– Так ты меня обогнать хочешь? – догадался Михаил. – Так бы и сказала! Зачем брызгаться?
– Слушай, так ведь ты же пьян! – Аня тоже догадалась. – Это вообще нечестно. Братцы, так он же пьян! А я пытаюсь с ним соревноваться.
– «Я пьян, потому что вселенную выпил…», – сказал, улыбаясь, Михаил. – «…Я – глотка Парижа…» Ты знаешь такие стихи? Хотя откуда? Ведь у тебя же высшее филологическое…
– Ты – не глотка Парижа, Корнилов. Ты – хитрая морда Японии.
– Хотелось бы знать почему? Кажется, картошки хватит… Так почему?
– Потому что ты это продуманно сделал. Эффект неожиданности и все такое прочее. Ты все вычислил, опер.
– Не называй меня опером, это неправильно. Это Санчук опер.
– А чьи это стихи?
– Не помню. Кто-то из французов, очевидно.
– Врешь, Корнилов. Это тоже твоя тонкая психологическая, «домашняя» заготовка.
– А где у нас мамина капуста? Я по поводу домашних заготовок… Это Аполлинер, вообще-то.
– Что Аполлинер? – не поняла Аня.
– Ты же спрашивала: чьи стихи? – удивился Михаил. – Аполлинера…
– Слушай, Корнилов, ты водки купил? А то я тебя не догоняю ни в картошке, ни в стихах. Надо выпить штрафную.
– Конечно, – аскетическое лицо Корнилова расплылось в довольной улыбке.
– Признавайся! – грозным голосом повелела ему Аня. – Ты все так и задумал? Все по задуманному случилось?
– Все по писаному…
«День рождался среди умирающих звезд», – сказано дальше у Аполлинера в «Вандемьере». На следующее утро Аня проводила мужа на работу и обложилась телефонами. Она звонила по междугородному, городскому и мобильному. Всем она говорила приблизительно одно и то же, а через пару звонков заметила, что повторяется почти слово в слово. Отзвонившись-отстрелявшись родителям, родственникам и знакомым, Аня, наконец, набрала номер Ольги Владимировны. Все они были на ее свадьбе, но только Оле она хотела рассказать про убийство Люды Синявиной.
Часто подростки, особенно поздние дети, мечтают о молодых, красивых, сильных, современных родителях. Став взрослее, приобретя достаточный багаж печального опыта, они понимают, что лучшими родителями для себя были бы они сами. Американцы сняли на эту тему несколько сентиментальных комедий, вот только не додумались, что хорошо было бы, раздвоившись во времени, себя самого усыновить.
Ольга Владимировна Москаленко была для Ани такой вот мамой из подростковой мечты, которая осуществилась почему-то с многолетним опозданием. Ольга Владимировна, просто Оля, была красива, стройна, причем гармонично сочетала в себе нужную худобу с необходимой женственностью. Регулярно посещала бассейн, шейпинг и тренажерный зал. Работала менеджером в фирме своего мужа. По городу передвигалась на новом «Фольксваген-Гольфе». Она вполне могла быть Аниной мамой, родив ее сразу после окончания школы.
С другой стороны, Ольга Владимировна после того памятного происшествия в пригородном санатории стала ангелом-хранителем Ани. Причем обе хорошо сознавали эту сторону взаимоотношений и прилежно, даже с удовольствием, выполняли эти обязанности. Хотя не отдавали себе отчета, кто подобные обязанности на них наложил.
Внешне это выглядело, как щебетание подружек в кафе, ресторанчике, бассейне, бане. Но откуда-то и у младшей, и у старшей было полное осознание некой ответственности в отношении друг друга.
Аня не увлекалась мистикой, астрологией, внутренней энергетикой, фэн-шуй, даже посмеивалась над подобными практиками. Оля, кажется, тоже. Но какое-то чудо в их отношениях присутствовало независимо от этого, как бескорыстный дар. В их простом общении, бабьем трепе нет-нет и просвечивало нечто особое, необъяснимое ни той ни другой. Бывает такое? У кого можно спросить? Кто может проконсультировать? Наука делает регулярные попытки растолковать человеческие отношения открытием каких-нибудь новых антракантов. Словно кому-то очень хочется свести все к банальным бананово-обезьяньим отношениям. Как тонко иронизировал любимый Синявиной Владимир Соловьев: «Мы все произошли от обезьяны, так давайте возлюбим друг друга!»
