— Они не опасны. Они даже по–французски не понимают.
Но я всегда говорила, что там, где торгуют дерьмом, больше всего шансов в него вляпаться.
Для тех, кто не в курсе, поясняю, кто такие «мамбадуи»: это африканцы, которые проводят модернизацию родной деревни в своем далеком краю, продавая у нас наркоту. Но это уже иная история, или круговорот взяток в природе, если угодно.
Следовало еще найти такси, водитель которого настолько отчаялся, что согласен загрузить на борт трех моих каракатиц, но оказалось, что в наши трудные времена это совсем нетрудно. Я предупредила их, что приеду позже. Чтоб они не беспокоились.
Я не стала уточнять, что сама беспокоюсь за четверых.
Найти адрес продюсерского бюро Хуго было не сложно. Я умею пользоваться «Минителем»[12]. А уж коль я все равно зашла на почту, то там же купила телефонную карточку и нашла свободную кабину в укромном уголке.
Я себя не обманывала. Я тянула время. Услышать голос мужчины моей жизни после стольких лет означала рисковать рецидивом. Я перечитала записку, которая казалась дурной шуткой. Ни Поль, ни Хуго никогда не смогли бы разродиться подобным текстом. Или жизнь их здорово потрепала. И все же «кровные узы» — это скорее Поль.
Я набрала номер.
Я попала на секретаршу с голосом, который добавлял лишний ноль к ее ежемесячным четырем тысячам франков: она попросила меня уточнить, кто именно желает говорить с господином Мейерганцем, и я сказала: Доротея Мистраль.
Она повторила, не без труда, это труднопроизносимое имя, приклеив к нему безмолвный ярлык «Незнакомая Знаменитость», а затем вернулась к трубке, чтобы объявить, что господин Мейерганц еще не пришел, может ли он перезвонить мне и куда? Я дала номер телефонной кабины и стала ждать.
А теперь главный вопрос: действительно ли в нас сосуществуют все возрасты, через которые мы прошли? Если да, значит, стареть — это собирать все больше и больше народа под одним черепом. Следите за моей мыслью?
Той, кто ждала у телефонной кабины, когда ей перезвонят, было уже не двадцать лет, она краснела под взглядами прохожих, которые видели старую пьянчужку, уставившуюся в не очень чистое стекло с надеждой увидеть себя молодой и прекрасной. А мое волнение? Было ли оно настоящим, или простым отражением воспоминания в грязном стекле? Я только знаю, что если бы молодой Хуго явился с букетиком фиалок в руке, чтобы отвести меня на выставку совершенно непонятной современной живописи, я пошла бы за ним, даже не удивившись.
Годы меня догоняли по мере того, как затягивалось ожидание, и вскоре они уже перегнали меня сегодняшнюю, подстегнутые разочарованием. Я превратилась бы в столетнюю старуху, если бы стала дожидаться окончательного заката дня и моих иллюзий. Кстати, было очень глупо ждать, пока закроется офис, чтобы туда пойти. Я взяла такси до авеню Марини, где размещалась компания Хуго. Одернула свою форму, сняла фуражку. Пора начинать.
Цербер в холле посмотрел на меня с забавным выражением лица, но я заявила, что меня ждут в «Мейерганц–фильм» на пятом, и сердито добавила, что у меня не было времени переодеться после съемок, и если его развлекает то, во что меня вырядили, значит, у него пошлое чувство юмора.
На пятом я увидела ту трехгрошовую секретаршу, которая столько раз отвечала в трубку «Мейерганц–фильм, слушаю», что в конце концов сама в это поверила. Она бросила на меня потрясенный взгляд, который я ей незамедлительно вернула. На улице взгляд прохожих скользит по нам, как по катку, — слишком быстро, чтоб мы успели отпечататься на сетчатке. Но тут эта предательница своего класса вгляделась в мое лицо, так и не сумев распознать за внешним обличьем другого представителя рода человеческого, и безапелляционно заявила:
— Господина Мейерганца нет. Вы по какому делу?
— По личному. Ничего страшного, я подожду.
Я приметила небольшую комнату, вроде приемной, где и устроилась. Девица встала, так и не выйдя окончательно из–за своего стола, и уставилась на меня с явной антипатией. А ведь мы не были знакомы. Это напомнило мне, что пора представиться, а заодно дать ей весомые основания для враждебности.
— Послушайте, крошка. Мой наряд свидетельствует достаточно ясно, чтобы не требовать дополнительных доказательств, до какой степени мне начхать на мнение других людей, поэтому я готова тихо и спокойно подождать, никому не мешая, но если вы попытаетесь меня выставить, то получите порцию такого дерьма, которое вы и представить себе не можете, пока в нем не окажетесь. Усекли?
Она помедлила на пороге, потом поскакала шушукаться с другими типами, которые в последующий час под разными предлогами продефилировали через приемную, словно посетители зоопарка, не слишком уверенные в прочности решетки их социального статуса. Но меня оставили в покое, и я только поддерживала уровень адреналина в крови, что пресекало всякие попытки расслабиться.
