— Кстати, а откуда ты все это знаешь? — спросил Виктор. — Ига, Кога, кто самурай, а кто не пойми кто?
Колян закрыл рот и помотал головой.
— Ну ты сказал… У нас через задницу, а у них — правильно… Хотя… ты о чем?
— Откуда ты все про всех здесь знаешь? — повторил вопрос Виктор. — И говоришь обо всем этом свободно. Это ж типа тайна… наверно.
— Так я здесь уже второй год, — усмехнулся перезагрузившийся Колян. — Плюс женат был почти полгода. По-японски наблатыкаться успел — только в путь, не зря в двух институтах штаны просиживал. И по истории кой-чего там же нахватался. А тайна…
Он сплюнул себе под ноги.
— Растрепать эту тайну, братан, конечно, можно. Но только кому? Выход отсюда один — в море-океан, на корм акулам.
— И ты здесь второй год на пинчищах летаешь? — изумился Виктор.
Колян набычился.
— Знаешь что, — сказал он, вставая с матраса. — Летаю. Зато живой. А вот ты учти — если бычить будешь, в следующий раз микродозой не отделаешься. Здесь народ простой, незатейливый. Забьют как кабана, и хорошо, если быстро. Я здесь за это время много чего повидал. Некоторые особо умные неделями мучаются, пока не подохнут. Веришь — на глазах умнеют. Да вот только толку от этого бывает не много.
Колян взял с пола ведро и направился к выходу.
— В общем, до вечера у тебя, считай, каникулы. Отлеживайся. Пойду я, а то дед припрётся, орать будет. А ближе к ночи твои новые друзья пожалуют — вот тогда держись.
Кто пожалует ближе к ночи и чей дед припрется, Виктор спросить не успел. Разобиженный «братан» рывком задвинул за собой дверь — аж труха сверху посыпалась.
Виктор расслабился. Деревянная стена за спиной приятно холодила все еще гудящий затылок.
«Крепкий вроде „братан“, — подумал Виктор, вспомнив, кого он видел со снегоочистительной лопатой в руках, когда сидел на заборе Школы. — Однако что-то в нем не то. Второй год на трендюлях летать — и как будто все так и надо. В армии несмотря на бокс и атлетику точно был бы „дух со стажем“. Такие до „дембелей“ не дорастают».
Но тут вспомнился японец, колотящий ногами по бревну, словно это и не бревно вовсе, а меховой покемон.
«Интересно, а до чего ты здесь дорастешь, борзотa? — подумал Виктор. — Ну начну выеживаться. Ну подвесят заместо того бревна и будут пинки отрабатывать. Или мишень на морде нарисуют и в дартс играть начнут своими сюрикэнами[29]. И что? Н-да… Как говорится, возможны варианты».
Виктор вздохнул.
«Судьба у тебя, Витя, такая. Как говорится, не бык обосрёт, так плетнем придавит. Ладно, увидим, что к чему. Утро вечера мудренее».
Он попытался сжать кулаки. Неважно пока, но в общем движение получилось. По крайней мере пальцы ощущались: их словно кололи тысячами мельчайших иголочек — так бывает, когда сильно руку отлежишь. Но это было уже хорошо. Правда, все остальное тело на попытки движения реагировало крайне отрицательно — мол, отвали, хозяин, видишь, сил никаких нет, дай отлежаться.
«Ну и хрен с тобой, валяйся, — разрешил Виктор телу. — „Братан“ сказал, что до вечера можно не рефлексировать».
Насчет «не рефлексировать» потравленный организм был всеми онемевшими конечностями «за».
Виктор завернулся поплотнее в одеяло и очень быстро погрузился в сон, который и есть самое лучшее лекарство, в отличие от отключки, возникающей вследствие воздействия на организм яда из подглазных желез иноземной жабы.
Он проспал до вечера.
Когда Виктор открыл глаза, сквозь щели между полупрозрачными панелями дома пробивался слабый свет, характерный скорее для сумерек, предшествующих ночи, чем для рассвета… который вот только что вроде как имел место быть, до того как глаза закрыл, — и уже на тебе, последние лучи заходящего солнца.
