— Ну, рассказывайте, рассказывайте! — торопил дедушка.
— Эту неделю я была на фронте… — начала Киросенька. — Разруха полная! Иногда солдатам сутками еды не подвозят. А настроение у них — везде по-разному. Есть части, где накал дошёл до предела… Ждут только сигнала, и штыки будут повёрнуты. Есть части, где и офицеры заодно с солдатами… Особенно не кадровые, из прапорщиков. А есть части совсем сырые, из глубокого тыла… Тёмные, многие неграмотны… Эти ещё верят в «царя-батюшку». Начнёшь им объяснять: не немецкий, мол, солдат тебе враг. Он такой же подневольный, как ты! А главный враг — царь и его министры-капиталисты. Это они гонят тебя на смерть, под немецкие пули. И на что это война тебе, тебе-то?!
— Понимают? — спросил папа.
— Многие понимают, но не все. До чего же они затурканные, забитые, бедняги! Косятся, молчат, того и гляди офицеру выдадут… С этими труднее всего! А в наступление гонят, — продолжала Киросенька, — офицер сзади с револьвером… Чуть остановись, поверни назад, — на месте уложит! Однако на многих участках фронта идёт братанье: наши выкинут белый флаг, оружие побросают и выходят из окопов. И немцы тоже им навстречу. Руки друг другу жмут, обнимаются… Ведь и немецким солдатам осточертела война!
— Везде бы так! — воскликнула мама.
— Ну, а в общем? — нетерпеливо спросил дедушка.
— А в общем… — Киросенька глубоко передохнула, — а в общем — хорошо! Накипает гнев, накипает ненависть!.. Эту стихию правительству уже не усмирить. События близко! Наших многих арестовали, да ведь всё новые и новые агитаторы идут в войска, на заводы, на фабрики! Скоро уже, скоро!..
— Эх, мне бы ноги! Мне бы ноги мои сейчас вернуть! — с тоской проговорил дедушка.
— Дедушка! — ласково сказала мама. — Да ведь ваши листовки сделают больше, чем десять агитаторов! Ведь их без волнения и гнева читать невозможно!
— А как поднимают настроение солдат на фронте ваши карикатуры, Юрий Ильич! — воскликнула Киросенька.
«Вот как, дедушка листовки пишет!.. Папа для солдат карикатуры рисует… — подумал Вова. — И всё это от нас тоже скрывают!»
В комнате дедушки с минуту молчали. Потом мама тихо сказала:
— Киросенька, это не всё… я по вашему лицу вижу, чего-то вы не договорили… У вас на душе ещё какое-то своё, личное горе. Да?
Киросенька ответила не сразу.
— Да, — тихо заговорила она. — Горе. Но не только моё личное, а всех… На днях двух наших курсисток расстреляли. Я их хорошо знала. Они тоже на фронте вели агитацию в войсках. Среди солдат оказался предатель…
Киросенька замолчала. Стало очень тихо. Вдруг стукнула крышка пианино. Мама негромко заиграла, и, словно сговорившись, все вполголоса запели:
Торжественный мотив революционного похоронного марша ширился и до боли проникал в самую душу. Вова
уже не сдерживал слёз, они текли по щекам, и он только боялся, чтобы не всхлипнуть громко.
И снова не все слова песни понимал мальчик. Какой-то «деспот»… какая-то «рука роковая» что-то чертит на стене… Но дело же не в словах!.. Всем своим существом переживал он гибель этих двух девушек… Ведь они такие же, такие же, как Киросенька! Ведь и её могут схватить и расстрелять эти «враги-палачи»…
С каким подъёмом прозвучали последние слова! И снова стало очень тихо.
С минуту длилось молчание. Потом мама сказала:
— Киросенька, на вас лица нет. Как вы измучены! Сейчас я вам постелю. Завтра воскресенье и мы все поздно встанем. Спите спокойно.
Вова бесшумно юркнул в постель. Он весь дрожал. То ли озяб, то ли… Главное — теперь уже никто ничего от него не скроет! А они с Лёлей должны, обязательно должны помочь Киросеньке!
Мальчик проснулся рано и сразу вспомнил всё. Он быстро оделся, сел на край Лёлиной кровати и тронул сестру за плечо.
— Лёлька! Проснись! Дело есть!
Девочка медленно открыла глаза и потянулась.
— Что? — сонно спросила она.
— Да ты проснись хорошенько! Что я тебе расскажу! — И он снова затряс сестру за плечи.
— Про Киросеньку?
— Да. Только тихо, — все ещё спят. Киросенька здесь, у нас. Спит на диване в дедушкиной комнате.
— Ой! — радостно воскликнула девочка и, спохватившись, зажала рот ладошкой.
— Слушай, Лёлька! Ты знаешь, кто она?
— Как кто? Наша учительница.
— А ещё?
— Ещё? Курсистка.
— А ещё?
Лёля смотрела на брата, широко раскрыв глаза.
— Ну, слушай, — шептал Вова. — А ещё она — революционерка. Она ездила на фронт и там уговаривала солдат не воевать с немцами, а свергнуть царя! И вообще сделать революцию…
— А ты откуда знаешь? — не то удивилась, не то испугалась Лёля.
— Ты молчи и слушай! — И Вова подробно рассказал всё, что услышал, сестре.
У Лёли задрожали губы.
— Почему ты не разбудил меня? Я тоже хотела послушать! — Она ткнулась лицом в подушку и горько заплакала.
— Ну вот, сейчас и реветь! — рассердился Вова. — Да как же можно было тебя будить? Ты бы обязательно разревелась, и нас бы прогнали, и мы бы ничего не узнали. А теперь… слушай! Нам нужно помочь Киросеньке!
— Помочь? — У Лёли сразу высохли слёзы. — Как помочь?
— Слушай, что я придумал! — шептал Вова. — Она у нас ночевала, потому что боится, что у неё дома засада.
— Засада? Какая засада?
— Ну, понимаешь, всех её товарищей посадили в тюрьму. И её, конечно, ищут. Может быть, в её комнате уже засела полиция и ждёт её. Чтобы сразу схватить — и в тюрьму!
