Роковые девчонки из открытого космоса

Господи, как же ему нравится эта девчонка.

Так почему ж ты ни шиша с этим не сделаешь, Джейк? Мне уже скучно. То есть, предварительные ласки и создание настроения — это одно, а тут у Нас уже сколько? почти [КОЛ–ВО СТР ПО ВЕРСТКЕ] страниц — в Моем дневнике, по крайней мере, — и ты до сих пор не сделал ход.

— Кто это? — Джейк нервно огляделся.

Господь Бог. Ты вызывал. Уже не помнишь?

— А? — Бля, во дают космические лепехи. Ну все. С наркотой пора завязывать. Навсегда.

Дело вовсе не в космических лепехах, Мой одредованный симпатяга. Я–то думал, ты сам — плюшка для мыслящей девчонки, Джейк. Но ты Меня несколько разочаровал. Я вообще не засекаю никакой мыследеятельности. Если не возражаешь, буду с тобой откровенен: Я бы предложил тебе совсем ненадолго отказаться от химикатов и сосредоточиться на химии.

— Как это?

Поцелуй ее, дебил.

— Поцеловать? Ее? Сейчас? Вот так вот запросто? Алло? Бог? Чувачок?

Куда же Он свалил?

(Никуда Он не свалил; Он наблюдал.)

Джейк сглотнул.

— Э–э, Бэби?

— Хочешь разбить? Что такое? — Бэби посмотрела на Джейка. У него за левым ухом пристроился тюльпанчик. Она подалась вперед сорвать цветочек, только цветочка не оказалось, и рука ее вместо этого погладила прыгучие трубки свалявшихся волос, которые там были. Сказать, что Джейк содрогнулся, — отнюдь не точнее, нежели сказать, что он завибрировал. От макушки до пят и снова до макушки. Сердце Джейка колотилось. Дигитидигитидигити. Он пялился на ее полные красные губы, чьи уголки загибались кверху, и отмечал, насколько близка верхняя к кончику ее носа. Ему всегда нравилось это у девчонок. Джейк представлял себе, как уменьшается и забирается в ямочку над ее верхней губой, словно в шезлонг, свешивает с одной стороны ножки, щекочет ей зубы пальчиками и одновременно тихонько дует в ноздри. Он воображал, как подпрыгивает в мягком гамаке ее густых синих ресниц, раскачивается на восхитительно пухлых мочках и катается по пружинистому матрасу великолепной щеки.

Бэби притянула его голову поближе и усладила его губами свои. Бирюзовый бархат ее языка протиснулся ему в рот и нашел себе податливого товарища по играм в толстеньком розовом органе, что обитал внутри. Ее антенны мурлыкали «Как изумителен мир» (версию Ника Кейва и Шейна Макгоуэна)[141]. Дыша неровно, однако очень глубоко, она выпустила из пальцев кий, и тот с дребезгом рухнул на пол.

Никто не заметил, как в комнату вошел Вышибала Брайан. После заварушки с пьянчугами Брайан пришел к выводу, что ничего особенного в баре не происходит. Он удалился в хезник тянуть кабель в трясине, проверять мшистую поросль в мошонке и думать о сдобных бедрах Шарины, когда разразилась эта сцена между Крысенышем и Пупсиком. Теперь он вынырнул и обнаружил, что подведомственную территорию кто–то странным манером угомонил. Никаких драк. Никаких споров. Ничего. Сплошь счастливый дух хиппи–хлиппи, сплошь мир и любовь. От этого ему стало чертовски не по себе. Что–то не то творится. Он проверил заднюю комнату. Снова проверил бар. Оглядел улицу в обе стороны. Оперся на стену и подождал. И тут услышал дребезг кия об пол — и размашисто вошел в бильярдную.

Ай, Ёсусе. Эти пташки что, не моются никогда? Да она ж вся позеленела. И этот пентюх, которого она окучивает. Костлявый ебучка, задохлик. Брайан наблюдал за ними, пока его не затошнило. Он подошел и похлопал Джейка по плечу.

