Небольшая колонна тупоносых итальянских грузовиков «ланча», возглавляемых «фордом» Артуро, взяла курс на юг.
Несколько километров — и сразу за пригородами Мадрида дорога круто повела в горы, выраставшие гряда за грядой. Дубравы сменялись на склонах сосновыми борами, хвойные массивы — голыми навесами скал. Яростно бились о камни речки. Туман из мельчайших капель колыхался над великолепными водопадами, свергавшимися с круч. В лучах солнца повисали над пенной водой арки радуг. Бойцы в кузовах трофейных «ланча» кутались в косматые одеяла-манто, курили, молчали.
В «форде» рядом с шофером сидел Виктор Гонсалес, молча попыхивал нестерпимо вонючей сигарой. Артуро и Хозефа расположились сзади. Девушка прильнула к дверце, высунула голову в открытое окно, и ветер рвал ее волосы. Артуро сидел, откинувшись на спинку. Ему не видно было лица девушки — только овал щеки, сейчас, против света, как пыльцой припудренной легким пушком. За эти месяцы кожа посмуглела, стала темнее волос.
Машину тряхнуло на выбоине. Девушка беззаботно рассмеялась. Капитан и сам не сдержал улыбку: «Да, комсомольский бог. Нет, богиня… Да, все отлично. Но как приступить к заданию Ксанти?..» Снова предстояло решать задачи с бесконечным количеством неизвестных. Впрочем, как и каждый день, проведенный им на этой земле. Неужто всего полгода прошло?.. Да, сто восемьдесят четыре дня — с того момента, как стал он из Андрея Лаптева, старшего лейтенанта РККА, волонтером республиканской армии Испании, и необычное имя Артуро стало его вторым именем. Как все началось?..
Он вспомнил арбу, запряженную двумя мулами. Арба до краев была полна золотыми плодами, которые в Москве в ту пору считались редким деликатесом и продавались поштучно, завернутыми в узорную бумагу. Андрея в тот первый час больше всего поразила именно эта арба, мимо которой с ревом проносилась их машина. Потом они обогнали еще одну арбу, и еще, еще… Мулы тащили груженные живым золотом арбы вдоль обочины, и прямо на апельсинах восседали мужчины с длинными кнутовищами в руках и с винтовками за плечами и черноглазые, дерзко улыбающиеся женщины, в чьи смоляные волосы были вплетены красные гвоздики. Такой в тот первый час предстала его взору Испания. Но это было уже по дороге из Картахены в Валенсию.
А началось все еще раньше. Когда он, кадровый военный, инструктор разведывательно- диверсионной школы РККА, снял гимнастерку с тремя кубиками в петлицах и надел непривычный штатский костюм, в котором не узнавал сам себя. Но до этого превращения было еще взбудоражившее всех советских людей известие о мятеже Франко в Испании, об итало-германской интервенции против республики. Были рапорты. Рапорт за рапортом, отказано на один — тут же готов другой, — пока не вызвали неусмиряемого старшего лейтенанта в Москву, в наркомат. Пожилой военный с двумя ромбами в петлицах постучал острым карандашом по стопке его посланий и сказал: «Хочешь — знаю, — и оценивающе оглядел Андрея. — Да волосы у тебя как беленый лен и нос — гузкой, не западноевропейский нос». — «При чем тут нос, товарищ комдив? — удивился Лаптев. — Да я!..» — «Хорошо, — оборвал его большой начальник. — Когда сможешь ехать?» — «Хоть послезавтра, только за вещами в Минск». — «Никаких вещей. Если ехать — то завтра». — «Так точно, завтра!..» У Андрея в Москве жила мать. Вечер провел с ней. Наутро как бы между прочим сказал: «По старому адресу, мама, пока не пиши. И от меня если не будет писем — не волнуйся. Вернусь из командировки через несколько месяцев». Утром он сел в севастопольский поезд. А еще через сутки прошел через контрольно-пропускной пункт военно-морской базы на пирс. Пожалуй, вот с этого момента все и началось.
На пирсе его уже ждали.
— Пароход готов к отправлению. — Человек, встретивший Андрея, как тот комдив, придирчиво обозрел мешковатый костюм, сверкающие магазинным сизым блеском штиблеты, берет, неловко надвинутый на самые брови, и сухо спросил: — Какие вещи у вас с собой?
Андрей растопырил пальцы.
— А в карманах?
— Носовой платок, расческа и бутерброд.
