Роковые девчонки из открытого космоса

— Легко, — принялся излагать Игги. — Наши прежние отношения возвращаются и не дают нам покоя. Нет, даже хуже, чем просто не дают. Фрагменты взорванных интимных связей могут вернуться и взорвать нас. Джейку несколько раз делали больно. Он притворяется, что нет, что у него все четко. Однако в его окологоловном пространстве летают смертельные обломки психического мусора, я в этом уверен.

— Ты такой мудрый, — проворковал Ревор. — Ты просто взрываешь меня.

— Может, между ними что–нибудь произойдет на гастролях, — сказал Игги. — Должно ведь, как считаешь? Близость смертельна. Думаю, Джейк на это и надеялся.

— И Бэби, — кивнул Ревор. — Только мне почему–то кажется, что этого не произойдет. У расы хозяев с этим какие–то сложности. — Он поднял голову и лизнул Игги в язык, который от жары свешивался наружу. Хлюп. — Там, где никакие сложности не нужны. — Хлюп хлюп. — То есть, у нас же нет с этим сложностей, правда? То есть, я же просто могу посмотреть на тебя и сказать: «Я тебя обож– жаю, Игги–вигги–пу».

Уши Игги навострились, улыбка растянула его физиономию и, неожиданно вдохнув, он всосал Ревора себе прямо в глотку. Задние лапы зверюшки и хвостик торчали у Игги между зубов. Хвостик при этом вилял.

— Дав айроке нроллбэ бии, — проурчало откуда–то из бультерьерова живота.

§

К тому времени, как девчонки и мальчонки вкатились в Байрон–Бэй сыграть последний концерт гастролей, все они были совершенно пришпорены, отвратительно выпотрошены, вперлись по гастролям дальше некуда, выломались из гастролей прочнее некуда, абсолютнейше в бреду, опаснейше в мании, до невероятия в депрессии, с мозгом, на сто процентов выебанным наркотиками, и с отчаянной жаждой как больше, так и меньше того, к чему поклялись не притрагиваться прошлой ночью. Они приехали куда надо.

Байрон–Бэй — к югу от Брисбена, к северу от Сиднея, к востоку от всего на свете за исключением Лос–Анджелеса — городишко, угнездившийся между роскошнейшими пляжами и потряснейшими джунглями. Репутация утверждала, что место это — целебное. Байрон–Бэй почитает тебе по Таро, поучит танцу живота, полечит кристаллами, покажет йогу, разберет тебя по косточкам на «мастер–классах», погрузит в бассейны, промониторит ауру, промассирует ткани, потрогает на здоровье, покажет китов, познакомит с дельфинами, поиграет музыки в пабах, пригласит на рейвы и даст полежать голышом на пляжах. Байрон–Бэй предоставит тебе своих дантистов–натуропатов и холистов–хиропрактиков. Байрон–Бэй воткнет одуванчиков тебе в латтэ, гуарану в коктейль и любой наркотик в руку. Только попроси.

— Грибочки есть? — вот что попросил Джейк.

На часах было около десяти утра. Банда свалила с Золотого берега после сейшена в «Игротеке» и прибыла в Байрон посреди ночи. Рехнуться, как не знаю. Они отправились прямиком на пляж, прыгнули в океан, а потом уснули на песке. Настало утро, они выползли на главную улицу и позавтракали в кафе «У Ринго».

Джейк и Бэби как раз прогуливались по главной улице направлением к пляжу, когда Джейк решил, что пора поинвестировать в местную экономику.

Джейк и Бэби вписались в Байрон–Бэй точнее некуда. Байрон в некоторых смыслах не слишком отличался от Ньютауна, только тут поменьше народу носило обувь и водилось побольше серферов. У каждого второго в Байроне имелись дреды и цветные волосы, а у некоторых даже кожа отсвечивала разными оттенками. В Байроне — неприрученном раю — круглый год проходил космический съезд. В Байроне скопилось больше свалявшихся волос, чем на складе викторианской мебели, больше колец в носах, чем на дюжине скотоводческих ферм. Хотя немногие из здешних дикарей опускались так низко, чтобы наниматься на оплачиваемую работу, некоторые управляли совершенно мобильными и не очень невыгодными коммерческими концернами. Джейк вступил в переговоры с одним таким предпринимателем — молодым человеком со спутанными светлыми волосами и наркотической улыбкой.

