Междуусобные внутрипартийные интриги Бормана, Буха и казначея Ксавье Шварца приводили Рема в ярость. Он излил душу старому другу, бывшему капитану Карлу Майру, описывая интриги своих противников внутри партии, и спрашивал, нет ли у Майра «чего-нибудь на кого-нибудь из них».
Карла Майра можно было назвать кем угодно, но только не безобидным аполитичным гражданином. Как офицер рейхсвера, летом 1919 года он командовал «просветительским батальоном» в Мюнхене, которому надлежало оградить солдат от влияния коммунизма и привить им патриотические идеи. Одним из его пропагандистов и секретных агентов был капрал Адольф Гитлер. Впоследствии Майра уволили, поскольку он попытался привлечь регулярные войска, расквартированные в Баварии, к участию в путче Каппа, и его пост занял Рем. После 1923 года пути двух капитанов, бывших до той поры друзьями, разошлись. К 1932 году Майр стал одним из лидеров социал-демократов, то есть принадлежал к лагерю заклятых врагов.
Когда газета социал-демократов «Мюнхнер [102] пост» опубликовала историю об интригах внутри НСДАП, Борман решил использовать ситуацию для достижения собственных целей. Такой ход приближал его к фюреру, поскольку Майр, очевидно, многое знал о неприглядных поступках Гитлера в период демобилизации из армии и, как свидетель тех неблаговидных дел, мог нанести ему сокрушительный удар{21}.
Борман чувствовал, что ему еще не пришло время обращаться непосредственно к Гитлеру с обвинениями против такой влиятельной фигуры, как Рем. 5 октября 1932 года он направил «личному секретарю фюрера Рудольфу Гессу» письмо на пяти страницах. В этом письме до той поры скромный и почти незаметный Борман скинул маску и предстал человеком, который не только знает все тонкости административной работы, но и способен участвовать во властных играх. Его литературный стиль неуклюж и незатейлив. Писал он так же, как говорил, — стереотипными фразами:
«Дорогой repp Гесс.
Обстоятельства вынуждают меня обратиться к Вам во время Вашего отпуска. Однако, по моему мнению, нижеследующее ДОЛЖНО быть известно Вам и фюреру.
Хочу отметить, что я не имею ничего против СА. У меня также нет ничего против самого Рема. Пусть кто-то развлекается в далекой Индий со слонами или в Австралии с кенгуру, для меня, как и для всех истинных национал-социалистов, важно лишь то, что затрагивает интересы Движения. Все, что приносит пользу Движению, хорошо; тот, кто наносит ему ущерб, — мой враг. [103] Однако то, что выяснилось сейчас, может подорвать его основы. Один из наиболее выдающихся лидеров партии ищет сочувствия у столь же известного лидера оппозиции, оскорбляя и браня своих партийных товарищей.
Каждому бойцу СА непременно внушают — и это особенно важно, коль дело касается Рема, — правило, согласно которому при любых обстоятельствах следует покрывать своих товарищей и начальников. Именно поэтому высшие руководители СА безбоязненно встали на путь клеветы и предательства.
Если фюрер и далее будет терпеть рядом с собой такого человека, то я, как и бессчетное множество других членов партии, откажусь понимать подобные действия, ибо они выходят за пределы понимания.
Не следует думать, что последние заслуги начальника штаба Эрнста Рема перевешивают ущерб от его проступков. Вред, который наносит Рем своим личным поведением, невозможно компенсировать какими-либо заслугами. Уместен вопрос: так ли существенны его заслуги? При внимательном изучении изданных Ремом приказов Вы не обнаружите никаких основополагающих нововведений в системе СА со времен Пфаффера.
Ходят разговоры, будто Рем — ведущая личность, «разумная голова». По этому поводу не должно быть двух мнений. О человеке судят по его окружению. Разумные головы? Вспомните, например, бывшего заместителя начальника штаба майора Фукса и нынешнего заместителя начальника штаба майора Хюхнлейна. Полагаю, что пост начальника штаба может занять любой из лидеров СА, пользующийся популярностью среди своих коллег и обладающий организаторскими способностями. По призванию я не солдат, но готов поклясться, что и мне под силу осуществлять такого рода руководство. Вспомните СС. Вы знаете Гиммлера и его способности. [104] Известно, что настроения против Рема произрастают из отрицательного отношения политических лидеров к СА. К тому же возникают возмутительные намеки, мол, все мы, старые члены партии, на самом деле являемся ставленниками СА. В политической организации в целом нет плохого отношения к СА. Но кто посмел называть наших политических лидеров «бонзами»? Лично я предпочел бы участвовать в непосредственной борьбе в качестве офицера СА, чем день за днем сидеть за столом и рыться в бумагах с утра до ночи. Подумайте, кто получает больше денег, кто имеет большую свободу действий? Разумеется, не тот, кто пунктуально исполняет нелегкие обязанности и знает, с какой неохотой члены партии платят взносы.
