ростовщической кабалы…
Денис насмешливо хмыкнул: знакомая и банальная история. Завязать ссору, проткнуть шпагой неумелую жертву – в дворянской среде профессия бретера хоть и не слыла почетной, но и обструкции не подвергалась. Он махнул рукой в сторону спальни:
– Забирайте вашего брата. Надоел он мне… изрядно.
Грант-младший ввалился в гостиную, ожесточенно протирая опухшие красные глаза и благоухая перегаром. Узрев Дениса, он расплылся в глуповатой улыбке:
– Сэр Дэнис, вы уже встали? А и я не заметил, как уснул… – громко икнув, счастливым голосом добавил: – А славная была пирушка! – и тут же пожаловался: – Вот только после анжуйского голова трещит. Дрянь трактирщик подсунул приличную… уши ему отрезать надо, чтоб неповадно было благородных господ кислятиной поить.
Подгоняемый безжалостными тычками старшего брата, он исчез за дверью, успев крикнуть на прощание, что следующая пирушка будет за его счет. На пороге Самуэль Грант обернулся:
– Я могу быть уверенным, что моя семья теперь в безопасности?
– Я не воюю с детьми и женщинами! – отрезал Денис. Вспомнив о почетном звании, дарованном ему императором, с пафосом добавил: – Слово дворянина вас устроит?
Наемник недоверчиво прищурился, оглядывая его с ног до головы, и неуверенно кивнул в ответ.
– А не желаете поступить ко мне на службу? – неожиданно для самого себя предложил Денис. Еще один пристальный взгляд и слабый кивок головы. – Вот и славно. Будем считать, что договорились. Подходите вечером, обсудим условия контракта.
– Зачем он вам? – спросил Костилье, когда дверь за визитером закрылась.
– Пригодится, – последовал уклончивый ответ.
Вновь жалобно пропели петли – влетел запыхавшийся Алексашка. Споткнувшись о порог, он чертыхнулся, на ходу пригладил взъерошенные вихры, мимоходом попытался поймать жирную зеленую муху, торопливо поздоровался с шевалье… в общем, вел себя, как обычно.
– Все исполнил, как велено, – затараторил он. – Письмо вручил лично в руки. Секретарь при мне вызвал курьера и отправил его за послом. Там такой сейчас тарарам творится…
– Сядь, не мельтеши! – поморщился Денис. Иногда мальчишка был сродни зубной боли. Прихлопнув ладонью по столу, он подытожил: – Мы можем только ждать. Что предпримет Версаль, сейчас предугадать невозможно. У нас других забот хватает.
– Кстати, о наших заботах, – вдруг вставил реплику шевалье. – Мне кажется, что в ваших расчетах кроется серьезная ошибка.
– Поясните! – потребовал Денис.
– Обрушить курс акций Ост-индской Компании очень нелегко. Основные акционеры – это аристократия Лондона и самые богатые семейства Британии. На руках спекулянтов лишь малая часть бумаг и их сброс очень слабо повлияет на текущий курс.
Денис мысленно выругался – француз уел его, словно начинающего спекуля. Акции в двадцать первом веке и в восемнадцатом – это две большие разницы. Держателями бумаг были обычные рантье, исправно получающие немалые дивиденды. И текущие курсы их мало беспокоили, если только не было по-настоящему сильной паники.
– Весь план летит к чертям, – вынужден был признать он. – Придется что-то срочно придумывать.
– Боюсь, что это невозможно, – сокрушенно покачал головой Костилье. – Я даже не могу себе представить, что может вызвать панику среди акционеров. Разве что… – он усмехнулся, – одновременно с Компанией вдруг не заладятся дела у Банка Англии.
– Банк Англии, говорите? – задумчиво повторил Денис, сосредоточенно о чем-то размышляя. – Ну что ж, значит, займемся и этими коз… уважаемыми джентльменами. Костилье скептически покачал головой.
– Вы представляете себе мощь самого крупного банка в мире? Его позиции может поколебать только смена царствующей династии. Дворцовый переворот, тайный заговор… И даже в этом случае Амстердамская биржа отреагирует лишь небольшим понижением котировок.
– Да, Денис Иванович, здесь вы лишка хватили, – с важным видом поддакнул Алексашка. – Банк Англии – это вам не игрушки.
– Не игрушки, говоришь? – Денис облизнул губы, отсутствующим взглядом провожая надоедливую муху, и, в такт отбивая пальцами дробь по столу, фальшиво пропел: – Новогодние игрушки, свечи и хлопушки… – неторопливо поднявшись с дивана, он отошел к окну, повторяя назойливый мотивчик.
Когда фраза из куплета прозвучала в пятый раз, Костилье, не выдержав, шепотом спросил у Алексашки, что означает эта самая «хлопушка». Сорванец, яростно размахивая руками, охотно бросился в разъяснения. Правда, нормальных слов было всего два, остальная речь изобиловала междометьями и восклицаниями: «бабах!», «хлобысь!», «ка-ак шандарахнет!»… и другими, подобными.
– Скажите, месье, чем вас заинтересовал этот… – шевалье замялся на мгновенье, покрутив растопыренной ладонью в воздухе, и заинтригованно закончил: – Этот фейерверк из конфетти?
