подельников и даже посторонних прохожих, с которыми столкнулись на улице. Кафе на Кинг–стрит опорожнялись, остальные пабы пустели: мощная гравитация чужой харизмы девчонок втянула в «Сандо» половину всего населения Ньютауна. Вскоре здесь было так набито, что от давления пучило стены.
Тресь! Бэм!
— А как
Пупсик — руки мазками, голова трясется — крошила тамтамы, посылая бит народу прямо в ноги. Ляси раскачивалась и заразительно извивалась над басом, выманивая из четырех простых струн потрясающе сложные ритмы. По части же Бэби — а часть у Бэби была основная, — она одна была тысячеваттной электрической страной женщин[118]. Публика спереди могла поклясться, что видела, как с ее антенн потоком летят искры. Гитара у нее в руках была волшебной палочкой. Одну минуту она была драной кошкой Дженис Джоплин[119], следующую — душевной Пи–Джей Харви, бунтарская диффчонка и поп–королева, вопиющестью своей она ставила на–попа всю преисподнюю, будто — ко всему прочему — еще и Кортни Лав до смены стиля. Она была красной жгучей чили–перчинкой, потрясной тыковкой, восхитительной миской жемчужного джема, целым цветущим звукосадом в одной женщине.
Прибрать тебя к моим бионным рукам
Чтоб ты поддался моим звездным чарам
Все твои датчики тревоги — пополам
Землянин моих грез, кометная карма
Те, кто не смог протиснуться внутрь, жались физиономиями к стеклам. Стало так дико, что вызвали полицию — восстановить движение по Кинг–стрит. Закончилось тем, что легавые устроили импровизированную балеху с танцами прямо на мостовой — и в нее влилось несколько боковых переулков.
—
Восторг Джейка от их успеха смешивался с нехорошим предчувствием. На фронте Бэби ему скоро предстоит довольно жесткая конкуренция.
Последняя песня их отделения — «В отсеке сексуальных экспериментов (что угодно начнет, что угодно кончает)» — прошла, как
— Мы — «Роковые Девчонки из Открытого Космоса», — сказала воодушевленная Бэби, купаясь в оре восторга и аплодисментах, словно ячейка солнечной батареи в лучах светила. — Большое спасибо. После короткого перерыва будет «Босния».
— Еще! — верещала публика. — Еще! — Паб сотрясался от топота сапог и хлопанья рук. — Еще! Еще!
Бэби вопросительно посмотрела на Джейка. Он пожал плечами — дескать, ладно. С одной стороны — фантастика. Он не помнил, когда в последний раз группу разогрева вызывали на бис. С другой стороны, выступать следом чертовски сложно, а выступать следом нужно. «Девчонки» закончили песней «2000 световых лет от дома»[120].
«Босния» открыла свое выступление потешателем толпы «Долой Пациков» — песней, выражающей симпатии семье получателей пособия, к которым правительство и СМИ начали придираться за то, что они отказались устраиваться на мозгоумертвляющую работу, требовавшую от них уродских причесок и ношения тошнотных униформ. Для значительной части народонаселения семья эта стала национальными героями. К примеру — для всего Ньютауна. Толпа была уже так тщательно разогрета «Девчонками», что устроила «Боснии» лучший прием за всю историю группы. Бэби, Ляси и Пупсик, осаждаемые фанатами, пытались поступать по справедливости и по меньшей мере делать вид, будто слушают «Боснию». Это было нелегко.
Когда все закончилось, Генри подошел и торжественно пожал руку каждой девчонке.
— Это было почетно, — пробормотал он, повернулся и с достоинством удалился.
Грег наконец зажег свет и выгнал последних питухов из паба. Обе команды, ошалелые от успешного вечера, упаковались и в молчании выволокли оборудование. Джейк и Бэби разобрали сцену — ритуал для всех групп, играющих в «Сандо», — и теперь тусовались возле стойки в ожидании, когда им заплатят.
— Так, — сказал Джейк. — Так–так. — Ну и вечерок им выдался.
Торк и Трист, грузившие фургон с Пупсиком, тоже забрели внутрь.
— Где Ляси? — спросила Бэби. — Она разве не с вами?
— Она двинулась дальше, — похоронным тоном ответил Торк.
— К лучшим и бо?льшим вещам, — патетично подхватил Трист.
— К тройняшкам, — уточнила Пупсик. — На быстрой машине.
— Ни фига себе, — подавил смешок Джейк.
— Фига, — ответил Торкиль.
— Определенно фига, — подтвердил Тристрам. — Она даже убедила их пустить ее за руль. Оставила полосу горелой резины в несколько метров длиной. Невероятно.
