министра пропаганды.
Геббельс не оставлял попыток повлиять на восточную политику Германии. Не зная о секретных решениях совещания, состоявшегося 16 июля 1941 года, он долгое время поддерживал идею предоставления Украине автономии. В конце апреля 1942 года министр пропаганды записал в дневнике, что уже никто более не считает Гитлера освободителем и спасителем Европы. «Выстрел в голову не всегда оказывается лучшим аргументом, но именно так мы действовали в отношении украинцев и русских». Если Геббельсу удалось вернуть расположение Гитлера, то лишь потому, что Борман решил не мешать этому.
Открещиваясь от идей своего старого противника Розенберга, Геббельс предложил собственный план «завоевания всеобщей симпатии среди населения восточных территорий». Но этот ход оказался бессмысленным, потому что фюрер не собирался идти на компромисс с побежденными. Их следовало рассеять, депортировать, изгнать или — если иное не срабатывало — уничтожить. В мае 1942 года во время одного из ночных чаепитий в «Вольфшанце» обсуждался вопрос о предоставлении германского гражданства некоторым из покоренных народов. По сообщению гауляйтера Данцига Альберта Форстера, профессор Гюнтер, авторитет в вопросах теории рас, во время десятидневной [369] поездки по Восточной Пруссии пришел к выводу, что большинство поляков достойны германского гражданства, а для улучшения расы в заранее определенных районах можно было бы разместить специальные подразделения СС.
Но Борману не нравились подобные «послабления»: он полагал, что славянская кровь полек отрицательно сказалась бы на чистоте арийских генов. Как и Гитлер, он твердо выступал против «смешения крови» с каким бы то ни было побежденным народом. Компромисс предполагает, что следует предложить что-нибудь другой стороне, а фюрер хотел отнять все: и землю, и свободу. Вот почему Гитлер отклонил план Розенберга об особом статусе Украины.
Когда министр оккупированных территорий выступил с проектом предоставления ограниченной автономии Прибалтике, Борман сразу понял, что и этот план обречен на провал. Он выступил с критикой проекта Розенберга и получил похвалу и поддержку фюрера, заявившего, что не допустит создания «Соединенных Штатов Прибалтики» и что отныне и навсегда эти земли стали неотъемлемой частью третьего рейха.
Впрочем, это не помешало Гиммлеру втайне рекрутировать в войска СС эстонцев и латышей: если надо воевать и погибать, тут уж не до расовых различий. Он сформировал несколько батальонов, в составе которых насчитывалось около пятидесяти тысяч украинцев, казахов, татар и представителей других национальностей. Рейхсфюрер СС ссылался на недостаточную численность своих войск, которым приходилось не только вести борьбу против партизан, но и затыкать дыры на фронте. Да и вермахт к тому времени уже рекрутировал в восточных странах сотни тысяч человек добровольцев («hilfswillige»), которые служили на фронте водителями, автомеханиками и поварами. [370]
«Дорогой Мартин, — писал Гиммлер в марте 1943 года, — пожалуйста, проинформируй фюрера о том, что вермахт выносит планы с целью создания русской освободительной армии. Кажется, до недавнего времени это противоречило намерениям Гитлера. Пожалуйста, сообщи мне о решении фюрера».
