— Да, слушаю.
— Стас! — завопила трубка. — Это Длинный! Тут такое, блин!!!.. Не, ну такое!..
— Короче, — потребовал Стас.
— Ну, мы с Дрыном вчера начали…
— Подробности не по телефону.
— Ну, короче, все как ты сказал. Только, значит, вскрыли, так вылетает этот лох. Я в темноте не разобрал, но, по-моему, он Дрыну каким-то дрыном в лобешник засветил, аж треск пошел. Дрын с катушек — хлоп.
— Дрыну дрыном — это сильно. А ты?
— Ну это… он и меня приложил… так, что я еле-еле смог ноги сделать. А меня ментовской патруль через квартал тормознул — куда бежишь, зачем бежишь. Короче, пока они там все про меня выяснили, я всю ночь в обезьяннике просидел. Только откинулся — и сразу тебе звонить. Стас, это… слушай, по ходу, лох Дрына вглухую сделал — у него башка в натуре как арбуз затрещала…
Стас не дослушал возбужденные вопли, доносящиеся из трубки, и медленно задвинул назад крышку мобильника.
— Что-то типа этого я и ожидал, — задумчиво произнес он. — А вот тебе и ответ, Афоня, на все твои вопросы. Лох-то наш за неделю пятерых человек завалил. Такой лох — он дорогого стоит.
— Это точно, — сказал Афанасий. — Только что ж это получается? Он Дрына грохнул и мне же вернул мои бабки, которые я Дрыну дал за то, чтоб он мою тачку дернул и мне пригнал? У меня ж клиент заряжен, который за мое точило с ходу двадцатку грина дает! А я, выходит, твоему Вите его за восемь продал?
Стас развел руками.
— Теперь уж ничего не попишешь. Твоя была идея. Бывает.
Афанасий рассвирепел.
— Да я ж еще своим гаишникам триста грин за спектакль отстегнул! Да я его…! Да он мне…!
— Погоди, Афоня, охолони.
Стас похлопал Афанасия по загривку, словно хозяин брыкающегося коня.
— Ты ж все бабла влегкую срубить хочешь…
— А кто этого не хочет? — окрысился Афанасий. — Ты что ли не хочешь?
Стас рассмеялся.
— Ежели хочется бабла легкого да чтоб по жизни сидеть в тепле и ни фига не делать, для этого много учиться надо. Фидлера с Кортасаром читать, слова умные учить, типа там — симулякр или, скажем, дискурсы легитимации…
— Не, такой фени мне не освоить, — покачал головой Афанасий.
— Понятно. Тогда, выходит, книжки писать — это не твое. А то подумай. За книжки с симулякрами иные писатели в столице за раз по сотке косарей грина отхватывают.
— Да ну?! Не звездишь?
— Скажем, век воли не видать тебя устроит?
— Ну, блин…
— Но если с книжками никак, можно проще, — сказал Стас. — Тогда ребенка роди.
— Чего? — выпучил глаза Афанасий. — Ты чо, в натуре…
— А ты меня, Афоня, натурой не пугай, — спокойно глядя в глаза собеседнику, сказал Стас. — Я этого добра много бачив. К тому же, ты не догнал. Вот Арнольд Шварценеггер — он когда знаменитым стал?
— Когда? — спросил уже ничего не понимающий Афанасий.
— Не тогда, когда Терминатора с Конаном сыграл, а когда на экране сначала девственником стал, а потом ребенка родил. В Штатах эта тема в принципе приветствуется. Когда мужик вместо бабы шарашит и помаленьку в нее превращается. А ты не теряйся и скопируй тему. Мышц тебе не занимать, и челюстью ты на Шварца схожий. Роди спиногрыза в натуре. За это дело мужику там сразу премия выписывается. Миллион долларов. Чарли Чаплин, покойник, завещал. А там, глядишь, тоже губернатором какого-нибудь штата сделаешься.
— Угу, — хмыкнул Афанасий. — Ты меня сначала на ПМЖ в Штаты определи, а там я тебе хошь ребенка, хошь сразу Мерлин Монро детородного возраста организую.
— Из ребра?
— Чо?
— Через плечо и на охоту. Мерилин Монро из ребра организуешь?
Афанасий самодовольно хмыкнул.
— Будь я ихним гражданином, я б и баб и бабки не только из ребер — из воздуха делал. Да мне бы и гринкарты хватило.
— Ну, ты прям Гудини…
Афанасий резко подался вперед.
— То есть ты понял то, что сейчас прогнал? — свистящим шепотом прошипел он. Рукоять охотничьего ножа словно невзначай высунулась из-под полы его куртки.
— В смысле? — неподдельно удивился Стас. — Фокусников не любишь?
Афанасий наморщил лоб.
— Каких таких фокусников?
— Гарри Гудини был известным американским иллюзионистом.
Стас почесал в затылке.
— Точно?
— Ну да. А в чем проблема?
— Вот черт, — почесал затылок Афанасий. — Это я попутался маленько. Не догнал, что ты не при делах. У нас в зоне гудини машек называли.
— А при чем здесь матрацы и американский фокусник?
— Да не матрацы, а опущенных. Которые в гудок долбятся.
Стас хмыкнул.
— Да уж. Интересные ассоциации. Но, вернувшись к теме базара, придется прийти к тому, что нету у тебя грин-карты. И пока ты не Иисус, а Афоня, пусть Витя побудет с нами, — подытожил Стас. — Подождем, присмотримся, а там и думать будем, что дальше с ним делать.
— А мне что, пешком ходить, пока ты к нему присматриваться будешь?! — взревел Афанасий.
— Ну, зачем пешком, — спокойно сказал Стас. — В гараже возьми пока белую «десятку» — и пользуйся на здоровье, пока что-нибудь новое себе не присмотришь.
— Мне?! На «десятку»?!
— Ну, уж не обессудь, братуха, — жестко сказал Стас, вставая со скамьи. — И на этом скажи спасибо. Сам лоханулся — сам и расхлебывай.
Стас забросил на плечо полотенце и направился к огромному зеркалу, которое автоматически отъехало в сторону, открывая дверной проем.
— Понятно, — тихо пробормотал Афанасий ему вслед. — Сам лоханулся — сам и расхлебывай…
Афанасий покатал на языке фразу, недоуменно качая головой. Фраза ему определенно не нравилась.
— Не, ну все-таки скажи — на кой тебе этот лошок уперся? — упрямо бросил он Стасу в спину.
Стас остановился, обернулся и сказал терпеливо и с расстановкой, как объясняет очевидное учитель напрочь бестолковому двоечнику.
— Я ж тебе уже все сказал, Афоня. Ежели лох за неделю пятерых завалил — он уже не лох, а мокрушник. А коли он при всем при этом живой и мусорами не закрытый — то это уже не просто мокрушник, а киллер-профессионал.
— Был бы он не закрытый, если б не твои связи в ментовке, — проворчал Афанасий.
— Это да. Но хрен бы его менты вычислили, если б он тогда, когда Саида мочил, не выл как волчара на всю Ивановскую. Тот мудель, который его сдал, то ли время перепутал, то ли место не то указал. То ли Витек спецам и время, и место не то назвал. А факт то, что только по вою его менты и вычислили. С кем не бывает по-первости. Себя вспомни.
— Да уж, завывает он жутко, — согласился Афанасий. — Когда он того черного здесь мочил — даже