— Так мы и поняли, что машина быстрая.
Пупсик фыркнула. Бэби встревожилась. Как и Бэби, на Нефоне Ляси пожизненно запретили водить машину.
— Ну и деффка, — вздохнула Пупсик.
Грег выдал две сотни долларов, обещанные группам, и добавил еще сто пятьдесят как премию.
— Это за то, что набили нас под завязку, парни, — сказал он, глядя на девчонок.
— Чео–оотко, — выдохнул Джейк и принялся делить добычу. Потом остановился. Сто долларов он сложил в одну кучку на стойке, двести пятьдесят — в другую, и эту последнюю подвинул Пупсику и Бэби. — Вы заслужили премию.
Пупсик посмотрела на Бэби.
— Нас бы тут не было без вас. — И передвинула кучку обратно.
Торкиль и Тристрам затаили дыхание
— Тогда давайте пополам, — рассудил Джейк. — И мы заказываем напитки в «Сонях». Ударим по коктейлям. Вам очень понравятся стаканы для «маргарит».
§
На пустынной дороге недалеко от Вуллонгонга из ниоткуда заухухала полицейская сирена. В зеркальце заднего вида замигало красным и синим.
— Блять! — хором сказали тройняшки. — Останови машину, Ляси, — сказал Боб, Род или Роб.
Ляси пожала плечами и наступила на тормоз. Машину драматически закрутило. Лишь жестко дернув руль, сержант Олвин Перец умудрился избежать столкновения. Когда все движущиеся тела наконец пришли в состояние покоя, тройняшки позеленели, как ногти на ногах альфа–центавра. Ляси сыграла им октаву–другую дикого ксилофонного смеха, а сержант Перец бросился на штурм, одну руку держа на пистолете.
— Хочешь пососать мне хуй? — приветствовала его Ляси.
— Лучше найми себе адвоката, сынок, — взорвался ей в лицо тот.
— Я знаю эту песню, — чирикнула Ляси, еще не переведя дух после своей веселой поездочки. — «Жестокое Море» [121], да?
— Права и регистрация.
— Ты вообще за кого себя держишь — за Бога? — Наглый, как не
Сержант Перец терпение терял быстро.
— Из машины, — скомандовал он. И для убедительности помахал пистолетом. — Руки в воздух.
— Эту я тоже знаю — «серебряный стул». — Ляси послала ему воздушный поцелуй. — Шучу. Придержи крышак. — Из всех девчонок она быстрее прочих освоилась с местным жаргоном. Не обращая внимания на отчаянные призывы к осторожности в трех экземплярах, исходящие от попутчиков, Ляси ухмыльнулась сержанту Перецу, и ухмылка у нее была большой, сочной, волшебной — такая сбивала землян насмерть.
Сержант Перец моргнул. Гнев вытек из него быстрее, чем произнесешь «Оркестр Клуба Одиноких Сердец»[122]. Вместо гнева он весь налился любовью и миром. Женщины прекраснее Ляси он не видел никогда в жизни — она была даже прекраснее Лили, стоматолога– гигиениста, которая подарила ему первый сексуальный опыт в кресле, когда ему было четырнадцать, прекраснее сестры его жены в красном поясе с подвязками и чулках, прекраснее Гая Пирса в «Присцилле»[123]. Сержант с трудом вернул разум к работе. Посмотрел на регистрацию.
— Э–э, вы зарегистрированы до, о, так это же этот год, — сказал он. Перец пытался вспомнить, что? должен делать. — Тогда, наверное, все в порядке. — И он осел на колени.
— Как ты это сделала? — прошептал Род, Роб или Боб с восхищением, выходя из машины, чтобы разглядеть получше.
Ляси проигнорировала вопрос.
— Съешь меня, — скомандовала она сержанту Перецу и распростерлась для наслаждений на капоте. Машина запылала — сначала незаметно, потом свет стал ярче. Краска пошла мелкими волдырями там, где ее касалась кожа Ляси. Девчонка была
— Не уходите. Вы следующие. И передайте мне Е, будьте добры?
— Позвольте мне, — галантно предложил сержант Перец, доставая пилюльку из кармана форменной рубашки и подползая на коленях по асфальту к ней ближе. — Мы, э–э, сегодня проводили небольшой рейд. Полагаю, продукт качественный. Очень чистый.
— Сколько пар наручников у вас есть, сэр? — поинтересовался Боб, Роб или Род. Перец перевел на них взгляд так, словно увидел впервые. Три идентичных молодых человека с постной мускулатурой, наобум стриженными волосами, окрашенными в платину, большими голубыми глазами и пухлыми