— Ой, — сказал он. — Дикойская мойда.

Хоккейной команде — на выход из гланд, бегом–АРШ!

Джейк и Бэби ошеломленно замигали при виде оскаленной хари Брайана.

— Я тойт зой войми нойблюдойл, — проворчал тот. — И мойня ойт войс тойшнит, прийойтель. Хойтите ойтим зойнимойца — войлите нойружу. И сойтри ойлойбочку с мойды, — посоветовал он Джейку. — Ой то я сойм тойбе ейо сойтру. Пойбы, — проинформировал он их голосом, не терпящим несогласия, — ойто чтойбы ссойки войвнутрь зойливать.

§

Главный компьютрон на Папе потрещал и включился.

— Со. Об. Ще. Ни. Е. При. Ня. То. «При. Вет. Пап». Ко. Нец. Свя. Зи.

Кверк быстро сверил координаты. Паркс? А это, во имя квагааров, еще где?

§

Замерев в дверном проеме бильярдной, Ляси едва верила своим окулярам. Вернулась она за «Цапоматиком», оставшимся вместе с остальным их оборудованием у сцены, — и тут стала свидетельницей Большого Поцелуя. Ляси не в силах была понять, как Бэби и Джейк смогли позволить этому здоровенному тупому чурбану прервать то, что для них самих — да и всех остальных в бильярдной, включая ее, у которой от одного только лицезрения подобного между глаз открылась небольшая вагина, — было мгновением довольно сенсационного свойства.

Эти двое ебицки безнадежны. Бэби следовало превратить вышибалу в барный табурет или шандарахнуть в Пертскую школу хороших манер. А она стоит себе смущенненько и на Джейка даже глаз не подымает. Брайан самодовольно ухмылялся. Потом развернулся и, пристально разглядывая свои ногти, направился к выходу в бар. Наконец Бэби подняла кий и принялась за игру как ни в чем не бывало — вот только била совершенно не по тем шарам. Джейк напустил на себя столь же абсурдное безразличие: взял с соседнего стола чей–то пустой стакан и притворился, будто пьет.

Ну, раз Бэби не собирается продолжать с Джейком, Ляси прикинула, что сама она может поступать, как ей заблагорассудится. А благорассудилось ей слегка навести шороху.

Байроническая толпа концерт вынесла потрясно. Даже Брайан вскочил на стол и сплясал с Шариной. Обоих бедняжек пришлось выносить, когда стол под ними рухнул — но это рок–н–ролл. Он такой.

Когда банда выволоклась, все рванули в «Эпицентр» на вечеринку полнолуния. Сползая по дюнам к пляжу, они обнаружили, может, сотню человек в дикарском прикиде — те танцевали в серебряном лунном свете, купались голышом, вращали огненные палки и передавали друг другу трубки и марки. Торкиль и Тристрам влились в огромный хоровод барабанщиков. Генри, пробормотав что–то неразборчивое про «графические эквалайзеры», отрубился прямо на песке. Пупсик увлеклась татуированием грудей какой–то женщины, а Бэби уволокла с собой маленькая богиня цветочных эссенций, которую Бэби повстречала днем, — знакомиться с космической семьей.

Джейк сидел на прохладном песке, загипнотизированный волнами и барабанами, и думал о губах Бэби. Он надыбал себе сколько–то «головок Муллумбимби» и выкурил трубочку. Или две. Но явно не три. Нет, может, и три. Да, прошу тебя, пожалуйста, поцелуй меня еще. Ммммм. Это чудесно. Чудеснее на свете просто ничего не бывает. Мммммм. Я на небесах. Дай–ка я открою глаза и посмотрю на тебя, моя роскошная инопланетная девочка.

Блядь! Джейк отскочил примерно на метр, рухнул на песок и обеими руками зажал рот.

