случае он начинал чувствовать себя проституткой.
– Я действительно должен ехать обратно в Цюрих, герр Гесслер. Погода.
– Ты можешь провести ночь здесь.
– Нет, я, право, должен вернуться.
– Как тебе угодно, Герхардт.
– Могу я задать вам один вопрос, герр Гесслер?
– Безусловно.
– Вы знали герра Рольфе?
– Да, я хорошо знал его. Одно время мы были очень близки. Собственно, я был у него в то утро, когда его жена совершила самоубийство. Она вырыла себе могилу и застрелилась. Тело обнаружила юная Анна. Жуткая история. Жаль, что герр Рольфе умер, но это было необходимо. Ничего личного в том нет – чисто деловые соображения. Ты
33
Лондон
Джулиан Ишервуд сидел за своим письменным столом, перебирая кипу бумаг, когда на Мейсонс-Ярд раздался звук грузовика, едущего по кирпичной кладке. Ишервуд подошел к окну и выглянул. С переднего пассажирского сиденья вылез мужчина в синей робе и направился к двери. Через минуту взвыл звонок.
– Айрина? Ты заказывала доставку на сегодня?
– Нет, мистер Ишервуд.
«О Господи! – подумал Ишервуд. – Неужели опять?»
– Айрина?
– Да, мистер Ишервуд?
– Что-то я немного проголодался, милок. Будь душенькой и принеси мне панини из этого замечательного магазина на Пиккадилли.
– С превеликим удовольствием, мистер Ишервуд. Могу я выполнить еще какое-нибудь бессмысленное и унизительное поручение?
– Не задирайся, Айрина. Добавь к тому, что я сказал, чашку чая. И не спеши.
Человек в синей робе был похож на того, кто обследовал дом Ишервуда в поисках термитов. На нем были ботинки на резиновой подошве, и он работал тихо и оперативно, как ночная сиделка. В одной руке он держал что-то вроде коробки для сигар с измерителями и циферблатами, в другой – длинную палочку, похожую на мухобойку. Он сначала прогулялся по подземным хранилищам, затем перешел в комнату Айрины, в кабинет Ишервуда, в выставочный зал. Потом он разобрал телефоны, компьютеры и факс. Через сорок пять минут он вернулся в кабинет Ишервуда и положил ему на стол два крошечных предмета.
– У вас были клопы, – сказал он. – Теперь они убиты.
– Господи помилуй, кто их сюда занес?
– Это не моя забота. Я дезинсектор. – Он улыбнулся. – Кое-кто внизу хочет с вами поговорить.
Ишервуд провел его по заставленным кладовкам в погрузочный отсек. Он открыл ворота на улицу, и автофургон въехал вовнутрь.
– Закройте ворота, – сказал мужчина в синей робе.
Ишервуд сделал то, что он сказал. Мужчина открыл заднюю дверь фургона, и оттуда вырвалось облако густого дыма. В глубине, съежившись, сидел несчастный Ари Шамрон.
Человек в «ровере» переехал с Джермин-стрит на Кинг-стрит, которая находилась в пределах одной мили от передатчиков, установленных им в галерее, но он уже какое-то время не слышал оттуда ни звука. Собственно, последнее, что он слышал, – это когда торговец искусством попросил секретаршу принести ему ленч. Мужчине показалось это странным, так как с тех пор, как он наблюдал за торговцем, тот ежедневно ходил куда-нибудь на ленч. Вообще говоря, настолько странным, что он даже отметил время в своем журнале. Через сорок пять минут после этого в его приемнике в машине затрещало от помех. Значит, кто-то только что обнаружил его передатчики. Он тихо ругнулся и включил мотор. Тронувшись с места, он взял мобильник и набрал номер в Цюрихе.
Паром из Хук-ван-Холанд в Харвич был задержан на несколько часов из-за непогоды на Северном море, так что когда Габриель и Анна Рольфе въехали на машине в Мейсонс-Ярд, уже вечерело. Габриель дважды прогудел, и дверь грузового отсека медленно пошла вверх. Как только они въехали, он заглушил мотор и дождался, пока дверь снова опустится, прежде чем выходить из машины. Он вынул с заднего сиденья большой ящик-сейф и провел Анну через кладовую к лифту. Ишервуд ждал их там.
– Вы, должно быть, Анна Рольфе! Это великая честь для меня – познакомиться с вами. Я имел счастье однажды слушать вас, когда вы играли целый вечер Мендельсона. Меня это растрогало до глубины души.
– Вы очень любезны.
– Не зайдете ли внутрь?
– Благодарю вас.
– Он все еще тут? – спросил Габриель.
– Наверху, в выставочном зале.
– Пошли.
– А что в этом ящике?
– Одну минуту, Джулиан.
Шамрон стоял в центре зала и курил свои вонючие турецкие сигареты, не обращая ни малейшего внимания на окружавшие его полотна Старых мастеров. Габриель видел, что старик углубился в воспоминания. Год назад, в этом самом зале, они запустили последнюю стадию операции, закончившуюся смертью Тарика аль-Хурани. Увидев Анну Рольфе, Шамрон просиял и тепло пожал ей руку.
Габриель поставил на пол ящик-сейф и поднял крышку. Затем он достал первое полотно, снял с него обертку и расстелил на полу.
– Бог ты мой! – прошептал Ишервуд. – Это же пейзаж Моне.
Анна улыбнулась:
– Подождите, вас ждет нечто лучшее.
Габриель достал второе полотно – автопортрет Ван Гога и расстелил его рядом с Моне.
– О великий Боже! – прошептал Ишервуд.
Затем появился Дега, затем – Боннар, затем – Сезанн и Ренуар. И так далее, пока все шестнадцать полотен не были расстелены во всю длину галереи. Ишервуд сел на диван, сжал виски пальцами и заплакал.
Шамрон сказал:
– Что ж, вступление сделано. Слово за тобой, Габриель.
Анна все это уже слышала, пока они ехали из Цюриха до границы с Германией, поэтому она отошла и стала утешать Ишервуда, а он все смотрел и смотрел на картины. Габриель рассказал все, что узнал об Аугустусе Рольфе и его коллекции, завершив свой рассказ письмом, которое Рольфе оставил в ящике-сейфе в Цюрихе. Затем он сообщил Шамрону свой план возвращения остальной части коллекции Рольфе – двадцати работ, которые были украдены из сейфа на его вилле в Цюрихе. Когда Габриель закончил свой рассказ, Шамрон затушил сигарету и медленно покачал головой:
– Это интересная идея, Габриель, но в ней есть один роковой недочет. Премьер-министр никогда не одобрит этого. Если ты еще не заметил, мы теперь в состоянии настоящей войны с палестинцами. Премьер-министр никогда не одобрит подобную операцию ради того, чтобы вернуть несколько картин.
– Но это же больше чем несколько картин. Рольфе намекает на существование организации
