– Опять эти псы напали на девчонку! – крикнула она, будто находилась сейчас на крыше девятиэтажного дома, а не в двух шагах. —
Я уже говорила, говорила! Я уже звонила, звонила… Им хоть кол на голове теши. Никаких результатов. Что я, сама буду за две тысячи рублей ловить этих зверюг? Делать мне больше нечего! У меня и так шесть подъездов и три мусоропровода… А я вас узнала. Вы из милиции. К нам в жилконтору приходили на днях. Не нашли еще убийцу?..
– Здравствуйте, – решил поздороваться Корнилов, раз уж их опознали. – Вы вот говорите «опять». Значит, собаки уже нападали на девушку?
– В прошлый раз не нападали, – ответила дворничиха, – в тот раз они одну укусили. Вон из того подъезда девчонка. Да не туда смотрите! Правее, где мешки со строительным мусором валяются. Девчонка, прямо скажу, нехорошая, с парнями, с пивом, с сигаретами. Мне грубит постоянно… Но бог, он шельму метит…
– Стреляй в кусты, бог виноватого сыщет, – подхватил Санчук и тут же зажмурился, как от удара сверху по темечку.
– Не хотите, как хотите, – злорадно заметил Корнилов. – Еще один сотрудник уголовного розыска остался сегодня без спонсорского обеда… И здорово ее покусали?
– Куртку порвали джинсовую. Вот тут, сзади…
Когда дворничиха показала, в каком месте пострадала покусанная, Корнилов и Санчук переглянулись.
– Быть этого не может, – сказал Михаил.
– Версия, как версия, – возразил Санчук. – Не лучше и не хуже других. А вы не подскажете, где у этих собак логово, то есть где они ночуют? – обратился он к дворничихе.
– Да вон, промеж гаражей, – дворничиха по-ленински вытянула руку и убежденно продолжила: – Право на гаражи имеют инвалиды. Инвалиды давно померли, а в гаражах теперь стоят иномарки. Разве это дело? Я уже говорила, говорила. Я уже звонила, звонила. Им хоть кол на голове теши…
Милиционеры направились к незаконным гаражам, а вслед им смотрели еще не отговорившая дворничиха и уже успевшая разочароваться в жизни, по крайней мере на сегодняшний день, девушка с зонтиком и спортивной сумкой.
Гаражи были разные по строительному исполнению, поэтому щели между ними были тоже различны. К внутренней, хорошо скрываемой радости оперативника Санчука ни в один из этих промежутков он пролезть не мог.
– Можешь не надуваться, – проворчал Михаил и боком влез между гаражами. – А у тебя версии насчет голубей не появилось? А то бы ты, пузырь, в небе полетал, а я бы тебя за ниточку подержал.
– А мне жена сказала, что я здорово похудел за последнее время, – донесся до Корнилова голос Санчука. – Говорит, что живота моего что-то не чувствует.
– Так это, может, она похудела? – с понимаем дела предположил Корнилов, который теперь тоже был сведущ в семейных вопросах. – Если бы ты, Санчо, увидел, что народ бросает за гаражи, ты бы на неделю потерял аппетит.
– Этим они выражают протест против социальной несправедливости. Я уже все отбивающее аппетит на своем веку повидал. На меня это уже не действует. Корнилов, зачем ты напомнил мне про аппетит? Он опять мгновенно разыгрался.
– Если бы я мог словами передать запахи, я бы сейчас тебе очень многое сообщил.
– Только труп еще один не вздумай там отыскать. Нам пока с тобой и этих хватит. Ты обращай внимание только на мелкие предметы, Михась, а крупные перешагивай, не глядя.
– Дальше мне не пролезть, я так посмотрю, – донесся до Санчука приглушенный голос сильно стиснутого в груди человека.
– Посмотри, посмотри…
Коля Санчук от нечего делать исполнял странный танец. Он приставил пятку одного ботинка к носку другого и, воображая их одним целым, чем-то вроде скейтборда, стал вращаться, перекатываться, балансировать. Он так увлекся исполнением этих сложных, почти акробатических па, что не заметил, как из-за гаражей показался его напарник.