Подозрения Гиммлера были небезосновательны. Кейтель и Йодль намеревались поставить во главе русских военных формирований бывшего советского генерала Андрея Власова, попавшего в плен в 1942 году. Геббельсу понравились планы военных — ведь такой поворот событий раскрывал перед ведомством пропаганды новые перспективы. Однако Гитлер, поддержанный Борманом, остался непреклонен: «Мы никогда не будем способствовать созданию русской армии. Чем больше русских рабочих будет завезено в Германию, тем больше немцев смогут участвовать в войне». В середине мая Борман распространил специальный указ фюрера, запрещавший принимать самостоятельные решения такого рода. Рейхсляйтер НСДАП считал, что восточные народы следует покорять и подавлять, а не стремиться к налаживанию с ними дружественных или союзнических отношений. Он подкреплял свою точку зрения следующим утверждением: лишь освободив себя от каких бы то ни было обязательств перед «недочеловеками», немцы смогут получать с восточных территорий достаточное количество продуктов. Поэтому следовало беспощадно расправляться со всеми проявлениями сопротивления и недовольства. [371]
Секретарь фюрера
В начале 1943 года произошел окончательный перелом в негласном соперничестве Бормана и Ламмерса: последний стал передавать документацию для фюрера через партийную канцелярию — отступил! Несмотря на постоянную тесную совместную работу с Гитлером, Ламмерс так и не стал в полной мере его доверенным лицом. Часто бывая на ночных чаепитиях, присутствуя при обсуждении важнейших проблем, формально (и долгое время практически) обладая правом первого советника в отношении назначений на правительственные должности, начальник рейхсканцелярии так и остался на приличной дистанции от фюрера. Вначале многие чиновники посмеивались над потугами Бормана, с безоглядной решимостью разъяренного быка пробивавшего себе дорогу через бюрократические частоколы. Но вскоре стало ясно: безапелляционность и необыкновенный дар бюрократа — умение несколькими фразами, полностью соответствовавшими сути распоряжений фюрера, подстроить под себя отдельные узлы большой бюрократической машины — приведут в конце концов к тому, что вся эта машина будет послушна его воле.
В феврале 1943 года, накануне отъезда в ставку под Винницей, Мартин торжествующе писал Герде: «Завтра утром ОН{52} вылетит в новый штаб [372] в сопровождении ближайших друзей... Обрати внимание: Ламмерс, Гиммлер, Риббентроп и прочие остаются в своих штаб-квартирах».
Одним из наиболее эффективных средств в борьбе рейхсляйтера НСДАП против конкурентов всех рангов и мастей оставалось методичное накопление компрометирующих материалов. Сам факт наличия в его руках огромных архивов такого рода заставлял трепетать любого соперника. Вот замечательный образчик методов, с помощью которых Борман пополнял досье на крупнейших деятелей третьего рейха. В конце апреля 1942-го из Оберзальцберга он отправил телеграмму гауляйтеру и губернатору Зальцбурга Адольфу Шилю. Рейхсляйтер НСДАП указывал, что, согласно поступившему сообщению, после сессии рейхстага гауляйтер отвез нескольких ее участников, в том числе Ламмерса, в Мюнхен на своей машине; компетентным органам стало известно, что беседа попутчиков затрагивала интересы партии... Естественно, перепуганный Шиль сразу написал подробный отчет о содержании разговора. Как гауляйтер округа, на территории которого находился Бергхоф, Шиль подчинялся непосредственно Борману. В рапорте он упоминал, что, кроме самого Шиля и Ламмерса, в беседе принимали участие шеф президентской канцелярии Отто Мейсснер и другие высокопоставленные чиновники. Попутчики обсуждали речь фюрера, посвященную вступлению в силу законов об увольнении большого числа юристов и о пересмотре судебных приговоров. Сам гауляйтер, занятый разговором с одним из присутствовавших, слышал лишь отрывки из беседы Ламмерса и Мейсснера. По мнению Шиля, Ламмерс был отнюдь не в восторге от нового закона. Конечно, эта информация оказалась не столь конкретной, чтобы можно было использовать ее в качестве доказательства вины. Будучи по образованию врачом, Шиль тем не менее имел определенный [373] навык в делах такого рода, поскольку давно сотрудничал с гестапо.
В апреле 1943 года Ламмерсу стало ясно, что ему остается лишь играть вторую скрипку как при Гитлере, так и в «комитете трех». Отпечатанный на листе специальной бумаги, в левом верхнем углу которого красовалось золотое тиснение «ФЮРЕР», приказ Гитлера гласил:
«Присвоить моему личному помощнику рейхсляйтеру М. Борману звание «Личный секретарь фюрера».
Адольф Гитлер Ставка фюрера 12 апреля 1943 г.».
