается Яровой сквозь толпу к сцене и по пути охреневает от лавины дурацких сомнений. Откуда ему знать, что заезжие артисты собираются лабать? Впишется ли он в их манеру исполнения? Ну и прочая перхоть…
И тут эта кожаная ведьма, узнав майора, выдает в микрофон на всю Ханкалу:
— Ба, кого мы видим! Знакомый типчик!! Тот самый, чьи подчиненные без суда расстреливают пленных чеченских парней!..»
Прям так и ляпнула, стерва! Открытым текстом.
— Гм… ну и что ж с того? — пожевал губами Суходольский. — Ты же сам недавно признался: на войне работают другие принципы и правила. Там же в зрителях были сплошь твои товарищи! Следовательно, для них это не стало открытием.
— На тот концерт, между прочим, приперлись и представители Военной прокуратуры, и командование, и чеченские чиновники. Они, безусловно, обо всем знали, но… В общем, сами понимаете: нельзя публично озвучивать такие вещи!
Да, Марк Антонович умел не только великолепно говорить и убеждать. Он обладал еще и даром слушать и слышать собеседника. И чем дальше Костя повествовал о своей давней любви, тем шире раскрывалась его душа Суходольскому. Рассказ был невесел, но что поделать — печальной жопой радостно не пукнешь. И шеф жадно ловил взгляд; сопереживал, шевеля над золотой оправой ровными соболиными бровями или мелко кивая и щурясь. Там, где по сценарию требовалась пауза, он молчал, не перебивая ни словом, ни жестом, — лишь задумчиво созерцая слюдяные искры колыхавшейся в стакане минеральной воды. А где следовало поддержать — немедля пускался в обвинительные речи.
— Ты прав — девица поступила неразумно. А главное, она слишком быстро забыла о том, кто ее спас. Верно?..
Гитарист потянулся за следующей сигаретой.
— Сучка, конечно. Но красивая, как богиня.
— А что же с концертом? Удалось тебе вписаться в незнакомый коллектив?
— Да, ребята в группе оказались хорошими профи — подстраиваться почти не пришлось. Нормально отыграли, и на бис еще раз пять выходили. А она после концерта даже не поблагодарила!
— Нда-а… Стало быть, она тебе понравилась?
— Сложно сказать. Скорее, да.
— Что же было потом?
— Утром следующего день она все-таки подвалила — хотела попрощаться перед отъездом. А ее я послал. Сам не знаю, почему… Жестко послал и далеко.
— О как! А она?
— Четко последовала данной инструкции.
Помолчали. Молодой мужчина с грустью взирал в окно, и на лице жила отчетливая гримаса сожаления. Огромного сожаления по поводу несуразного расставания с понравившейся девушкой.
Суходольский с печальною теплотою посматривал на Ярового. С теплотой и благодарностью за искренность, за отказ от надоевшей маски блудливого шута.
— Граждане, заканчиваем обед — скоро Саратов! — сиплым голоском объявила официантка.
— Да-да, уходим, — кивнул шеф и внезапно преобразился: — А знаешь, Костя, я верю в вашу будущую встречу. Хотя бы однажды вы должны встретиться с той девушкой. И уверен: ты давно ее простил. Верно?
Теперь развеселился Яровой:
— Давно на нее не сержусь — это точно. А по поводу нашей встречи — сомневаюсь. Сильно сомневаюсь. Я снимаю шляпу, Марк Антонович, перед вашим гением психолога и гипнотизера, но волшебства в вашем исполнении я пока не видел.
— А на слово поверишь?
— Вряд ли…
— Напрасно, молодой человек, напрасно. Придется задействовать магию.
Коммерсант с показной медлительностью допил минеральную воду. Подняв пустой стакан, посмотрел сквозь него на солнце. Брякнув донышком о столешницу, дотянулся ладонью до Костиного лба и прикрыл веки, словно считывая нужную информацию.
Потом щелкнул пальцами возле уха молодого мужчины и уверенно выдал:
— Тот музыкальный коллектив назывался «Рок-студия» и приехал в Чечню из Санкт-Петербурга. А закончился концерт триумфальным исполнением «Летней грозы». Вашим парным исполнением: твоим и той неотразимой девицы в черной блестящей коже. Верно?
Хлопая длинными ресницами, Костя по-военному прошептал враз пересохшими губами:
