знатная, а?
Семинарист делает шаг к Наденьке.
– Не смей трогать мою сестру! – кричит Аполлон.
Наденька не успела даже испугаться. Где-то хлопнула дверь, кто-то закричал, и в комнату ввалился с порезанным, злым лицом Леон Валевский. Перед собой он волок одного из подручных Семинариста, совсем еще мальчишку с виду, приставив к его горлу нож.
– Тю! – дивится Семинарист. – Перо!
Его помощники застыли и стали переглядываться. Пашка подбоченился, чувствуя себя здесь самым главным, человеком, который будет вести переговоры и который уж точно не даст запудрить себе мозги.
Валевский дернул порезанной щекой. Ему явно было не так легко войти в дом, полный гуннов.
– Оставь их в покое, – проговорил он, и снова в его речи прорезался четкий иностранный акцент. – Они тут ни при чем!
– Ну да, так я и поверил, – глумливо ответил Семинарист. – А ты что, Ежика резать собрался?
Ежику было очень страшно, но присутствие приятелей не позволяло ему показывать свой страх. Юнец осклабился и почувствовал, как Валевский поудобнее перехватил его за шею.
– Или вы отпустите их, или я перережу ему горло!
– Гы, ну режь, коли хошь, – милостиво разрешил Семинарист. – Нужен он мне… сявка какая-то…
В следующее мгновение кто-то из воров, подкравшись сзади, ударил Леона по голове. Ежик ловко сбросил его руку и отскочил в сторону. Валевский упал на пол.
– Нет! – закричала Наденька. – Не надо, прошу вас!
Но Леона все-таки успели ударить несколько раз, причем ногами.
– Хватит… – вмешался Семинарист, который ни на мгновение не забывал, зачем они здесь. – Хватит, кому сказал!
Подошел к Валевскому, схватил его за отвороты рубашки и заставил приподняться с пола.
– Где цацки? Где парюра? Куда ты их дел? – нараспев проговорил Семинарист.
Валевский вздернул подбородок.
– Пропил, ясно? Дурак! Нет у меня никакой парюры и никогда не было!
– Ну ладно, – прошипел Семинарист и извлек из кармана складной финский нож. Щелкнула пружина, ослепительно сверкнуло острое лезвие. – Где парюра? Последний раз спрашиваю. Охота еще возиться, глаза тебе резать…
– Брось нож.
Леон удивленно повернул голову – насколько это было возможно в его положении пленника.
В дверях стояла белокурая особа в простом черном платье и в черных же перчатках. Правая перчатка сжимала револьвер.
Из-за спины особы высовывался остренький носик библиотекаря Росомахина.
– Аркадий Ильич! – вырвалось у Наденьки. – Слава богу, вы целы!
– Так… – протянул Семинарист. – А вот и баронесса Корф!
Русалкин вытаращил глаза. Он был близорук, но уже по цвету волос, по очертаниям фигуры догадался, что стоящая в дверях особа никак не может быть баронессой Корф – той темноволосой женщиной, которая пообещала ему на вокзале, что его обществу любителей российской словесности выделят помещение, если в нем будут состоять хотя бы десять человек.
– И шулер вместе с ней, – подлил масла в огонь Ежик и хихикнул.
Тут только Наденька разглядела в полумраке за блондинкой высокого, худого молодого брюнета с маленькой головой и изящными руками. Брюнет покосился на Ежика и ничего не ответил.
– Брось нож, – повторила Амалия. – А всем остальным я советую сдаться.
– Да? – недобро усмехнулся Семинарист и несильно полоснул Валевского лезвием по шее.
Грянул выстрел, и вслед за тем затрещали двери, загрохотали половицы под чьими-то тяжелыми шагами, задребезжало разбитое стекло. В комнату ворвались полицейские, схватили воров, скрутили Валевского, от избытка служебного рвения наступили на руку Русалкину и едва в общей куче не повязали Наденьку.
Одним из последних мимо Амалии в комнату семенящими шажками вошел следователь Половников, прищурился, поглядел на труп Семинариста, лежавший посреди комнаты, и отвернулся.
– Леонард Валевский? – спросил Половников у поляка.
– Полагаю, глупо было бы это отрицать, – ответил тот. Затем подбородком указал на Амалию: – Госпожа знает меня в лицо.
– Вы разумеете Дарью Егоровну Кузнецову? – удивился Половников.
– Нет. Я говорю о баронессе Корф.
– Но… – начал следователь в смущении.
– Я настоящая баронесса Корф, – вмешалась Амалия, – а моя служанка изображает меня. Ваш город слишком гостеприимен, чтобы тут можно было спокойно работать, поэтому мы и выдумали подмену… Обыщите его.
Валевского обыскали, и вскоре ожерелье из императорской парюры было уже у Амалии в руках.
– Где остальное, пан Валевский? – спокойно спросила Амалия.
Вор покачал головой.
– Я отобрал эту вещь у некоего Пятирукова, а он из-за нее убил своего приятеля Груздя. – Леон поглядел на мертвого Семинариста, который теперь казался жалким и бесполезным, как сломанная кукла. – Вы его убили?
– Боюсь, что так, – ответила Амалия.
– Я могу забрать пана Валевского для допроса? – вмешался следователь.
– Нет, сначала я сама поговорю с ним, – отрезала молодая женщина и сухо улыбнулась. – Простите, но я приехала в город только из-за него и, по чести, первой должна побеседовать с ним.
Собеседник слегка поклонился в знак того, что ничуть не возражает против ее главенства. Какая странная вещь – интуиция, мелькнуло в голове у Амалии. Ведь Половников – прекрасный следователь, отнюдь не взяточник, если верить осведомителю, и притом хороший человек, а между тем… между тем она в его присутствии ощущает себя не в своей тарелке. «Может быть, он когда-то кого-то убил или погубил? – смутно подумала Амалия. – Но он мне неприятен, этот семенящий человечек с грустными глазами и невыразительным голосом. Да, решительно неприятен…»
Однако ее отвлекли от размышлений громкие голоса, раздававшиеся снаружи. Оказалось, что вернулся Евгений Жмыхов и околоточный у входа задержал его. Студент бушевал и протестовал, но Половников быстро разъяснил ему ситуацию: грабители напали на дом, господин Росомахин вызвал подмогу и заодно дал знать баронессе Корф. Ничего особенного, никто не пострадал, за исключением одного человека, но поскольку человек тот абсолютно чужой, то можно считать, что все окончилось лучше некуда.
– Боже мой… – пробормотал Евгений. Непокорные волосы стояли теперь на его голове прямо-таки дыбом. – Наденька! Аполлон! Мне даже в голову не могло прийти! Что произошло?
Русалкин, который тщетно пытался собрать воедино разбитые и растоптанные очки, ответил, что пятый поклонник российской словесности, господин Дроздовский, оказался на самом деле Леоном Валевским, однофамильцем сына французского императора, и этого однофамильца подозревают в том, что он украл какие-то драгоценности. Грабители почему-то решили, будто драгоценности могли оказаться в их доме, устроили обыск, сломали один шкаф и испортили несколько книг. Однако варварство побеждено, книги он подклеит, а что до шкафа, то его тоже можно починить.
– Кажется, и в Наденькиной спальне грабители что-то разбили, – добавил Аполлон несмело.
Евгений изменился в лице.
– А моя лаборатория? Боже мой! Я же проводил там опыты… опыты с фотографией… Туда ни в коем случае нельзя было впускать свет, иначе все мои труды… Ах, что за невезение!
Он заметался, извинился перед Наденькой и побежал в сарай проверять, что там да как. Наденька, всхлипывая, все еще сидела в углу. Кошка Дуся, которая со свойственной кошкам прозорливостью куда-то спряталась во время нашествия, вылезла из своего укрытия и стала робко ластиться к девушке. Но Наденька оттолкнула ее:
