«Ничего этого не случилось бы, если бы не я. Те девушки погибли из-за меня. Эли Лавон лежит сейчас в больнице из-за меня».
«Это не так. Ничего дурного вы не сделали. Но принимая во внимание то, что произошло, я беспокоюсь за вашу безопасность».
«Я тоже».
«Кто-нибудь следовал за вами?»
«Насколько я могу судить, – нет, но я не уверен, что знал бы, если бы это было так».
«Вы получали какие-нибудь угрозы по телефону?» «Нет».
«Кто-нибудь вступал с вами в контакт после взрыва?»
«Только один человек – женщина по имени Ренате Хофманн».
Стоп. Перекрутить. Включить.
«Только один человек – женщина по имени Ренате Хофманн».
«Вы ее знаете?»
«Нет, я никогда о ней не слышал».
«Вы разговаривали с ней?»
«Нет, она оставила сообщение на моем автоответчике».
«Чего она хотела?»
«Поговорить».
«Она оставила свой номер?»
«Да, я записал его. Подождите минутку. Да, вот он. Ренате Хофманн – пять-три-три-один-девять- ноль-семь».
Стоп. Перекрутить. Включить.
«Ренате Хофманн – пять-три-три-один-девять-ноль-семь».
Стоп.
6
Объединение за лучшую Австрию по всем признакам выглядело благородной, но в конечном счете бесполезной организацией. Помещалось оно во Втором округе на втором этаже старой развалюхи-склада с закопченными окнами, выходящими на железнодорожное депо. Сотрудники сидели в открытом общем помещении, которое невозможно было толком обогреть. Приехав туда на следующее утро, Габриель увидел, что большинство сотрудников сидят в толстых свитерах и шерстяных шапочках.
Ренате Хофманн была юридическим директором Объединения. Габриель позвонил ей рано утром, представившись как Гидеон Аргов из Иерусалима, и рассказал о своей встрече накануне вечером с Максом Клайном. Ренате Хофманн поспешно согласилась с ним встретиться и тут же прервала связь, словно опасалась обсуждать этот вопрос по телефону.
У нее был крохотный кабинетик. Когда Габриеля провели к ней, Ренате говорила по телефону. Кончиком изгрызенной ручки она указала ему на пустой стул. Через минуту она закончила разговор и встала, чтобы поздороваться. Ренате была высокая и одета лучше остальных: черный свитер и черная юбка, черные чулки и черные туфли без каблуков. У нее были соломенные волосы, не доходившие до квадратных атлетических плеч. Расчесанные набок, они естественно падали на лицо, и она левой рукой придерживала свисавшую прядь, а правой обменялась крепким рукопожатием с Габриелем. Пальцы у нее были без колец, на приятном лице не было макияжа, и пахло от нее лишь табаком. Габриель прикинул, что ей, должно быть, нет еще и тридцати пяти.
Они снова сели, и она задала ряд по-адвокатски коротких вопросов. Как давно вы знаете Эли Лавона? Как вы нашли Макса Клайна? Насколько подробно он вам все рассказал? Когда вы приехали в Вену? С кем вы встречались? Обсуждали ли вы этот вопрос с австрийскими властями? А с чиновниками израильского посольства? Габриель чувствовал себя кем-то вроде подсудимого на суде, однако отвечал он как можно вежливее и точнее.
Ренате Хофманн, закончив свой допрос, с минуту скептически смотрела на него. Затем она вдруг поднялась и стала надевать длинное серое пальто с чересчур квадратными плечами.
– Куда мы направляемся?
– Пошли пройдемся.
Габриель бросил взгляд в закопченные окна и увидел, что идет мелкий снег. Ренате Хофманн сунула несколько папок в кожаную сумку и перебросила ее через плечо.
– Поверьте, – сказала она, чувствуя его сомнения, – лучше будет, если мы прогуляемся.
Ренате Хофманн на обледенелых дорожках «Аугартена» рассказала Габриелю, как она стала самым ценным помощником Эли Лавона в Вене. Окончив Венский университет с лучшими отметками своего курса, она стала работать в конторе государственного прокурора Австрии, где с отличием прослужила семь лет. Затем пять лет назад она ушла оттуда, сказав друзьям и коллегам, что хочет быть свободной и заниматься частной практикой. На самом же деле Ренате Хофманн решила, что не может больше работать на правительство, которое меньше заботится о правосудии, чем о защите интересов государства и его наиболее влиятельных граждан.
Побудило ее к этому дело Веллера. Веллер был детективом государственной полиции, любившим с помощью пыток выбивать признания из заключенных и вершить суд самолично, когда настоящий суд не устраивал его. Ренате Хофманн пыталась выставить против него обвинение, когда умер находившийся на его попечении беженец-нигериец. Нигериец был обнаружен связанным, с кляпом во рту, и на нем были следы неоднократных ударов, – умер он от удушья. Начальство встало на сторону Веллера, и дело было прекращено.
Устав бороться с истеблишментом изнутри, Ренате Хофманн пришла к выводу, что борьбу лучше вести снаружи. Она открыла небольшую юридическую контору, чтобы иметь возможность оплачивать счета, но большую часть времени и своей энергии посвящала Объединению за лучшую Австрию, группе реформаторов, решивших пробудить страну и вытащить ее из коллективной амнезии касательно ее нацистского прошлого. Одновременно она втихую установила союз с Эли Лавоном и его «Рекламациями за период войны и справками». У Ренате Хофманн до сих пор сохранились друзья среди чиновничества, готовые оказывать ей услуги. Эти друзья давали ей доступ к важной государственной статистике и архивам, закрытым для Лавона.
– Почему такая секретность? – спросил Габриель. – Нежелание говорить по телефону? Долгие прогулки по парку в ужасную погоду?
– Потому что это Австрия, мистер Аргов. Нечего и говорить: то, чем мы занимаемся, непопулярно во многих слоях австрийского общества, как была непопулярна и деятельность Эли. – Она поймала себя на том, что употребила прошедшее время и поспешила извиниться. – Крайне правые в этой стране не любят нас, а они широко представлены и в полиции, и в органах безопасности.
Она смахнула снежную крупу с парковой скамейки и села.
– Он рассказал мне о Максе Клайне и о том мужчине, которого Клайн видел в кафе «Централь», – герре Фогеле. Мягко говоря, я скептически к этому отнеслась, но, желая оказать услугу Эли, решила все же проверить.
– И что же вы обнаружили?
– Его зовут Людвиг Фогель. Он президент некой компании под названием «Торговая и Инвестиционная корпорация Дунайской долины». Компания была основана в начале шестидесятых, через
