Кирпич и розы
(ноябрь 1995, Аризона)
Brickstone Prison.
В буквальном переводе с английского — тюрьма с кирпичными стенами.
Наверное, в эпоху освоения Дикого Запада то обстоятельство, что тюрьма не деревянная, а каменная, имело какое то особенное значение. А теперь?..
Получая у тюремного каптенармуса свой комплект голубой зэковской робы, Павел вдруг вспомнил, как еще некогда в раннем студенчестве в Ленинграде, гуляя с сестренкиной компанией, они попали в кино на редкий в те жесткие идеологические времена американский фильм, который назывался… Павел уже прочно позабыл, как назывался тот фильм, но зато он отлично помнил слова Ваньки, когда они с восторгом обсуждали увиденное.
— Эх, Пашка, я бы не прочь в их американскую тюрьму попасть, ты видал, они там все в джинсах, все как один!..
«Ну, здравствуй, Ванькина мечта», — подумал Павел, горько усмехнувшись…
Каптенармус — чернокожий зэк с противной из за неправильного прикуса улыбкой, не спрашивая, едва окинув взглядом его, Павла, фигуру, достал с полки джинсовые брюки тридцать шестого американского размера, голубого цвета рубашку и такую же голубую курточку…
«Предел мечтаний!» — отметил про себя Павел, забирая эту джинсовую униформу, которую отныне ему предстояло носить целых восемь лет, носить вместо ставших уже привычными тысячедолларовых костюмов…
Переодеваясь в тюремный коттон, Павел вспомнил долгие студенческие споры о преимуществах той или иной марки джинсов… Привычные темы разговоров в те благословенные времена… и эти бренды и лейблы — Леви Страус, Райфл, Вранглер… они звучали, словно острова Фиджи или Геркулесовы столбы для мальчишек эпохи великих географических открытий… Они в те времена еще даже не умели толком правильно произносить эти слова, дух которых означал для них, ленинградских студентов далеких семидесятых, так много, ассоциируясь с хиппи, Вудстоком, рок-н-роллом и интуитивным ощущением какой то невероятной свободы…
Недаром в подпольных записях ранней «Машины времени» были такие строчки: «И будет много слов — о дисках и джинсАх — и о погоде в небесах, а на часах уж заполночь давно…»
Эх, как они с Ванькой, Ленькой, Ником любили поспорить об этой ерунде, о рабочей одежде рядовых американцев, брызгая слюной и толкая друг дружку в грудки… Ты, мол, не знаешь, так и молчи! Ткань, из которой джинсура делается, она не коттоном называется, а деним, то есть de Nim — из города Нима, это я точно по голосу Америки слышал, всерьез серчая на дружка, кричал тогда Ванька…
А ведь и правда, тогда в Ленинграде начала семидесятых настоящих джинсов, если отбросить все пестрядинные порточные подделки польской мануфактуры «Одра», настоящих джинсов было на Невском возле «Ольстера» или «Сайгона» — два десятка пар. Не больше… И джинсы тогда были как некий пропуск, дающий право запросто обращаться к любому другому обладателю линялых штанов, как к члену потайного братства…
Чернокожий каптенармус резко оборвал воспоминания Павла.
— Проходи!
И вдруг подмигнул скабрезно и показал из-под полы костистый черный «фак».
Саймон и Саймон предупреждали, что с его статьей у Павла в тюрьме будут проблемы…
— Главное, выдержать первые две недели, — сказали Саймоны, — главное не поддаться, не дать себя спровоцировать и постараться найти себе защиту в лице местных авторитетов…
«Им легко давать советы, — думал Павел, укладывая в черный полиэтиленовый мешок свой костюм от Армани, в котором полтора месяца назад его арестовали прямо в офисе, — им легко болтать, а посади этого толстого Саймона в камеру, и где тогда он будет со своими здравыми рассуждениями?»
Чернокожий охранник с бляхой Брикстон на могучей накаченной груди, не зло, а так, порядка ради, ткнул Павла в спину своей резиновой дубинкой…
— Давай, двигай вперед…
По двум бесконечным коридорам, потом по двум лестницам, потом еще по одному коридору… И наконец, в ноздри ударило ни с чем не сравнимым коктейлем из запахов йода и карболки.
Точно! Они пришли в медицинский блок.
Врач тоже оказался цветным…
Он не торопился начинать разговор. В этом царстве по имени Брикстон вообще спешка была не в моде. Куда спешить, если у всех срока по несколько лет?
Доктор был занят своим компьютером.
Он стучал по клавиатуре, озабоченно пялил лицо в монитор, снова стучал по клавиатуре, снова пялился в экран, и так продолжалось очень и очень долго. Минут десять, а то, может, и все пятнадцать.
Наконец, открыв какой-то дежурный файл, чернокожий док спросил:
— Вы мистер Розен?
— Да, — односложно ответил Павел.
— Я ничего не могу найти в этой чертовой базе данных, — слегка раздраженно сказал док, — и не могу найти файла с вашими анамнезом и результатами ваших последних обследований, хотя ваша страховая компания должна была об этом позаботиться.
— Но я совершенно здоров, — рассеянно разведя руками, наивно возразил Павел.
— Ваше мнение для меня ничего не значит, мистер Розен, — назидательно сказал чернокожий док. — Для того чтобы занести вас в нашу базу данных и спокойно отправить вас в камеру, мне необходимо иметь анамнез и полные результаты последних обследований, все анализы, рентген, УЗИ, этсетера, этсетера…
— Тогда позвоните в мою страховую компанию, — сказал Павел: — Я точно не знаю, но мои адвокаты, Саймон и Саймон, они точно знают куда…
— Это займет некоторое время, — недовольно ответил док, — а мне надо отправлять вас в камеру прямо сейчас.
И, делая ударение на словах «right now», док выразительно скривил лицо.
— И чем я могу? — недоуменно спросил Павел,
Док не обратил никакого внимания на риторический вопрос Павла, оставив его без ответа. Он снова уставился в монитор и принялся быстро-быстро щелкать длинными черными пальчиками по клавиатуре.
Так прошло еще пять или семь минут.
Потом док поднялся во весь свой баскетбольный рост и сказал, обращаясь к охраннику:
— Идем в бокс!
Укладывая Павла на кушетку и приступая к осмотру, док все же снизошел и объяснил ситуацию.
Без данных о его Павла здоровье помещать его в общую камеру по правилам, существующим в Брикстон, было никак нельзя.
Но и перспектива ожидания, покуда страховая компания перешлет файлы Павла в Брикстон, тоже не устраивала администрацию, потому как сажать Павла в камеру без информации о том, есть ли у него туберкулез или сифилис, — было бы прямым нарушением прав других заключенных на охрану их здоровья…
Поэтому док принял единственно возможное и правильное решение — положить Павла в тюремный лазарет на предварительное обследование…
— Здесь болит?
— Нет.
— А здесь болит?
— Нет
— А здесь?
— А здесь иногда болит.
— Когда?