Бэби не видела, как Джейка в ужасе отнесло. А заметила она лишь одно — как он целовал Ляси. Этого хватило. Бэби развернулась и зашагала прямо навстречу прибою. Яростными гребками пробившись сквозь толщу воды, она донырнула до дна и изо всех сил ущипнула песок. Шельф сдвинулся от этого щипка, и там образовалась новая песчаная отмель, от которой, как потом клялись все серферы, накат был просто грязнейший на всем северном побережье.

К тому времени, как Бэби вынырнула из волн, Джейк был вне себя. Он подковылял к самой воде и заорал:

— Бэби, это не то, что ты… — Но она снова нырнула, не успел он закончить. Джейк повернулся и уставился в бесстыжие глаза Ляси.

— Господи боже мой, Ляси, — простонал он, воздев руки. Его татуировка болела.

— Джейк, — пожала плечами та. — Помнишь песню Дэйва Грэйни? «Ты хочешь быть там, но не хочешь ехать»? Подумай об этом.

И с этими загадочными словами Ляси развернулась и пропала в толпе танцующих. Джейк решил дождаться, когда Бэби выйдет из воды, но она появилась на берегу только к рассвету, когда пора было снова пускаться в путь.

На обратном пути в Сидней вела Пупсик. Бэби сидела рядом на переднем сиденье и не разговаривала всю дорогу, если не считать раздраженных команд заткнуться, когда Ляси в сотый раз принималась петь «Всем коровам» «Фу–стребителей»[142], если они проезжали очередной ебицкий загон. Ляси было наплевать. Она подкатилась под бочок Генри, который по–прежнему ощущал себя очень ранимым. Джейк же — в смертном ужасе, на кресте, изжаренный наркотиками, — ныкался за спинкой пассажирского сиденья и пытал себя видом затылка Бэби. Близнецы, не осведомленные о такой психодраме, лежали себе рядышком и пытались припомнить, где именно потеряли мозги.

— Где–то между Калбарри и Брисбеном, — говорил Торкиль. — Определенно где–то между Калбарри и Брисбеном.

— А ты не мог бы поточнее? — стонал Тристрам. — Иначе мы их больше не найдем.

§

— Это тебя, Джейк, — позвала Сатурна. Трубку она вообще–то не снимала. В мире ученых догадок эта тянула бы на докторскую диссертацию. Телефон звонил без роздыху уже несколько дней — даже больше, чем в прошлом году, когда дюжина или около того подружек, которыми Джейк нежданно–негаданно обзавелся, вдруг узнали о существовании друг друга и все хором испытали потребность поделиться с ним своими раздумьями о желательности его членства в человеческой расе вообще. Как и прежде, теперь все звонили Джейку. На сей раз, однако, звонки были того сорта, о котором мечтает любой музыкант: агенты фестивалей и площадок, искатели талантов из звукозаписывающих компаний, продюсеры предлагали помощь, журналисты умоляли об интервью. Квонг Хосе Абдул Фу хотел вместе сыграть концерт, а Ник Кейв надеялся на дуэт. Бесчисленные поклонники желали оказать сексуальные услуги или просто выпрашивали клочок одежды или прядку волос. И ни единого звонильщика «Босния» нисколько не интересовала.

Карьера «Роковых Девчонок из Открытого Космоса» набрала скорость взлета. Молва растекалась быстрее разогретого масла на горячем тостере (теперь девчонки предпочитали на завтрак эти приборы). Радио «Тройное Ж», державшееся на соплях после того, как правительство прихлопнуло 95 % его финансирования, раскрутило сингл «Девчонок» «В отсеке сексуальных экспериментов (что угодно начнет, что угодно кончает)» — его поставили на высокую ротацию, несмотря на угрозы правительства обрезать и оставшиеся 5 %, если станция не перейдет на более здоровую музыку. Когда же «Девчонки» запустили альбом «Возвращайся к Матке», «Ж» дерзко назначила его альбомом недели — как и «Тройное Ц», пиарившая себя как альтернативу альтернативе. Коммерческие радиостанции включили несколько треков альбома в свои топ–десятки, и даже станции христианского толка