— Я возьму, — предложил Тристрам. — «Рокенролльный склад Двинутого Джо». Нет, ага, правильно попали. Э–э, а кто спрашивает? — Разговор слышали все. — Джулия? Давайте я посмотрю, тут он или нет.
К тому времени, когда Тристрам вернулся в комнату, Джейк успел накрыться подушкой.
— Я так понимаю, тебя тут нет? — уточнил Тристрам. Сатурна и Неба закатили глаза.
— Притом в крайней степени, — ответил Джейк из–под подушки. — Нет в степени умер или тяжело болен. Ушел гулять, возвращения не ожидается, в особенности — сюда.
Тристрам вернулся к телефону.
— Э, Джулия? Он только что вышел на минуточку. Передать ему, чтобы позвонил? Ага, без хлопот. Нет, я уверен, у него есть ваш номер. Да, не забуду. Ага, скажу.
В гостиной Тристрам стащил подушку с головы Джейка и хлопнул его ею по заднице.
Зазвонил телефон. Все посмотрели на Джейка.
— Хочешь, я возьму? — предложила Бэби.
— Э–э, нет, спасибо, — возразил тот, вспомнив, как она брала трубку в последний раз. — Я сам. — Он приподнял себя с дивана. — Ленивые ублюдки, — охарактеризовал он остальных. Телефон звонил уже в седьмой или восьмой раз. — Халло?
— Джейк. Спаситель.
— Тимтам. — То был Тим из «Умбилики». «Умбилика» должна была играть на разогреве у «Боснии» завтра вечером в «Сандо». Они замещали «Косолапых Копчухов», которые удалились на свои ежегодные каникулы в детокс.
— Я знаю, что все как бы в последнюю минуту, — начал извиняться Тим. — Но ты не знаешь кого–нибудь еще, кто мог бы завтра вас разогреть?
— Что случилось?
— Ох, ну как бы неловко говорить. Моя подруга на меня по–настоящему разозлилась.
— И? Что тут нового?
— Ну, в общем, она срезала мне все волосы, пока я спал.
— Это несколько подло. Хотя довольно–таки решает проблему «Металлики».
— И весь прикид ножницами покромсала.
— Правда, что ли? Драное смотрится хорошо.
— И раздолбала все наши инструменты.
— Улет. И что ты теперь будешь делать?
— Женюсь на ней.
Джейк убрал трубку подальше от уха и скорчил ей рожу — очень недоверчивую.
— Н–да, на короткий срок — это нормально, — наконец изрек он. — Но как будет, в смысле, с группой?
— Ну, когда Дрын услыхал, что она сделала с его ударной установкой, он мне заехал. Поэтому даже если б у меня остались все волосы, вся одежда и вся гитара, я б все равно не смог выйти на сцену с этим фингалом. На самом деле — с двумя. Я с ними похож на какого–то бамбукожуя из китайского зоопарка.
— А как остальные восприняли?
— Гораздо цивилизованнее. Они просто со мной не разговаривают.
Джейк покачал головой:
— Вот сволочи.
— Я знаю. Пиздец. Но все равно я хотел спросить, ты сам найдешь кого–нибудь на замену или нам искать. В любом случае, наверное, придется звонить Трейси в «Сандо». А у нее всегда зиллионы команд, и все ей жопу лижут, так им на сцену хочется.
— Тимбо, ты просто шмякни на свои фингалы по бифштексу и остынь. Мне кажется, я чё–то придумал.
— Ты настоящий кореш, Джейк.
Но Джейка мотивировал отнюдь не корешизм.
§
— Как насчет «Зайгона»? — предложил Тристрам. — Злобная планета в «Этом острове Земле»[104]?
Ляси перестала жевать ложечку ровно настолько, чтобы нос задрать вверх, а большой палец опустить вниз.
— «Скотти»? — высказался Торкиль, выстучав барабанную дробь по бутылочке соевого соуса.
— Слишком мальчуковое, — задробила Бэби.
Хотя предлагал Торкиль, Джейк вдруг покраснел от такого отлупа.
— «Теория Похищения»? — Теперь Джейк покраснел от самого себя.
— Ммм, — задумалась Бэби. — Давайте внесем в список.
— «Суккуб», — настал черед Небы.
— Мне нравится, — признала Ляси. — А что это значит?
— Не уверена, — призналась в свою очередь Неба и потрюхала в подвал смотреть в словаре.
— Как насчет «Спинарно–мостового Пунктика»? — спросила Бэби.
Торкиль засмеялся:
— Ты имеешь в виду «Спинномозговую Пункцию»[105]. Уже было.