Знает ли фюрер об угрожающих тенденциях в партии накануне выборов? Известно ли ему, что значительная часть нынешних представителей СА придерживается мнения, что голосовать следует за коммунистов? Когда были опубликованы материалы о Реме, а фюрер в ответ заявил, что Рем останется начальником штаба, многие члены партии недовольно качали головами. В настоящий момент, по моему мнению, очень опасно подвергать партию испытаниям. Уверенности в победе на выборах в рейхстаг нет; большинство членов партии разочарованы, ибо некоторые ответственные руководители (Геббельс и Рем) выступали с чрезмерно самонадеянными заявлениями. Пока еще сохранилось мнение, что истина — за фюрером, и это положение необходимо сохранить и закрепить, потому что в ином случае Движение неминуемо погибнет. Подавляющее большинство народа потеряет веру в фюрера, если фюрер будет оказывать поддержку человеку, который подвел, предал своих соратников злейшему политическому врагу. Я, как и другие члены партии, могу не понимать каких-то политических решений, поскольку мы не знаем в достаточной [105] степени всех обстоятельств и условий; фюрер есть фюрер, и он в конце концов победит. Проблема состоит в том, что в настоящий момент действия одного человека нанесли серьезный ущерб всему Движению».
Передал ли Гесс это письмо Гитлеру, ознакомил ли с его содержанием? Известно, что он не любил приносить фюреру плохие вести; экспрессивная жестикуляция и тяжелый взгляд голубых глаз Гитлера оказывали на него, как и на многих других, гипнотическое, парализующее воздействие. Гауляйтер Аугсбурга Карл Валь тоже докладывал Гессу о самостоятельной подготовке штурмовиков к путчу (Валя информировали два человека из числа лидеров СА его округа). Гесс знал также, что Гитлера очень волновала эта проблема, ибо он жаловался на легкомысленное отношение лидеров СА к делу «двух предателей». Во время внутрипартийной склоки с Пфаффером фюрер дал понять, что считает путч не только опрометчивым, но и безнадежным предприятием.
«Наши формирования безоружны; какое бы оружие — вопреки моему желанию — ни появилось у них, они бессильны перед полицией и рейхсвером, экипированными на самом современном уровне», — заявил Гитлер всего через две недели после того, как Борман выразил в письме свое недовольство. Но фракция штурмовиков не верила, что фюрер будет придерживаться этого мнения долгое время.
Справедливость замечания Бормана об «угрожающих тенденциях накануне выборов» подтвердилась 6 ноября 1932 года. НСДАП потеряла тридцать четыре места в рейхстаге, но и с оставшимися 196 депутатами намного опередила остальных. Главное — она утратила ореол непобедимости. Причем коммунисты набрали на тех выборах уже сто мест. Теперь избиратели [106] были немало напуганы, ибо стране предстояло сделать окончательный выбор между свастикой, с одной стороны, и серпом и молотом — с другой.
Администратору «Фонда пособий», который тогда не в состоянии был повлиять на происходившее, оставалось лишь наблюдать за тем, как развивались события последовавших трех месяцев. Любая информация о ситуации в партийных верхах, которая случайно доходила до него, уже не была информацией из первых рук. Только после возвращения в Мюнхен должно было выясниться, кого Гитлер оставит при себе в ходе ожесточенной борьбы за власть. Берлин же стал той ареной, на которой развивались перипетии соперничества между генералом Шлейхером, Гинденбургом, Гитлером, Папеном, Гугенбергом и политиками центристских партий.