Я прислушивалась ко всем передвижениям в бюро — курьеры, разные посетители, но по–настоящему навострила уши, только когда перешептывания сменились зычным голосом пигалицы. Я поняла, что появился Хуго, и постаралась унять забившееся сердце. Оно успокоилось, когда этот огрызок человеческий явился сообщить мне, что господина Мейерганца сегодня не будет, но он примет меня завтра с утра.
Я сделала тот же вывод, что и вы. Хуго избегал меня.
Предаться горю у меня еще будет время, а вот терять его сейчас не следовало.
Мое долгое ожидание позволило мне как следует изучить местную топографию. Кабинеты располагались квадратом вокруг лестничной клетки, коридор поворачивал направо и, сделав полный круг, возвращался к исходной точке с другой стороны.
Я выказала полную покорность и только попросила разрешения перед уходом воспользоваться туалетом, а заметив колебания этой ломаки, пригрозила, что иначе помочусь стоя, не сходя с места и прямо у нее под носом.
Она указала мне дверь чуть подальше слева.
Я двинулась, куда было сказано, и дошла по прямой до конца коридора, который сворачивал направо. Большинство дверей были приоткрыты, и я быстро прошла мимо.
Я навострила уши перед двойной закрытой дверью. Один мужской голос говорил с сильным итальянским акцентом, а второй, отвечавший ему, не оставил у меня никаких сомнений в том, кем был его владелец.
Я набрала в грудь воздуха, взялась за ручку и изо всех сил толкнула дверь, прежде чем сообразила, что надо было тянуть на себя, и едва переступив порог, наткнулась на два внимательных взгляда, устремленных на меня.
— Мадам, — тут же сказал Хуго, поднимаясь. — Вы, очевидно, ошиблись…
Все случилось в одно мгновение. Мне уже давно не двадцать лет, да и ему тоже, но все равно нас связывало то, что мы пережили вместе. Он был все такой же — может, только живот еще больше втянулся. Легкая седина ему шла, кости обозначились четче, так и до скелета недалеко. Наверно, я изменилась сильнее, и в худшую сторону, но когда–то мы любили друг друга, и я не наивна, пусть эта любовь прошла, но, конечно же, он меня узнал, в любом случае его предупредили и о моем звонке, и о моем присутствии, так что его мерзко высокомерное «мадам» избавило меня от всех комплексов, которые он надеялся зародить.
— Доротея, дорогой мой Хуго, — срезала я его сразу же. — Доротея Мистраль.
Он сделал вид, что роется в памяти, что дало мне время присоединиться к нему в его директорском кабинете.
К моему большому удивлению, ответил макаронник:
— Мистрале.
Я не устояла перед старым приколом, и обернулась к нему:
— Очень приятно, синьор Мистрале.
Тогда Хуго довольно сильно ухватил меня за руку и сказал:
— У меня сейчас встреча, мадам. Поэтому, если желаете…
И тут я к своему изумлению ощутила запах страха, который перекрывал даже мой собственный.
Инстинктивно я попыталась воспользоваться своим преимуществом:
— Не дури, Хуго, это срочно и касается тебя тоже. Речь идет о Поле.
— Поль Кантер? — осведомился итальянец.
Я глянула на него — маленький пузатый и лысый человечек в безукоризненном костюме из альпаги, с дружелюбной улыбкой. Он проявил ко мне внимание, от которого я отвыкла.
Хуго еще крепче сжал мою руку.
Я повернулась к нему. Мы по–прежнему были одного роста, и я скрывала его от взгляда итальянца. Глаза его умоляли, а голова чуть заметно качнулась, обозначая «нет».
Я притормозила в нерешительности. У меня не было особого желания сажать его в дерьмо, но благоприятный случай вводил в искушение. И потом — я была очень заинтригована. По всей видимости, у меня имелся рычаг, но вот что именно им можно было сдвинуть?
Я основательно помедлила, прежде чем сказать:
— Кантер? Не знаю такого, нет, Поль…
Я повернулась к Хуго, который был мертвенно бледен.
— Поль де Сен–Пьер, — продолжил он. — Послушайте, это недоразумение, я не занимаюсь массовкой. Конечно, я узнал вас, Доротея Мистраль. Давайте я провожу вас в кабинет секретарши, и она вами займется.
Он повел меня к двери. Я высвободилась и вежливо попрощалась с итальянцем, который пристально смотрел на Хуго.
Тот закрыл за нами дверь и, сжав челюсти, потащил меня за угол коридора.
— Мне очень жаль, Доротея, но ты не могла выбрать момента хуже. Я встречусь с тобой через час у меня дома, авеню Виктор Гюго, 15. Я все тебе объясню, но умоляю, уходи сейчас же.
Я оказалась на тротуаре, на подгибающихся ногах, словно только что одним прыжком перепрыгнула опасную бездну.
Первая моя мысль была вполне очевидная, она любому пришла бы в голову: надо выпить.
И я сразу почувствовала себя лучше. Вот только…
Вот только я влипла в какую–то темную аферу, и ключа к ней у меня не было, а я себя знаю, в смысле «ладно, по последней, а потом… еще по одной», и конца этому не будет. Я и так не в лучшей форме. Придется ввести сухой закон, если я хочу соображать на всю катушку.
Я медленно двинулась прочь, отыскивая взглядом аптеку, а найдя, не раздумывая, зашла.