Пока они обсуждали систему мер и весов, Бэби огляделась и встретилась взглядом с яркими и сияющими глазенками одной юной дикарки с огромными розовыми дредами, зелеными искорками на щеках и в ансамбле, состоявшем, похоже, из единственной крохотной тряпицы лилового цвета и множества ленточек и колокольчиков. На сгибе руки дикарка несла корзинку — туда помещались болезная гроздь винограда, бланк пособия по безработице, некрупная бутылка и большая коллекция блесток и бусин.

— Ты чем пользуешься, старина? — выдохнула юная дикарка в пароксизме восторга. Со всеми своими колокольчиками звучала она положительно по–нефонски.

— Пользуюсь? — У Бэби не сложилось ни малейшего понятия касательно того, что? собеседница имеет в виду.

— Для кожи, старина. Для кожи. Чтоб такой зеленой была?

— Это естественное, — рассмеялась Бэби, коснувшись щеки.

— У нас все естественно, — ответила юная дикарка, осчастливленная подобным ответом. Она неизменно была счастлива. — Мы все тут дети природы. Антенны твои мне тоже нравятся. Идешь на вечеринку полнолуния сегодня в «Эпицентр»? — «Эпицентром» была старая бойня на пляже, которая теперь служила кармически беспокойным, но в иных отношениях, очевидно, счастливым домом йогам, художникам, дикарям, хипейным кутюрье, земным богиням и прочим обитателям закраин цивилизации. Там имелись кафе, галерея и проводились лучшие танцевальные вечеринки в городе.

— Вечеринка полнолуния?

— Ну. Приходи — и вольешься во вселенскую семью. А вот тебе цветочная эссенция, чтобы подготовиться получше. Высунь язык.

Бэби высунула. Язык был бирюзов.

— Ох чувак. Ты такая четкая. — Дикаретка вытащила из корзинки бутылку и отмерила дозу из нескольких капель жидкости. Бэби незамедлительно пронаблюдала, как в небесах развертывается узор из яркоокрашенных маков. Когда маки поблекли, дикарка уже исчезла, а Джейк пялился на Бэби в изумлении.

Они двинулись к пляжу. Мимо пропыхтел фургончик с девятыми валами, нарисованными на дверцах, и штабелем серферских досок на крыше; орало стерео.

— Вон Ляси поехала, — сказала Бэби, заметив среди ирокезов и дредов две дерзкие антенны. Близнецы и Генри уехали в Нимбин нарыть себе того, что предлагало это драное горное селеньице + шмоточный базар. Пупсик же чпокнула себе доску и отправилась с ней к Проливу, где прибой любезно накатывал на берег идеальными трубами, по которым ей было удобнее кататься.

Байрон творил с людьми смешные штуки. В этот момент он творил нечто настолько смешное с Джейком, что тот протянул мосол и взял Бэби за руку. На одну идеальную секунду они вместе поднялись в воздух и рука об руку проплыли над улицей. Они посмотрели на океан, где, кувыркаясь, что–то праздновали стада дельфинов. Затем очень нежно соскользнули на землю. Джейк решился сообщить Бэби, что любит ее. Он падет на колени прямо здесь, перед пиццерией «Земля–и–Море», и сделает это. Я люблю тебя, Бэби.

Он посмотрел на нее и открыл рот. Давай. Ты можешь, Джейк. Он откашлялся.

— Бэби.

— Да, землянчик?

Черт! Не желает выходить, хоть тресни.

— Попробуй вот этих, — вместо этого сказал он. — Космические лепешки. — Вот, попробовал. Честно–честно.

— Ты как думаешь, можно принять слишком много наркотиков, Джейк?

— Не–а. Ну да. Вообще–то зависит от времени.