— Нет, я имею в виду «Спинарно–мостовой Пунктик». Вы что — спинары не знаете? — Ответом ей были пустые взгляды. — Это солнца черных дыр, — объяснила Бэби. Что вообще смыслят эти земляне?
— «Солнца Черных Дыр»? — в замешательстве переспросил Тристрам. — Как в песне у «Звукосада»[106]?
В трепете багрового и черного бархата возникла Неба.
— Это демоница, которая ебет мужиков во сне, — объявила она.
Джейк поперхнулся пивом.
— Что — демоница, которая ебет мужиков во сне? Ты вообще о чем? — Тристрам был уже в полном смятении.
Ляси вскочила, взобралась на стол и, держа перцемолку, как микрофон, загромыхала:
— Дамы и господа, я хочу представить вам: единственные и неповторимые, великолепные, неподражаемые, сказочно ебицки прекрасные — «Роковые Девчонки из Открытого Космоса»!
§
На следующий день в «Дочдочи» все системы звенели и скакали, а музыканты готовились к сейшаку. Двери, жужжа, ездили взад–вперед, пока девчонки метались из одного отсека тарелки в другой, подбирая прикиды, помады и медиаторы. За ними таскался целый шлейф похищенных. Теперь блюдце превратилось в натуральный бордель: везде валялась одежда, стены расписаны граффити, на полу — тарелки из ресторана «Себела» и коробки из–под пиццы, а куда ни кинешь взгляд разбросаны сексуальные игрушки.
Бэби вынырнула из своей каюты в тартановой миниюбке, белой майке и черных лосинах, уходящих в кожаные сапожки по щиколотку. Едва она повернулась, чтобы во всей красе показаться остальным, как на подиуме, подвалил Ревор, вспрыгнул ей на ногу и съехал по ней, раздирая лосины коготками. Не успела Бэби отреагировать, он проделал то же и с другой ее ногой, на которой тоже запестрели дырки и дорожки.
— Ревор прав, — кивнула Пупсик. — Так определенно лучше.
На самом Пупсике надето было то же, что и всегда. Кожа. Черная. Хотя в знак уступки сценическому гламуру она втерла блеск в рожки волос и череп.
Снаружи послышался голос — их кто–то звал. Пупсик нажала кнопку, открылся иллюминатор. Она глянула вниз.
— Опять этот мешок блевни, — сообщила она. Бэби закатила глаза:
— Лучше впусти его. Иначе он будет там стоять и реветь, и все мы тут спятим.
Пупсик вздохнула. Повозилась еще с какими–то кнопками, и блюдце выдохнуло волшебную лестницу. Эбола с трудом полез наверх — он никак не мог покрепче уцепиться ногами за изменчивые эфирные ступени.
— Привет, Еб. — Бэби чувствовала, что обязана по крайней мере быть с ним милой. Он ее нисколько не интересовал. По–прежнему невозможно было даже помыслить о самом крошечном сексуальном эксперименте с Эболой — с его–то уродливыми черепами на серебряных перстнях, оттенявших черные волосы на бледных пальцах, кошмарным пузиком, затянутым в корсет черной кожи, и привычкой кокаиниста постоянно дергать назад головой, шмыгая носом и поднося к нему указательный палец. Если это любовь — а Эбола твердил, что это именно она, — Бэби такой любви не хотелось ни кусочка. Однако ей нравились его истории из жизни крупной международной рок–звезды. Кроме того, она была счастлива удовлетворять его на одном уровне: Эбола желал быть попранным ею так же тщательно, как он в свое время попирал тысячи своих поклонниц. Все это, на самом деле, выглядело довольно кармически.
К тому времени как Эб взгромоздился в игровой отсек, он уже отдувался и пыхтел.
— Начисть мне сапоги, Еб, — приветствовала его Бэби. Не остановившись даже перевести дух, Эбола благодарно рухнул на пол, вывалил язык и начал с пятки.
— Могу сделать тебе татушку, — предложила Бэби Пупсик, не обращая внимания на гомункула у ее ног. — Время у нас есть.
Пупсик обожала делать татуировки. Тренировалась она на всех землянах. Поэтому, когда она сложила свой набор, у Бэби по левому бицепсу со свистом летела комета, а на правом красовался портрет их космолета–матки с сердечками и ленточками, подписанный словом «Мам».
Эбола, покончив с сапогами, наблюдал за процессом, и в глазах у него стояли слезы.
— Я делю твою боль, — сообщил он Бэби. — В самом деле делю. Я здесь для тебя, моя Бэби.
— Реальнорама, Еб, — безразлично отвечала та. — Но нам нужно быть в Ньютауне примерно через полчаса.
— Ты
— Ага, но у нас сегодня концерт.
Эбола заскакал вверх–вниз, повизгивая от восторга.