Оля, почувствовав неладное с первых фраз приветствия, скомкала разговор по телефону и предложила встретиться в каком-нибудь кафе, лучше недалеко от ее офиса на Гороховой улице.
– Но только не с японской кухней! – это был крик Аниной души.
Встретились они в кафе недалеко от Загородного проспекта, с какой-то соломой в интерьере, с погасшим до вечера экраном караоке, с официантками, похожими на студенток, и довольно большим меню. Аня опять засмотрелась на Олино лицо. Москаленко была бесспорно красавицей, но некий реставратор умело и тонко чуть-чуть состарил ее. Причем если присматриваться специально, то не было видно на ее лице ни морщинок, ни следов увядания кожи. Реставратор действительно был мастером.
Как всегда подруги так обрадовались встрече, что заказали чересчур много. Они слишком давно не виделись и приняли голод общения за голод физический. За салатами говорила Аня, рассказывая все по порядку, начиная с Японии, потому что Ольга Владимировна на свадьбе, естественно, присутствовала. Когда же она дошла до убийства Синявиной, и у Оли вырвался возглас изумления, как раз официантка принесла им огромные тарелки с какой-то мясной архитектурой. Она по-своему поняла реакцию клиентки и горделиво сказала:
– Наш повар только что вернулся с международного конкурса кулинаров, где занял почетное второе место. По рыбным блюдам его обошел один японец. Наш еще не отошел от соревнований и пока еще вкладывает в каждое блюдо всю свою душу…
Какое-то время они молчали над мясом, словно отдавая дань уважения павшей корове и мясной душе повара. Потом заговорила Оля.
– А ты все помнишь на своей свадьбе? Например, после твоего испанского танца под песенку Мадонны вдруг разом открылись все окна в зале. Вряд ли ты обратила внимание. Администратор ресторана сказал, что они недавно установили новые стеклопакеты, что гарантия у них еще не кончилась и надо будет связаться со строительной фирмой для рекламации.
– Это ты к чему? – удивилась Аня.
– Так просто. Ты же сама спросила: не заметила ли я каких-нибудь странностей во время свадьбы. Вот тебе, пожалуйста, странность.
– Самым странным будет, если все останется после смерти Люды таким, как было. Мы также будем с Мишкой валять дурака, любить друг друга всерьез и в шутку, словом, будем с ним счастливы. У Синявиной ведь даже никого не было… В смысле, мужчины не было.
– Язычники приносили в жертву своим кровожадным богам как раз непорочных дев, – сказала Оля, с ужасом глядя на гору из мяса, овощей и зелени.
– Это ты к чему? – опять спросила Аня.
– Да ни к чему…
Оля отложила столовые приборы и подняла рюмки. За окном на нее укоризненно поглядывал синий «фольксваген», но Олю это никогда не останавливало. Она считала, что знает свою водительскую меру.
– Давай помянем твою свидетельницу, – предложила Москаленко.
– Мою… свидетельницу… убрали, – сказала Аня, делая значительные паузы между словами. – Может, и свадьба моя недействительна? Были в старину такие народные страшилки. Нам на лекциях по фольклору рассказывали. Свадьба в деревне в самом разгаре. Песни, танцы, топот, свист… Вдруг раз! Все мужики в один миг превращаются в волков… Почему-то это всегда на свадьбах происходило.
– Вот именно. На свадьбах всегда что-нибудь происходит. На моей первой свадьбе какому-то армянину голову проломили. До сих пор не знаю – кто он такой и как у меня на свадьбе оказался.
– Но он же остался жив?
– В больницу увезли, муж говорил, что выжил. А что потом с ним было, я не знаю… Анечка! Ведь это невозможно! Ты пригласила людей собраться в одно время в одном месте, потом они разошлись по своим делам, по своим судьбам. Почему ты решила, что несешь ответственность за каждого из них? Пока он ехал к