– Танец нераскрытого «глухаря», – прокомментировал увиденное Корнилов.
В руке он держал мокрую и грязную, но очень яркую тряпку.
– Не узнаешь? – спросил он Санчука.
– Пионерский галстук?
– Лента свидетельская. Красная, с золотыми буквами. Подержи-ка, я пока отряхнусь. Я со спины не очень грязный?
– Точно, это лента Синявиной.
– Судя по запаху и количеству шерсти, лежала она как раз в центре собачьей «малины».
– По-моему, эта версия становится основной, – сказал Коля Санчук. – Будем колоть эту суку и устроим ей очную ставку с черным кобелем… Насчет «Компливита». С учетом собачьей оперативной обстановки, я такую смесь сделал своей супруге. Ты бы тоже Ане такую сварганил, Михась. Действует безотказно. Я, например, в нее больше верю, чем в газовый баллончик. Многолетний опыт покусанных шпионов и смершевцев…
Оперативно, то есть через пару часов, после неторопливого обеда и дороги в отдел, красная лента с золотыми буквами, подсохшей грязью и собачьей шерстью легла на стол подполковника Кудинова. Рядом с тряпкой сверкал металлической чистотой маятник-коромысло, заключенный в сферический каркас.
– Как там у Лермонтова? – спросил Валентин Петрович, задумчиво глядя на тихую работу псевдовечного двигателя. – «Ко мне он бросился на грудь, но в горло я успел воткнуть и там… провернуть раза два или три…»?
– Два, – сказал Корнилов.
– Три, – подсказал Санчук.
– Неважно, – кивнул головой подполковник Кудинов, переключаясь. – Данные экспертизы тоже указывают на «многочисленные проникающие и горизонтальные разрывы живой ткани»…
– Меня смущает, товарищ подполковник, – встрял в рассуждение начальника Корнилов, – отсутствие на одежде Синявиной слюны и других признаков нападения животного. Только собачья шерсть…
– Кстати, насчет слюны, – Валентин Петрович пальцем помог «вечному двигателю» увеличить амплитуду колебаний. – Вам не показалось, что собаки больны бешенством?
– Слюна у них не капала, товарищ подполковник, воду они из лужи пили, – отрапортовал Санчук.
– Этой весной я ехал с омоновцами в Шали на ГАЗ-66. Водитель у нас был настоящий джигит…
Подполковник Кудинов стал их начальником всего пару месяцев назад, причем повышение и очередное звание получил за успешную командировку в Чечню. Харитонов рассказывал, что Валентин Петрович в Чечне с блеском раскрыл убийство главы местной районной администрации. Вообще, в кабинете не прятался, все время стремился на оперативные просторы. А просторы на Кавказе!.. В качестве «новой метлы» он не стал «мести по-новому», то есть наводить в отделе свои порядки. Первый месяц присматривался к людям, много с ними разговаривал. Впрочем, и теперь он разговаривал не меньше. Особенно любил делиться с подчиненными свежими воспоминаниями о Кавказе и находил в них благодарных слушателей. Поначалу приняли его настороженно, но уже через пару недель стали называть Кудинова «папой», а Санчук – «тятей». На ребят он без особой необходимости не давил, начальственные окрики на них не переносил. А вопрос с жильем для Саши Юрченко, растянувшийся на несколько лет, решил за неделю, пользуясь своими «кавказскими» связями. Так что его долгие рассказы считали в отделе грехом вполне простительным.
– …Едем долиной, навстречу отара с чабаном. Все, как у Лермонтова и Толстого описано. Вдруг две огромные овчарки бросились к машине. Лают, прыгают, того и гляди через борт перескочат. Морды огромные, мохнатые, клыки острые, желтые. Большие, как медведи, но быстрые, прыгучие. Бежали за нами и прыгали километра два. Кавказские овчарки… Страху я тогда натерпелся. В меня же стреляли из засады, видел еще, как на фугасе машина подрывается… Но такого страха, как от этих кавказских овчарок, я там не чувствовал… Нет, было, вообще-то, и пострашнее… Так вот, был бы в этой собачьей стае «кавказец», я бы ни секунды не сомневался, что убийство девушки – их рук… то есть их клыков дело…