В доме был дубак почище, чем в подземелье. И замерз Виктор не на шутку, несмотря на то, что и куртку ему вернули, и даже носки с ботинками натянули, пока он был без сознания.
— Б-л-л-л-и-н-н-н!!! — простучал зубами Виктор, скатываясь с циновки. — У них тут ч-ч-чего, от-т- топления нет, ч-что ли?
Вопрос был чисто риторическим — в доме было пусто. И вообще, этот японский дом больше напоминал не строение, предназначенное для нормального жилья, а длинный сарай. Но Виктор понимал — люди здесь жили веками. И даже спали, судя по выцветшим прямоугольным следам, на циновках от матрасов, идентичных тому, на котором весь день провалялся Виктор. На ночь, похоже, матрасы убирались в подобие шкафов-купе, расположенных вдоль стен. Само же спальное помещение было отгорожено от остального дома раздвижной перегородкой, состоящей из двух рам, обклеенных плотной бумагой. Но Виктор сильно сомневался, что в другой части дома можно найти что-то путное.
— С-средневековье, б-б-л-л…ин, — пробурчал он себе под нос, падая на кулаки и в который уже раз повторяя набор нехитрых физических упражнений, которые ему за эти дни приходилось повторять с пугающей периодичностью с единственной целью — согреться. — Н-ни хр-рена себе, страна Восходящего Солнца. Ц-цивилизация, б-л-л-л…
На втором десятке отжиманий Виктор с удовлетворением отметил, что тело слушается его так же, как и всегда. Онемение конечностей ушло, оставив после себя лишь неприятную слабость, помешавшую закончить серию упражнений.
Не добравшись и до двадцати повторений, Виктор обессиленно рухнул на пол.
И услышал голоса.
Голоса говорили на японском языке, и их было много.
Виктор приподнялся с пола на руках, но в этот момент раздвижная дверь резко отъехала в сторону — и он замер в боевой стойке игуанодона.
Несколько японцев, собиравшихся зайти в помещение, тоже замерли на мгновение, вникая в картину — незнакомый парень на полу их казармы в положении «упор лежа».
Японец, который стоял ближе всех, был тем самым, что окучивал подвешенное на виселице бревно во время десантирования Виктора во двор Школы, и устроивший Виктору прием неласковый и крайне болезненный. Судя по всему, от второй встречи с Виктором он тоже был не в восторге.
Понюхав воздух, все еще отдававший кислым запахом блевотины, японец скривился и, сделав два быстрых шага, без замаха резко ударил незваного гостя ногой в локтевой сгиб правой руки.
Среагировать Виктор не успел — да и кто б успел в таком положении? Удар был несильным, но достаточным для того, чтобы рука подломилась и он завалился на бок. Японец заржал и, повернувшись к сотоварищам, сказал что-то, отчего те сотоварищи эхом загоготали вслед за вожаком.
Виктор, лежа на боку, послушал немного это ржание, прикинул кое-что про себя, собрался с силами и, зацепив стопой правой ноги щиколотку не в меру веселого японца, левой сильно ударил в подколенный сгиб обидчика.
Прием сработал. Нога японца послушно подломилась, однако он, падая, успел немыслимым образом извернуться в воздухе и непобитой ногой садануть Виктора по уху — на этот раз сильно и больно.
В глазах Виктора заплясали звезды… ставшие причиной того, что следующий удар он просто не увидел.
От второго удара по голове звезды организовались в круговорот созвездий, разбавленный кровью, заливающей глаза из обеих бровей, рассеченных одним точным ударом. Из-за этой крови, хлынувшей сразу и весьма обильно, Виктор не видел своих врагов, бивших его неторопливо, расчетливо и технично. Так, что лица не утрешь, даже если очень захочешь. Все, что можно предпринять в таком положении, — это, прикрыв локтями ребра, а ладонями гениталии, скукожиться, словно катаемый лисою лесной еж, и ждать