— Поднимайтесь на палубу. Принимайте хозяйство. Вы назначаетесь шефом.
— Лучше я буду рядовым поваром.
— Почему? — удивился собеседник.
Лаптев считал, что шеф — это главный повар. Он знал: если потребуется, человек его профессии становится и официантом, и коммерсантом, и чистильщиком сапог. Но шефом?
— Не берусь отвечать за всю кухню. После первого же обеда команда выбросит меня за борт. Пусть уж выбрасывают другого. А я — бульбу в мундире, винегрет…
— Да не шеф-поваром! — не удержался, захохотал инструктор. — Ох, чудило!.. — Он с трудом смял улыбку. — Вы назначаетесь комендантом корабля со всеми правами единоначалия.
Лаптев несколько удивился такому обороту дела. Но спросил только:
— А капитан и штурман настоящие или такие же «шефы», как я?
— Не волнуйтесь — на все сто, испанские морские волки.
Инструктор повел Андрея-Артуро к дальнему причалу, куда пришвартовался черно-белый, низко осевший в воду «торгаш». По дороге сказал:
— В трюмах авиабомбы, артиллерийские снаряды, мины и двенадцать танков. Ваша задача: довести корабль до Испании, до военно-морской базы Картахена и сдать груз представителю республики. Потом поступите в распоряжение нашего главного военного советника. Если в море вас перехватят итало- германские подлодки или корабли, в плен не сдаваться, пароход взорвать. Задача ясна?
Они остановились у трапа. Андрей поднял глаза на нависший над причалом белый борт:
— Так точно. Взорвать — это я умею.
С трапа на мол спускалась девушка. Она сбегала вприпрыжку, и Лаптев увидел, как голубую юбку маховичками взбивают круглые чаши ее коленей. Девушка остановилась около них, выпятила нижнюю губу и сдула упавшую на глаз и щеку светлую прядку.
— Познакомьтесь: ваша переводчица Хозефа.
«Такая же Хозефа, как я Артуро», — определил Андрей, мельком оглядывая девушку: ее худенькую фигуру, веселые светлые глаза под челкой светлых волос, коротко стриженных и перехваченных широкой голубой лентой. Это показалось ему забавным: бомбы и танки в трюмах — и девчонка с голубой лентой.
И вот прозвучали команды на незнакомом языке, прогрохотали якорные цепи, накручиваемые лебедкой, забурлили винты. И, дав протяжный прощальный гудок, пароход отошел от стенки пирса.
Андрей стоял, охватив ладонями поручни. Берет он сунул в карман, и ветер лохматил волосы. Буксир выводил судно в открытое море из бухты, стесненной пришвартовавшимися серыми военными кораблями различных классов. Краснофлотцы, свободные от вахт, высыпали на стальные палубы и с любопытством глазели на пароход под чужеземным флагом, проходивший сквозь грозный строй. А Лаптев, в свой черед, с интересом разглядывал крейсера, эсминцы и подводные лодки. До этого ему не приходилось иметь дело с флотом, и на палубе он стоял впервые. А вот теперь — привелось, да еще в каком качестве!
Мерно, с носа на корму, покачивался пароход. Вибрировал под ногами настил, принимавший удары машин, ритмично рокотавших в чреве судна. Солнце уже не резало глаза, скатывалось за горбину горизонта. Ветер сник, расслабились мускулы волн.
Андрей оглянулся. Берег позади растворился в сини. И море стало темным. А прямо по курсу оно было розовым, даже светлее неба, наливавшегося пунцовыми тонами. Высоко в поднебесье обозначились прежде неразличимые золотистые облака. Почему-то тоскливо защемило сердце Почему? Ведь он сам так настойчиво добивался осуществления своего желания. А почему добивался? Любовь к приключениям? Желание изменить привычный ход жизни? Или повидать неведомые края?.. Если и все это — то лишь в малой степени. Главное: его кровно коснулось то, что происходит там, в Испании. Он стискивал зубы от боли, когда видел на снимках залитые кровью лица детей и растерзанные тела женщин. Его душили слезы, когда он читал о Лине Одена. Он люто ненавидел свастику и знал, что ее щупальца рано или поздно протянутся и к его стране. Схватка неизбежна. И может быть, не тоской, а предчувствием этой — не на жизнь, а на смерть — схватки холодит сердце?..
Землю уже поглотила ночь. Блестками рассыпались далекие огни. Стало совсем темно, лишь светлым