В «коричневом доме» остались только служащие администрации, до которых сведения доходили, уже успев обрасти слухами и домыслами, и потому партийные чиновники были шокированы, когда в результате местных выборов в Тюрингии 6 декабря 1932 года НСДАП потеряла почти половину голосов, набранных летом во время выборов в рейхстаг. Несколько дней спустя обрушился новый удар — произошел раскол в высшем эшелоне партийной иерархии. Грегор Штрассер, шеф организационного отдела НСДАП, вступил в тайные переговоры с канцлером Куртом фон Шлейхером, выторговывая себе пост министра.
Казалось, не обладавший богатым воображением Борман должен был присоединиться к Штрассеру, выдвинувшему разумное объяснение своей позиции и даже разработавшему программу. Но подобный подход остался в прошлом: Мартин решил идти в будущее за Гитлером. Поэтому выпад Штрассера на конференции в берлинском отеле «Кайзерхоф» он воспринял как вероломную измену, как побег крысы с терпящего бедствие корабля. Ни один из высших [107] партийных лидеров, ни один из гауляйтеров не поддержал Штрассера. Во время решающего разбирательства 8 декабря 1932 года главными доводами обвинения в измене стали заявление Геббельса и показания фон Папена. Всеми покинутый, Штрассер встал и, не попрощавшись, вышел из зала.
Бунт Штрассера стал значительным событием в карьере Бормана. Партийная структура была реорганизована. Как прежде Гитлер изгнал Пфаффера и взял в свои руки верховное командование над СА, так и теперь всю высшую власть в партии он оставил за собой, а бывшего гауляйтера и рейхсинспектора Роберта Лея назначил руководителем организационного отдела НСДАП.
Но теперь фюрер ограничил полномочия Лея, разделив властные функции, — тактика, которой он неизменно следовал в подобных ситуациях. Отдел аграрной политики во главе с Дарре стал независимым, а принятие всех политических решений было доверено вновь образованному центральному политическому комитету под руководством Рудольфа Гесса.
В последние недели 1932 года не верилось, что партия скоро опять поднимется. Антинацистские газеты, оценивая события уходившего года, окрестили его годом политической смерти Гитлера. Тот, со своей стороны, держался невозмутимо. 18 декабря он сказал гауляйтеру Галле Рудольфу Йордану: «Через несколько недель мы возьмем свое».
То же самое фюрер, приехав в Мюнхен на праздники, пообещал своим функционерам в «коричневом доме». Как обычно, он выступил сначала в своих мюнхенских апартаментах, а вторую речь произнес в Оберзальцберге. Рождественские праздники в доме Борманов, к тому времени уже переехавших в Пуллах, прошли скромно, но супружеская чета не сомневалась в грядущей победе: они слишком углубились в политику и больше полагались на веру, чем на разум. [108]
Впрочем, Мартин знал, что многие лидеры германской экономики были готовы бросить НСДАП спасательный круг. Они и прежде перечисляли в «Фонд пособий» немалые средства, но теперь ряды сторонников из числа финансовых и промышленных воротил резко пополнились чрезвычайно крупными фигурами. Например, оставил последние сомнения и решил принять сторону Гитлера сам Крупп!
Он сам приложил немало усилий для организации встречи, состоявшейся в январе 1933 года в доме банкира Курта фон Шредера. В числе приглашенных магнатов был граф Ганс Родо фон Альфенслебен — влиятельнейший промышленник Рура, владевший огромными земельными угодьями в Пруссии и состоявший в правлении «Дойче банка». Гитлер и Франц фон Папен предложили план объединения НСДАП и германской националистической партии, что позволило бы добиться победы на выборах. Граф фон Альфенслебен поддержал Гитлера и тем обеспечил одобрение программы прочими участниками. Никто не должен был знать об их решении, но пресса разнесла эти сведения, получив информацию от разведывательной службы Шлейхера, и предупредила о готовящемся свержении канцлера. Так функционеры «коричневого дома» узнали, что их вождь собирает силы для очередной атаки.
17 января Гитлер разместил в берлинском отеле «Кайзерхоф» свою штаб-квартиру со всем эскортом и советниками. Но только приближенные знали, с кем именно ведутся переговоры, какие решения принимаются и кто поддерживает его претензии на пост канцлера. Геббельса же отправили в Мюнхен для подготовки к работе нового ведомства — министерства пропаганды, и он записал в дневнике: «От волнения не нахожу себе места, ибо в Берлине события развиваются быстро и неотвратимо». А в субботу, 28 января, сотрудники «коричневого дома» узнали, что канцлер Шлейхер ушел в отставку. Кто займет его
