– Контора Лавона была настоящей крепостью. Как сумела группа, обычно бросающая «коктейли Молотова» и разбрызгивающая краску, проникнуть в «Рекламации за период войны и справки» и подложить там бомбу?
Шамрон принял чашку из рук Кьяры.
– Австрийская штатсполицай еще не уверена, но они полагают, что бомба могла быть скрыта в компьютере, который в тот день был доставлен в контору.
– А мы полагаем, что «Ячейки исламских борцов» способны запрятать бомбу в компьютер и протащить ее в охраняемое здание в Вене?
Шамрон усиленно стал размешивать сахар в своей чашке с кофе и медленно покачал головой.
– Тогда кто же это сделал?
– Я, безусловно, хотел бы знать ответ на этот вопрос.
Шамрон снял пиджак и закатал рукава рубашки. Было ясно, что он давал этим понять. Габриель отвел взгляд от скрытых тяжелыми веками глаз Шамрона и подумал о том последнем разе, когда Старик посылал его в Вену. Это было в январе 1991 года. Службе стало известно, что иракский разведчик, действовавший в городе, планирует осуществить целую цепь террористических нападений на израильские объекты в годовщину первой войны в Персидском заливе. Шамрон приказал Габриелю следить за иракцем и при необходимости принять упреждающие меры. Не желая расставаться с семьей, Габриель взял с собой свою жену Лею и маленького сынишку Дани. Сам того не сознавая, он попал в западню, приготовленную для него палестинским террористом по имени Тарик аль-Хурани.
Габриель был долго погружен в раздумья, наконец он посмотрел на Шамрона.
– Вы что, забыли, что Вена – запретный для меня город?
Шамрон закурил одну из своих смердящих турецких сигарет и положил потушенную спичку на блюдце рядом со своей ложкой. Он сдвинул очки на лоб и скрестил на груди руки. Они были у него все еще мощные – стальное плетение под тонким слоем провисшей загорелой кожи. Такими же были и пальцы. Этот жест Габриель уже много раз видел. Непреклонный Шамрон. Неукротимый Шамрон. Вот так же он выглядел, когда впервые послал Габриеля в Рим убивать. Уже тогда он был немолод. Да, собственно, он никогда и не был по-настоящему юн. Вместо того, чтобы бегать за девушками по пляжу в Нетанье, он уже командовал отрядом в Палмахе, сражаясь в первом бою в нескончаемой войне, которую ведет Израиль. Молодость была у него украдена. Теперь он крал ее у Габриеля.
– Я сам вызывался поехать в Вену, но Лев и слышать об этом не хочет. Он знает, что из-за нашей печальной славы в Вене я стал кем-то вроде парии. Он считает, что штатсполицай и австрийские службы безопасности будут более любезны, если нас будет представлять менее полярная фигура.
– И вы решили послать меня?
– Не в официальном качестве, конечно. – В эту пору Шамрон не делал почти ничего в официальном качестве. – Но я буду себя куда уютнее чувствовать, если кто-то, кому я доверяю, будет в Вене наблюдать за состоянием дел.
– У нас же есть в Вене сотрудники службы.
– Да, но они докладывают Льву.
– Ведь он же шеф.
Шамрон закрыл глаза, словно ему напомнили о чем-то, что вызывало боль.
– У Льва сейчас так много разных проблем, что он не сможет уделить этому нужное внимание. Мальчишка-император в Дамаске издает вызывающие беспокойство звуки. Иранские муллы пытаются создать бомбу Аллаха, а Хамас превращает детей в бомбы и взрывает их на улицах Тель-Авива и Иерусалима. Маленький взрыв в Вене не вызовет заслуженного внимания, несмотря на то, что объектом был Эли Лавон.
Шамрон сочувственно смотрел на Габриеля поверх края кофейной чашечки.
– Я знаю, что у тебя нет желания ехать в Вену, особенно после того взрыва, но твой друг лежит в венской больнице, борясь за жизнь! Мне представляется, ты хотел бы знать, кто уложил его туда.
А Габриель подумал о наполовину законченном запрестольном образе Беллини в церкви Сан- Джованни-Кризостомо и почувствовал, как это уходит от него. Кьяра, отвернувшись от Шамрона, сейчас напряженно смотрела на него. Габриель постарался не встречаться с ней взглядом.
– Если ехать в Вену, – спокойно произнес он, – мне нужно стать другой личностью.
Шамрон передернул плечами, как бы говоря: существуют способы – очевидные способы, дорогой мальчик, – обойти столь несложную проблему, как крыша. Габриель ожидал именно такого ответа от Шамрона. И протянул ему руку.
Шамрон открыл свой портфель и вручил Габриелю серый конверт. Габриель вскрыл его и вытряхнул содержимое на кофейный столик: билеты на самолет, кожаный бумажник, израильский паспорт с многочисленными визами. Он открыл паспорт, и на него глянуло собственное лицо. У него было новое имя – Гидеон Аргов. Ему всегда нравилось имя Гидеон.
– А на что Гидеон живет?
Шамрон кивнул в сторону бумажника. Среди обычного содержимого бумажника – кредитных карточек, водительских прав, членских билетов оздоровительного клуба и видеоклуба – Габриель обнаружил визитную карточку:
Гидеон Аргов
Рекламации за период войны и справки
17, Менделе-стрит
Иерусалим 92147
Габриель поднял глаза на Шамрона.
– Я не знал, что у Эли есть контора в Иерусалиме.
– Теперь есть. Проверь номер.
Габриель отрицательно покачал головой.
– Я вам верю. А Лев об этом знает?
– Нет еще, но я намерен сказать ему, как только ты благополучно приземлишься в Вене.
– Значит, мы вводим в заблуждение австрияков и службу. Это впечатляет, даже когда исходит от вас, Ари.
Шамрон застенчиво улыбнулся. Габриель открыл обложку билета на самолет и поинтересовался своим маршрутом.
– Не думаю, чтобы тебе следовало лететь отсюда прямиком в Вену. Утром я вместе с тобой полечу в Тель-Авив – места у нас, конечно, будут не рядом. А ты развернешься и полетишь днем в Вену. Виза у тебя уже есть, так что никаких проблем не должно быть.
Габриель поднял глаза и с сомнением посмотрел на Шамрона.
– Если только австрияки не узнают меня в аэропорту и не потащат в отдельную комнату для оказания особого внимания.
– Такая возможность никогда не может быть исключена, но ведь прошло тринадцать лет. А кроме того, ты же недавно был в Вене. Я помню нашу встречу в конторе Эли в прошлом году по поводу угрозы, нависшей над жизнью его святейшества папы Павла Седьмого.
– Я возвращался в Вену, – признал Габриель, держа в руке фальшивый паспорт. – Но никогда таким образом и никогда через аэропорт.
Шамрон с тревогой следил поверх своей чашки кофе за тем, как Габриель складывал все снова в конверт.
– Так ты поедешь?
– Поеду, – мрачно произнес Габриель. – Надеюсь только, что Эли будет все еще жив, когда я туда доберусь.
Есть в жизни Габриеля моменты, фрагменты времени, которые он переносит на холст и вешает в погребе своего подсознания. К этой галерее памяти он добавил Кьяру такой, какой видел ее сейчас: она сидела в рембрандтском свете от уличных фонарей за окном их спальни, с голой грудью и волнами
