– А теперь сказывай, пошто на воев напал?
Тимоха насилу справился с волнением. Как-никак, вот оно, то самое, за чем воеводой в Новгород послан. Не оплошать бы…
– К тебе шел, княже. Весть нес.
– И что ж за весть такая, ради которой рус на руса с мечом кидается? – недобро прищурился Александр.
«А, была не была…» – подумал Тимоха и сказал просто, как в омут вниз головой прыгнул.
– Меня, князь, мамка в детстве с печки не роняла, чтоб я ни с того ни с сего по своей воле с мечом на три копья кидался. Но, думаю, коли бы у тебя перед носом теми копьями махать начали, ты б тоже не стоял и не ждал, пока в тебе дырок понаделают.
Князь перевел взгляд на чернобородого. Но тот уже оправился от смущения.
– Мы, Александр Ярославич, службу свою знаем. И коли прет в ворота незнамо кто, твоим именем прикрываясь, то наше дело его обезоружить да проводить куда след.
– А я мыслю, князь, – сказал Тимоха, – что кто-то не шибко хочет, чтоб горе людское до тебя доходило.
– Ты о каком горе толкуешь? – свел брови князь.
– О том горе, что по Руси нынче гуляет, пока ты соколиной охотой забавляешься. Об Орде.
– Об Орде? О какой такой Орде?
– Эвон как…
Тимоха потянулся было поскрести пятерней в затылке – вот уж диво так диво, что кто-то на Руси об Орде не слышал, но одернул себя. Как-никак, князь перед ним, почесаться как-нибудь и в другой раз можно. Лишь спросил:
– Рассказать дозволишь?
Кречет на перчатке князя недовольно завозился и запищал.
– Чую я, не зря мы сегодня в Городище не поехали, а решили перед тем в град наведаться. Скачи за мной, – бросил князь и тронул коня. Охрана, не произнеся ни слова, почтительно расступилась. Лишь чернобородый Аксен досадливо крякнул, но тоже смолчал.
Тимоха свистнул Бурку и, не заставляя себя упрашивать, взлетел в седло. Проезжавший мимо дружинник, борода которого была словно снегом присыпана сединою, наклонился к нему и негромко сказал:
– А меч свой все же сдай. У меня он точно не пропадет.
Ни слова не говоря, Тимоха отстегнул меч и протянул его седобородому.
* * *
Мороз крепчал.
Во все стороны от войска хана Бату скакали отряды с единственным наказом – добывать еду. Любыми средствами, любыми путями. Для людей и – главное! – для коней. Нет ничего страшнее для ордынца, когда весеннюю грязь схватывает нежданный мороз и конь не может пробить лед копытом, чтобы добыть себе пучок лежалой травы.
Большие переметные сумы были приторочены к каждому седлу – и отряды воинов, словно отдельные прутья гигантской метлы, сметали с земли Черниговского княжества все, что могли переварить конские и человеческие желудки.
Горели деревни. Словно от лесного пожара в ужасе бежало зверье. Птицы стаями снимались с насиженных мест и летели куда глаза глядят, подальше от черных стрел, взлетающих с опаленной земли. Даже кроты и полевые мыши не спешили выбраться из норок, привлеченные запахами ранней весны, а зарывались глубже в землю, то и дело слыша нарастающий топот множества копыт…
– Зашевелились!
Уперевшись ногой в тын, Кузьма зацепил крюком тетиву и, резко откинувшись назад всем телом, взвел самострел.
Вдали, под мерный рокот наккара, медленно нарастал черный вал ордынской конницы.
Егор взял железный брус и ударил в било, подвешенное к крыше. Над Козельском поплыл тревожный, будоражащий звон.
– Началось!
