— Дядя Саня! — зовёт Серёга.
Смотрит, занавесочка сорвана. Дядина Санина койка разворочена стоит. На полу солома из матраца, книги, рваная бумага.
— Проспал дядю Саню, — хмуро говорит мать, — ночью его полиция увела.
Сергей Алексеевич вздрагивает, открывает глаза. За замёрзшими окнами трамвая темно.
— Где мы едем? — спрашивает он соседа.
— К мосту подъезжаем. Остановку свою проспал, дедушка?
— Нет, нет… Мне выходить. — Он с трудом поднимается с места.
Дома встречает обеспокоенная жена:
— Наконец-то! Жду, жду! Чайник всё подогреваю; замёрз небось?
— Есть малость…
— Выпей горячего чаю да в постель! А я тебя водкой разотру, чтоб не простудился.
Десять минут спустя, растирая спину Сергея Алексеевича водкой, старушка говорит ворчливо:
— Чтоб это в последний раз! Стар уже в этакую даль ездить!
— Эх мать, мать! — отзывается старый мастер. — Ты же небось каждый год в день смерти первого нашего сыночка на могилку ездишь. А тоже путь не близкий.
— Ну и что? — смущается жена.
— А я не знаю, где могилка Витьки. Где могилка тёти Поли?.. Что сталось со «студентом», с Саней?.. А чем они были для меня!.. Э, да что говорить!
И, помолчав, он добавляет:
— Стар становлюсь… Ну, да ничего! На будущий год, коли жив буду, опять поеду. На будущую зиму внуки наши, Витя с Полей, пионерами станут, а там и Саня подрастёт. Их с собой возьму. Расскажу им всё, место укажу… Меня не станет… пусть они ездят. Потому что нельзя, чтобы это забылось! Такого нельзя забывать, никак нельзя, мать!
