— Спасибо, полковник, — сдерживая рвавшиеся наружу эмоции, отвечал полевой командир.
— Сколько ракет израсходовала группа?
— Всего произвели пять пусков. Но, к сожалению, маршевый двигатель одной из ракет не сработал — она упала в трех метрах от оператора.
— Вот как? Жаль… Надеюсь, вы уничтожили ее?
— Конечно. Мы не имели специального набора для уничтожения, поэтому мои люди разбили ее камнями и закопали.
Советник удовлетворенно кивнул. Вернувшись за стол, нацепил очки, глянул на какие-то документы и, давая понять, что аудиенция окончена, проговорил:
— Итак, Гаффар, отснятая вашим оператором пленка уже отдана в лабораторию. У вас есть пара часов, чтобы привести себя в порядок, а как только пленку проявят — прошу в просмотровый зал. Нам будет очень интересно послушать комментарии непосредственного исполнителя…
Съемка знаменательного события, мягко говоря, не удалась. На небольшом экране мелькали куски светлого неба, ветви кустов и чьи-то ноги, ступавшие по каменистой почве; звуковым фоном к беспорядочной смене размытых кадров служили отрывистые выкрики душманов… Снимая пуски ракет, оператор излишне волновался; руки его постоянно тряслись, да и сам он отчего-то бегал с места на место. Более или менее успокоиться он сумел лишь, фиксируя на пленку последствия ракетной атаки: густой черный дым, поднимавшийся жирными клубами от упавших вертолетов.
Однако и этого скудного материала вкупе с представленными пустыми тубусами с лихвой хватило для аплодисментов в исполнении маститых американских офицеров. Гаффара опять поздравляли, трясли руку и хлопали по плечу…
Позднее запись первой результативной атаки ПЗРК «Стингер» показали президенту Рейгану, а тубус от одной из использованных в этой операции ракет передали в качестве сувенира представителям ЦРУ.
Аэродром Джелалабада после потери двух вертолетов закрыли почти на неделю. А когда полеты с него возобновились, тактика советских пилотов кардинально изменилась. Перед посадкой воздушные суда отныне не снижались по прямой и плавной глиссаде. Снижение производилось либо в специальных зонах безопасности, после чего «вертушки» подлетали к полосе на предельно-малой высоте; либо по очень крутой спирали над аэродромом. При этом тепловые ловушки в обязательном порядке отстреливались каждые несколько секунд.
У Дарвеша оставалось несколько мгновений для выбора, и все же азарт одержал верх.
— Первый расчет — пуск! — громко выкрикнул он, едва истребитель набрал метров тридцать-сорок.
Первая ракета ушла над землей в направлении исчезающего над горизонтом самолета.
Несколько томительных секунд ожидания. Все взоры устремились за полосой белого дыма, оставляемой юрким и чрезвычайно быстрым снарядом.
Промах.
— Второй, третий расчеты — пуск!! — в бешенстве заорал Дарвеш.
Выстрелы производились на предельной дистанции, реактивный истребитель был уже слишком далеко. И ни одна из трех выпущенных ракет цели не достигла…
Под распоровший тишину вой сирены расчеты заученно перезарядили пусковые устройства и ожидали последующих команд старшего.
Три выстрела. Три промаха.
Дарвеш закрыл на секунду глаза, скрипнул в бессильной злобе зубами. И отрешенно произнес:
— Собрали тубусы и уходим.
И, повернувшись спиной к аэродрому, широко зашагал меж бесконечных виноградных шпалер на северо-восток…
Его группа вернулась почти на неделю позже. Все были измождены, злы и голодны. И даже без доклада командира и донесений разведки стало ясно: операция в районе кабульского аэродрома провалилась.
После короткого разбора действий отряда, заокеанские советники пришли к неутешительному выводу: Дарвеш проявил несдержанность и нарушил строгие правила, которые на протяжении долгого времени изучал на занятиях и тренировках.
В последний день сентября капитан Маккартур прибыл в кабинет главного военного советника.
Тот был краток:
— Общий результат двух вылазок — неплохой. Восемь пусков — две сбитых цели.
Эдди кивнул. Статистика действительно радовала.
— В целом твоей работой я доволен. Но результат половинчат: ты хорошо натаскал Гаффара, а вот Дарвеш откровенно разочаровал. Если бы ни его промахи, мы могли бы рассчитывать на благосклонность далекого начальства. Не так ли?..
Тридцатилетний капитан напряженно молчал. Слова главного советника и его оценка не стали для него неожиданностью.