Событие произошло как раз между двумя визитами иностранных гостей: до этого Борман проводил итальянского дуче, а прилетевшего через два дня румынского маршала Иона Антонеску он встречал уже в новой ипостаси.
Словарь Брокгауза толкует слово «секретарь» как производное от французского слова «секрет» и означающее «писарь, тайный писарь, звание государственного чиновника среднего ранга». Однако Гитлер, конечно, удостоил Бормана отнюдь не рядовым званием. Это назначение соответствовало посту королевского секретаря, в руках которого находились тайные дела и интриги монарха и рычаги управления всего государства, а также все сведения об амурных похождениях короля и его приближенных. Чиновник такого ранга обладал фактически неограниченной властью, всегда и везде действовал от имени властелина.
Буквально несколько дней спустя Борман отправил из Оберзальцберга личное письмо Гиммлеру, достаточно красноречиво показавшее новое положение вещей. Послание не содержало конкретных разъяснений, но всякий внимательный читатель нашел бы в [374] нем множество свидетельств недавно обретенного могущества. Например, письмо было отпечатано на бумаге без изображения свастики, но со штампом «Секретарь фюрера». Обычное прежде обращение «дорогой Генрих» сменилось на «дорогой товарищ Гиммлер», а фамильярное «ты» уступило место официальному «вы».
Что касается целей, ради достижения которых якобы вводилась новая должность, то Борман нашел следующее объяснение: несмотря на общеизвестность его полномочий, с формальной точки зрения подпись «рейхсляйтер Борман» означала, что действие подписанного таким образом документа распространяется на сферы партийные, а не государственные. Поэтому учреждение новой должности — это якобы не более чем попытка предотвратить неправильное понимание назначения того или иного документа.
Уже через месяц Ламмерс разослал в правительственные ведомства инструкцию о новом порядке: фюрер сообщает о принятых им решениях своему личному секретарю Мартину Борману; указания, предназначенные для правительства, Борман направляет в рейхсканцелярию Ламмерсу; последний доводит эти решения до соответствующих министерств. Таким образом, Борман твердо занял позицию между Ламмерсом и Гитлером, окончательно оттеснив шефа рейхсканцелярии на роль второго помощника.
Элита третьего рейха встретила назначение Бормана на пост секретаря фюрера со скрежетом зубовным: несколько лет они — как по отдельности, так и общими усилиями — старались дать укорот наглому выскочке, остановить, отпихнуть обратно в задние ряды. Однако они недооценивали редкостный сплав [375] его настойчивости с хитростью и услужливостью, рвением и амбициозностью, не придавали значения твердому взгляду его черных глаз, которые очаровали Герду при первой же встрече и в которых Гитлер каждый день читал выражение безграничной преданности. Их негласный заговор против Бормана рухнул, и теперь-то они осознали, сколь рискованно поступили, заняв позицию по другую сторону баррикад в те годы, когда был шанс заручиться его дружбой.
Собственно говоря, заговор возник 12 мая 1941 года — в тот самый день, когда после перелета Гесса в Англию была учреждена партийная канцелярия. Практически никто в окружении фюрера не хотел, чтобы полномочия Гесса достались Борману. Но рейхсляйтер НСДАП проявил себя прозорливым и умелым бюрократом и — ради упрочения своих позиций в противостоянии с Леем — заключил союз с Герингом, занимавшим вторую ступеньку вслед за Гитлером и официально провозглашенным его преемником. Борман не боялся Гиммлера, поскольку некогда они решили действовать заодно, — оба пытались пробиться сквозь плотный строй тех, кто уже занял выгодные позиции. Шпеер еще не добился достаточно высокого ранга, а остальные противники по отдельности были не так уж влиятельны.
Единственное исключение — Геббельс. Однако министр пропаганды, как мы помним, впал в немилость из-за любовного романа с киноактрисой Лидой Бааровой. Вернуть утраченные позиции было делом нелегким. Рейхсминистру предстояла долгая работа на пределе революционной самоотверженности. Лишь