Споро, но без суеты выстроились на стенах русские воины с мечами на поясе и с большими каплевидными щитами, пристегнутыми к левой руке. Сзади них встали лучники. Дело лучника – высматривать и поражать цель, дело щитоносца – защищать лучника. До тех пор, пока на стене только свои. Но не приведи Господь, влезут на стену чужие – щитоносцы возьмутся за мечи, а лучники по всходам спустятся вниз и снизу помогут витязям меткими стрелами.
Черный вал приближался. И это была уже не беспорядочная орда полудиких кипчаков, одетых в самодельные кожаные доспехи.
Отборный тумен кешиктенов Субэдэ – что люди, что кони – был с ног до головы закован в чешуйчатые доспехи. Словно сказочный железный дракон летел по-над полем.
Коротко рыкнул наккар – и единым движением кешиктены выдернули из саадаков мощные составные луки, каждый из которых более года изготавливался из рогов яка, бамбуковых стеблей и подколенных сухожилий оленя и стоил целое состояние. Из такого лука любой из воинов железного тумена за сто шагов из седла скачущего коня попадал в глаз тарбагана[122], а иные и за сто двадцать шагов срезали воткнутую в землю стрелу.
Но на то расстояние в сто шагов еще нужно было добраться.
Коротко хекнул русский камнемет, выбросив из-за стены рой железных шипов, но выстрел пропал впустую. Шипы отскочили от брони железного тумена, а подкованные металлическими бляхами копыта коней передовой тысячи словно молоты вдолбили их в землю. Лишь пара-тройка кешиктенов вывалилась из седел, пораженные в смотровые отверстия железных масок, прикрывающих лицо. Остальные продолжали движение, на скаку натягивая тетивы луков.
Но тут ударили со стены русские самострелы, снабженные чжурчженьским громовым порошком.
Два десятка огненных стрел прочертили морозный воздух черными дымными линиями и взорвались, проделав в конной цепи кровавые бреши. Но ни один из остальных боевых скакунов железного тумена даже не споткнулся – им, привычным к штурмам чжурчженьских крепостей, почти каждая из которых огрызалась такими стрелами, подобный грохот был не в диковинку.
Двести шагов… сто пятьдесят… сто!
Прицельный залп сотен стрел хлестнул по защитникам Козельска.
– Хуррраг-гх!!! – Вместе с залпом по ушам ударил многоголосый боевой клич Степи.
Дружинники единым движением пали на одно колено и подняли щиты, защищая себя и лучников. Но как вода находит щели в плотине, просачиваясь сквозь нее тонкими струйками, так и ордынские стрелы кое-где нашли свои лазейки.
Заперев в груди стоны, раненые покидали стену, унося с собой убитых. Быстрее, быстрее, прочь, чтобы не мешать ответному залпу лучников, не прервать ненароком слаженную работу витязей, натягивающих тетивы самострелов. Внизу, у подножия стены, их уже встречали мужики с носилками – унести побыстрее страдальцев в ближайшие терема и избы, где бабы, наученные персом Рашидом и бабкой Степанидой, извлекут стрелы и промоют раны там, где сами лекари не поспеют.
Убитых складывали в ряд у стены детинца. Слава Богу, невелик пока был тот ряд, но кто знает, каков он будет после штурма?..
А меж тем кешиктены, как и прежде кипчаки, вновь закрутили карусель. Выпустившего стрелу всадника тут же сменял другой. Непрекращающийся ливень стрел застучал по щитам дружины, мощными ударами вырывая их из рук, приоткрывая щели в защите, через которые порой влетала следующая стрела. К тому же карусель вдруг изменила форму, из круглой превратясь в овальную.
На дальнем конце поля встали пешие ордынцы с зажженными факелами. Конные лучники сменили колчаны. В новых колчанах были другие стрелы. Проносясь мимо, кешиктены подносили обернутые просмоленной паклей древки к пламени – и неслись обратно к крепости.
Огненные стрелы прочертили воздух.
– Город решили поджечь, с-сволочи! – прошипел воевода, посылая очередную стрелу в железный вал