Они дошли до Главного пляжа и теперь по камням спускались к песку.

— В смысле — от времени? — спросила она. — Вроде как: приму это, подожду час, приму то?

— В смысле — от времени, когда об этом думаешь. На следующее утро, когда в башке полно лесорубов, которые бензопилами валят деревья, маленькие человечки с молотками вколачивают гвозди изнутри тебе в глаза, а в животе так, будто наглотался чужого пердежа, — тогда да, кажется, что несколько перебрал. Но столько же наркотиков накануне вечером отплясывает у тебя в мозгу канкан, ты различаешь краски музыки и чувствуешь себя помесью Иисуса Христа, Стивена Хокинга[133] и Джима Моррисона, — тогда это нужное количество. Вот в каком смысле от времени.

— Понимаю, — сказала Бэби и откусила еще лепешки. — Бе–э. Даже не знаю, как вы эту дрянь перевариваете. Тошнотина. У тебя есть чем заесть? — Джейк вытащил пачку сигарет и предложил Бэби фольги. — Спасибо, — благодарно ответила она. Антенны ее вдруг зажглись как бенгальские огни, и от них полетели искры. — Славное местечко этот Байрон–Бэй, — сказала Бэби, мечтательно оглядывая небосклон, где облака метаморфировали в белые лилии и фрезии. — О чем мы говорили?

— Не помню, — сказал Джейк, наблюдая, как между пальцами ног прорастают маргаритки. Им вдруг овладела настоятельная потребность вычислить, как произносится алфавит. «А» — не очень сложно, просто «а» вполне хватит, «Б» — тоже, «бэ–э», а вот дальше… Как насчет «Ё»? «Йооо». Там же нет звука «ё» на самом деле. Это нормально? Нет, в самом деле нормально?

Джейка по–прежнему занимала эта проблема, когда они с Бэби передвинулись по дюнам туда, где с песком встречались деревья, и разбросали члены по мелкому белому порошку. Джейк прикинул, не сделать ли ему дорожку песка. Пришел к заключению, что мысль, должно быть, нехороша, забил косяк и передал его Бэби вместе с кулечком грибов.

Пока они сидели и наслаждались вихрем обостренного восприятия, с ветки одного дерева парашютировало насекомое — и плюхнулось на песок рядом. Голова его напоминала золотую луковицу, имела нежные антенны, а по самому центру — единственный черный глаз. Его шесть тонких веретенообразных лапок с большим трудом тащили зеленое червеподобное тело. Чтобы прочих существ не подмывало хихикать над этой циклопической головой или неуклюжей походкой, на заднице насекомое располагало угрожающим шипом. От сокращений и растяжений его ребристого экзоскелета казалось, будто насекомое пульсирует электричеством. И с каждым толчком оно росло — пока тело его не достигло размеров Джейковой ноги. Сердце у Бэби в груди дрогнуло. Она посмотрела на Джейка, но тот, похоже, ничего необычного не заметил. Мимо гуляли загорающие — поглядывали на них, но особого удивления не выказывали. Бэби как раз думала, что с этими земными наркотиками примстится еще и не такая дичь, когда существо постукало по ней антеннами.

— Пссст, — произнесло оно. — Это я. Твой двоюродный брат Зигго.

Бэби пораженно воззрилась на него:

— Зиг! Я тебя не узнала. Хотя, с другой стороны, как тебя узнаешь? Ты что тут делаешь? И чего ради так вырядился? Как ты вообще сюда попал?

Она нервно глянула на Джейка. Тот умиротворенно улыбался небесам из–под прикрытия черных очков. «Й, — думал он. — Как же произносится Й?»

— Эй, эй, эй, — рассмеялся Зигго. — Не все сразу. Ты от этой дряни вообще не расслабляешься, что ли? Во–первых, на самом деле меня тут вообще нет. То есть, в физическом смысле, как тебя. Это кунштюк с параллельной всюхой. Для родичей я по–прежнему на днюхе у дяди Ойстрица, жую уранбургер и езжу