– У вас есть знакомые китайцы? – пропустив вопрос мимо ушей, Денис оторвался от созерцания улицы и резко обернулся. – И как часто в Лондоне проходят народные гуляния с праздничными салютами? Любопытство в глазах француза усилилось.
– Праздники здесь не редкость. А зачем вам китайцы?
– Они признанные мастера по изготовлению фейерверков. А хлопушки нам вскоре понадобятся… И в немалом количестве.
Костилье озадаченно взглянул на Алексашку, словно тот мог помочь в разгадке. Сорванец всем свои видом показывал, что уж он-то давно все понял и обо всем догадался, да только врожденная скромность не позволяет лезть поперек батьки. В общем, коль шевалье сам не дотумкал до такой простой отгадки, придется ему ждать пояснений от шефа. Денис, усмехнувшись, спросил:
– Если мне не изменяет память, вы учились в Сорбонне?
– Закончил с отличием, – осторожно подтвердил Костилье, не понимая, куда клонит патрон.
– Тогда вам должно быть известно, что для Банка Англии страшнее хлопушки зверя нет?
Алексашка с победным видом взирал на ошеломленного француза – лично он, к слову сказать, никогда в этом не сомневался. Ну, разве, что самую капельку. Чуть-чуть.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ.
Бостон бурлил. Еще никогда постоялые дворы и харчевни не подвергались такому нашествию гостей. Ушлые трактирщики моментально взвинтили цены, а гости все прибывали и прибывали. Поодиночке, если не считать чернокожих слуг, и делегациями по пять-десять человек. В тяжелых, пропыленных экипажах, утомленные дальней дорогой, и в легких, полукрытых колясках – те, чей путь в портовый город лежал из ближних поместий. Была и пара-тройка рисковых, прискакавших верхом.
На воскресную проповедь церковь оказалась забита до отказа. Местные прихожане тревожным шепотком обсуждали новость, еще вчера свалившуюся на Бостон: тринадцать колоний Северной Америки объявили о проведении Континентального конгресса. Особую пикантность добавлял тот факт, что инициатором съезда стала русская принцесса из загадочного и богатого Заморья.
Когда часы на ратуше пробили полдень, за столом президиума в конвент-холле мэрии пустовало только одно место – отсутствовала, собственно, сама виновница торжества. Решено было начинать без нее. Около часа занял перечень обид, чинимых метрополией: непомерные пошлины на ввозимые товары, гербовой сбор на переписку, монополия английских судовладельцев, бремя прожорливых гарнизонов… В общем, ничего нового делегаты не услышали, если не считать таковыми известия об участившихся вооруженных стычках между колонистами и правительственными войсками. Самая крупная за последнее время случилась в провинции Мэриленд, где доведенные до нищеты сервенты разгромили комендантский отряд.
Континентальный конгресс открылся пламенной речью делегата от Пенсильвании Бенджамина Франклина. Суть ее была проста и понятна каждому из собравшихся: колонии Северной Америки должны обрести независимость от метрополии. Чего бы это не стоило. Его поддержал Самуэль Адамс, глава революционного «Корреспондентского Комитета «, напомнив о недавнем вооруженном столкновении с солдатами генерала Пейджа, во время которого погибли несколько жителей Бостона. Ему возразил депутат от Джорджии, заявивший, что необходимо искать мирные пути, а открытое противостояние приведет к полномасштабным боевым действиям и блокаде портовых городов. К вечеру спор достиг высшей точки кипения.
Осеннее закатное солнце, непривычно жаркое в этом году, лениво подставило бок одинокой тучке и приготовилось нырнуть за верхушки деревьев. Вечер принес прохладу и дрожащий зыбким маревом воздух становился прозрачным и свежим; лишь черепица городских крыш, отдавая накопленное за день тепло, тускло мерцала струйками восходящих потоков.
Роскошный экипаж в сопровождении верхового эскорта промчался по мощеным улицам, провожаемый испуганными взглядами обывателей. Вензель на дверях кареты был известен даже последнему портовому забулдыге, и спешность, с которой передвигалась кавалькада, могла означать только одно: что-то опасное назревает в Бостоне. Если принять во внимание пугающие слухи, коими полнились таверны и пабы. Город погрузился в тревожное ожидание.
Экипаж, жалобно скрипнув колесами, лихо затормозил у крыльца мэрии. Десяток телохранителей, моментально спешившись, окружил карету, цепко оглядывая окрестности. От караульного взвода, красными пятнами мундиров расцвечивающего серый гранит трехэтажного здания, отделился сухопарый военный. Учтиво склонив голову, он лихо звякнул шпорами:
– Вас заждались, Ваше Высочество. – Придерживающего дверцу кареты де Брюэ комендант гарнизона удостоил лишь мимолетным кивком. – Без вашей крепкой руки эти болтуны не договорятся и до рассвета.
Комплимент получился довольно-таки неуклюжим – изящную ручку, затянутую в тончающую лайку искусной выделки, никак нельзя было назвать крепкой. Да и сама фигурка – тоненькая, в походном охотничьем костюме – не навевала даже подобия такого сравнения. Тем не менее, Златка мило
