Но вскоре начала путаться, не понимая, чего он от нее хочет и каким еще узлом она может завязаться.
— Ты чего-то не соображаешь. Поучись в сторонке, — сказал он ей, оттолкнул легонько и встал перед Альбиной.
Он взял ее за руки. Но она выдернула их.
— Я не хочу. Отстань. — Она продолжала танцевать.
— Ну да. Куда тебе. — Он пытался перекричать музыку, приблизившись к ее уху. — Ты ж только на коньках крутиться умеешь. Да, Вихорева?
— У меня имя есть, — ответила она, и холодные взгляды их лязгнули друг о Друга, как клинки.
Когда закончилась кассета, пошли допивать.
Тонкостенные стаканчики поставили на столе в ряд. Всем досталось совсем по чуть-чуть. Подняли. Чокнулись.
— Видели когда-нибудь, как стекло жрут? вдруг спросил Акентьев, пристально глядя на стакан. — Смотрите!
— С ума, что ли, сошел? А если это смертельно?
— Если это смертельно, то только для меня.
— Что за детский сад! Саня! Толченое стекло, между прочим, подмешивали в пищу королям.
И они, извини, конечно, Саня, не к столу будь сказано, но они подыхали. Правда…
— А мне нравится участь королей! Смотрите, пока я жив! Посвящается… — Он обвел глазами остолбеневших присутствующих, останавливаясь на каждом девичьем лице. — Посвящается… Он дольше, чем на других, смотрел на Альбину.
Она уже почувствовала, как разливается по телу волшебная волна торжества. Но она ошиблась. Кирюхе! Любезно нас приютившему!
И он с хрустом откусил аккуратный полукруг от стакана. Девчонки ахнули и одинаково закрыли лица руками. И только Альбина презрительно скривила губы.
— Как будущий врач во втором поколении, вынуждена тебя предупредить, Акентьев. Смерть не будет мгновенной. Мучиться будешь долго.
— Лет эдак пятьдесят, — сказал Акентьев, саркастически улыбнувшись, и отчетливо, чтобы все слышали, с отвратительным скрежетом стал пережевывать зубами стекло. — Если не драматизировать, то очень похоже на обыкновенный сухарь, господа.
Он проглотил и запил из того же надкушенного стакана. Девчонки все еще стояли, затаив дыхание. Ждали чего-то ужасного. Марков заметно нервничал.
— Ну? Ты жив?
— А что, я не похож на живого?
Никакого восторга на его лице не было.
И смотрел он на всех теперь с совершенно убийственным выражением. Так, как будто с трудом вспоминал, что это за дети тут собрались.
— Кто-нибудь еще хочет? — вдруг спросил он, обводя всех взглядом и протягивая надкушенный стакан. — Рекомендую…
Все действительно были под впечатлением. Не каждый день такое случается у тебя на глазах.
Альбина не понимала, что с ней происходит. Ее прямо трясло от какого-то перевозбуждения.
И хотелось всем нагрубить и уехать, хлопнув дверью. Они все идиоты и не понимают, что могло бы случиться. Как в зоопарке. А она была среди них и тоже смотрела. Нет, Акентьева жалко ей не было. Если бы что случилось — так ему и надо. Но она была среди них и дала ему возможность всю эту сцену отыграть. А надо было действовать решительно. Подойти и вырвать у него это злосчастный стакан. Почему она стояла и смотрела? Ведь она не знала, что такой трюк существует давным-давно. А Акентьев сыночек известного режиссера. У них в актерской среде такие шуточки в почете. Не стал бы он этого делать, если бы не знал, что это не опасно. Подлец. И она представила себе даже с некоторым наслаждением, что было бы, если бы он забился в судорогах и изо рта у него потекла бы струйка крови. Как бы потом она оправдывалась перед отцом и объясняла, что они стояли, как овцы.
«Они — это они. А ты — это ты», — сказал бы ей отец. И был бы прав. Он с детства внушал ей, что стадное чувство губительно. Благодаря его наставлениям, со стадом она себя никогда не ассоциировала. Чувствовала свою исключительность. Но вот сегодня — прокололась. Раззевалась. На душе было мерзко. А все вокруг до сих пор пребывали в телячьем восторге.
Она не выдержала, подошла к нему и сказала со всем презрением, на которое только была способна:
— Ну ты и кретин! И выходки у тебя кретинские! Большего имбецила я в своей жизни не видела!
Она стояла перед ним в какой-то охотничьей стойке, глядя исподлобья.
А он равнодушно скользнул по ней глазами, повернулся и стал рассматривать сокровище Маркова. Она не ожидала, что он промолчит, и вместо того, чтобы повернуться и уйти, как следовало бы, так и стояла зачем-то в своей стойке.
И достоялась.
Он обернулся к ней и сказал:
— Ладно. Я — имбецил. Но это не так заметно, как то, что у тебя задница толстая. Но я же не кричу тебе об этом в лицо?
Ей хотелось провалиться на месте или убежать. Но она взяла себя в руки. Бросила высокомерно и с улыбкой:
— Сопляк. — И, медленно повернувшись к нему спиной, сказала совершенно обычным голосом:
— Мне домой пора. Девчонки, поехали?
— Да мы вас проводим, — испытывая противоречивые чувства, засуетился Перельман.
— А вот провожать нас не надо! — медленно и отчетливо произнесла Альбина. — Спасибо, Кирюша! Все было прекрасно! Не переживай.
Когда за девчонками закрылась дверь, Марков сказал:
— С тебя «Блэк Саббат».
— А мы о сроках не договаривались, — самодовольно ответил Акентьев.
— Ты что, думаешь, после сегодняшнего тебе еще что-то светит?
— Именно после сегодняшнего и засветило.
Столько работы проделано. И неприятной, прошу заметить.
— Ладно, пойдем. У меня там бутылочка портвешка заныкана.
И уже потом, подперев голову руками, Кирилл с Серегой слушали лекцию об укрощении строптивых.
— У Стругацких прочел, что, мол, женщины самые загадочные существа на земле и, кажется, знают что-то, чего не знаем мы, люди. Даже Стругачи считают, что девки — не люди. А загадочны они не более, чем жующие козы. Если ты хороший пастух с хорошей хворостиной, то никаких сложностей содержание целого стада не представляет.
— Ну, а любовь? Ладно там, жены в халатах, я понимаю, меня самого раздражают. Но музы-то в конце концов, нужны. Если музу хворостиной — она уйдет, и весь твой творческий заряд упрет с собой.
— Муза — это особая порода коз, — со знанием дела сказал Акентьев. — С нее шерсть надо чесать. Только и всего. Ну, особый паек. А все остальное то же. И хворостина, и колокольчик на шее.
— А Альбина? — спросил Серега Перельман, заедая портвейн докторской колбасой, которую по-хозяйски напилил Марков.
— И Альбина, — коротко ответил Акентьев, а потом добавил:
— Коза, которая возомнила себя пастушкой, а всех кругом — козлами.
— И что ты будешь делать?
— А вот это моя маленькая профессиональная тайна. Тебя интересует результат.
— Но колесо ты все-таки проиграл. Я свое завтра распечатываю.
А Альбина в это время, злая, как черт, возвращалась по темному переулку домой. Но чем ближе она подходила к дому, тем на душе у нее становилось легче. И когда она уже вошла в подъезд, ее охватило острейшее ожидание счастья. Она кинулась к почтовому ящику и вытащила оттуда конверт. И даже прижала его к груди, зажмурив от радости глаза. И все неприятности, которые она сегодня переживала, показались не такими уж страшными. Какому-то идиоту Акентьеву что-то в ней не нравится… А другие зато