— Итак, мое решение таково, — попыхивая сигарой, процедил тот, — Дарвеш остается в лагере для повторного прохождения учебного цикла. Тебе придется зачислить его в только что набранную группу.
— Но, полковник, он крайне амбициозен! — живо возразил Эдди, — и воспримет это решение как личное оскорбление!..
— А что ты предлагаешь?
— Ну, скажем… — замялся Эдди, — скажем, я мог бы провести с ним несколько индивидуальных занятий. Повторить основной материал…
— У тебя и так не хватает времени — твои занятия расписаны поминутно.
Маккартур не сдавался:
— Он чрезвычайно эмоционален и вспыльчив! Ваше решение только усугубит…
— Плевать мне на его характер и темперамент! — неожиданно прорычал советник. — Меня интересуют способы реализации поставленной нам задачи. Кроме того, Эдди, ты плохо разбираешься в людях.
Молодой американец удивленно вскинул брови. Дескать, с чего вы взяли?! И вообще, при чем тут это?
— Да-да, ты плохо разбираешься в людях, — повторил старший офицер. — Я немало прожил в этой вонючей Азии и отлично знаю местные нравы. Дарвеш проявил себя слабаком и провалил операцию! А для настоящего моджахеда нет ничего более унизительного, чем показать слабость и оказаться не на первом, а втором или каком-либо другом месте. Уверяю, он выпрыгнет из своих широких штанов и докажет товарищам что неудача под Кабулом была случайностью.
— Что ж, посмотрим, — пожал плечами капитан.
Вряд ли полковнику было известно о том негласном соревновании между Гаффаром и Дарвешем, инициатором которого стал капитан. Дарвеш проиграл спор и оказался вторым. Или последним. Здесь полковник был прав. А вот на счет реакции амбициозного афганца, по мнению капитана, он здорово ошибался…
Из кабинета Эдди вышел с ухмылкой на постном лице. Он успел неплохо изучить двух лучших курсантов из прошлого набора: инженера и бывшего полевого командира. Последний и в самом деле обладал необузданным вспыльчивым нравом, замешанным на непомерных амбициях.
«Черта-с-два он станет другим — таких людей невозможно переделать! Да и незачем переделывать. Их просто нужно использовать, учитывая все нюансы нравов, привычек, темпераментов, — рассуждал Маккартур, направляясь в бар — пропустить стаканчик виски со льдом. — К примеру, Гаффара отправлять на затяжные задания, в которых надлежит неделями сидеть в засадах. А нетерпеливому Дарвешу поручать операции в окрестностях самых оживленных аэродромов и аэроузлов, где этому холерику не придется томиться в ожидании подходящей цели. Пришел, расставил расчеты, произвел пуски и также быстро исчез…»
Однако каково же было удивление капитан, когда через пару дней Дарвеш в хорошем расположении духа прибыл, согласно решению полковника, для повторных тренировок во вновь набранную группу. Со спокойной деловитостью он уселся за один из последних столов, достал свой старый конспект, авторучку и принялся аккуратно записывать материал за монотонно говорившим переводчиком…
Глава пятая
Афганистан, аэродром Джелалабада
Октябрь 1986 — ноябрь 1987 г
Отпуск пролетает мгновенно, — я даже не успеваю опомниться.
В обратный путь собираюсь с тяжелым сердцем.
Во-первых, мама очень переживает из-за моего пребывания в Афганистане. За минувший год она поседела и сильно сдала. В 13-ой Армии отлично знают о боевых потерях наших войск, знает о них и она.
Во-вторых, теперь в Ровно остается моя любовь. За день до отъезда я отважился и на другой экспромт, сказав себе: «Штурмовать, так до полной победы!» И предложил Ирине стать моей женой. Она согласилась. Свадьбу решили сыграть после окончания командировки…
В аэропорт приезжаем вчетвером: мама, отец, я и моя невеста. Погода испортилась и в точности соответствует нашему дурному настроению: моросит мелкий дождь, холодный осенний ветер норовит сорвать с головы фуражку.
Ира передает небольшую сумку с какими-то вещами для своих родителей в Кабул. И молчит, не в силах перебороть душащие слезы.
Наступает тягостная минута прощания. Я тяжело вздыхаю, по очереди обнимаю родителей. Подхожу к девушке.
Поцеловав ее, шепчу на ушко:
— Не грусти, Ирочка. Все будет хорошо. Вот вернусь и…
