секретной операции по уничтожению доказательства убийств, произведенных айнзатцгруппен, – «Акция 1005».
– Гелен заволновался, – сказал Картер. – Радек официально считался пропавшим и необнаруженным, и Гелен жаждал, чтобы так оно и оставалось.
– Тогда вы отправили в Рим человека, якобы Радека, – сказал Габриель, – и он оставил там достаточно следов, чтобы любой, кто станет его искать, пошел по ложной тропе.
– Точно.
Шамрон, не переставая ходить, спросил:
– А почему вы использовали Ватикан вместо своих людей?
– Вы имеете в виду тех, кто работает на контрразведку?
Шамрон прикрыл глаза и кивнул.
– Те, кто работает на контрразведку, используются главным образом для вывоза перебежчиков из России. И если бы мы направили Радека по этому пути, сразу стало бы ясно, что он работает на нас. Поэтому мы использовали дорогу через Ватикан, чтобы подкрепить то, что он нацистский военный преступник, спасающийся от суда союзников.
– Как это умно с вашей стороны, Эдриан. Извините, что прервал вас. Продолжайте, пожалуйста.
– Радек исчез, – сказал Картер. – Время от времени Организация подкрепляла версию о его бегстве, подбрасывая ложные наводки различным охотникам за нацистами и утверждая, что Радек скрывается в тех или иных южноамериканских столицах. А он жил, конечно, в Пуллахе и работал на Гелена под именем Людвига Фогеля.
– Как трогательно, – пробормотала Кьяра.
– Это был сорок восьмой год, – сказал Картер. – Все тогда обстояло иначе. Нюрнбергский процесс закончился, и все стороны потеряли интерес к последующим преследованиям. Врачи-нацисты вернулись к медицинской практике. Теоретики нацизма снова читали лекции в университетах. Нацисты-судьи снова сидели на своих скамьях.
– А нацистский массовый убийца по имени Эрих Радек стал важным американским агентом, которому требовалась защита, – сказал Габриель. – Когда же он вернулся в Вену?
– В пятьдесят шестом году Конрад Аденауэр превратил Организацию в разведслужбу Западной Германии – Бундеснахрихтендинст, более известную как БНД. Эрих Радек, известный теперь как Людвиг Фогель, снова работал на германское правительство. В шестьдесят пятом году он вернулся в Вену, чтобы создать там агентурную сеть и добиться того, чтобы официально объявленный новым австрийским правительством нейтралитет был прочно сдвинут в сторону НАТО и Запада. Фогель являлся плодом совместных усилий БНД и ЦРУ. Мы вместе работали над его крышей. Мы зачистили дела в Государственном архиве. Мы создали для него компанию, которую он возглавил, – Торговую и инвестиционную корпорацию Дунайской долины, и направили туда достаточно дел, чтобы фирма преуспевала. Фогель оказался умелым бизнесменом, и довольно скоро доходы этой фирмы финансировали всю нашу австрийскую сеть. Короче говоря, Фогель был нашим наиболее важным достоянием в Австрии и одним из самых ценных в Европе. Он был мастером шпионажа. А когда Стена перестала существовать, его работа была закончена. К тому же и годы стали давать себя знать. Мы прекратили наши отношения, поблагодарили его за хорошо проделанную работу и расстались. – Картер поднял в воздух обе руки. – И на этом, боюсь, история заканчивается.
– Это неправда, Эдриан, – сказал Габриель. – Иначе мы не были бы здесь.
– Вы имеете в виду обвинения, выдвинутые против Фогеля Максом Клайном?
– Вам об этом известно?
– Фогель предупредил нас, что в Вене может возникнуть некая ситуация. Он попросил нас вмешаться и рассеять обвинения. Мы сообщили ему, что не можем этого сделать.
– И тогда он взял дело в свои руки.
– Вы предполагаете, что Фогель дал указание взорвать «Рекламации за период войны и справки»?
– Я предполагаю также, что он прикончил Макса Клайна, чтобы тот замолчал.
Картер помолчал с минуту, прежде чем высказаться.
– Если это дело рук Фогеля, он принял такие предосторожности и использовал столько подставных лиц, что вы никогда не сможете обвинить его. Кроме того, взрыв в офисе и смерть Макса Клайна – это произошло в Австрии, не в Израиле, а ни один австрийский прокурор не даст санкции на расследование убийства, якобы совершенного Людвигом Фогелем. Так что это тупик.
– Его настоящее имя Радек, Эдриан, а не Фогель, и встает вопрос почему. Почему Радека так озаботило расследование, предпринятое Эли Лавоном, что он прибег к убийству? Даже если бы Эли и Макс Клайн смогли убедительно доказать, что Фогель является на самом деле Эрихом Радеком, австрийский государственный прокурор никогда не предал бы его суду. Он слишком стар. Слишком много времени прошло. Никаких свидетелей не осталось, кроме Клайна, и Радек никогда не был бы осужден в Австрии на основании слов одного старого еврея. Так почему надо было прибегать к насилию?
– У меня такое впечатление, что у вас есть на этот счет своя теория.
Габриель оглянулся через плечо и прошептал несколько слов на иврите Шамрону. Шамрон протянул Габриелю папку со всеми материалами, которые тот собрал в ходе расследования. Габриель раскрыл ее и вынул один-единственный предмет: сделанную им фотографию дома Радека в Зальцкаммергуте, на которой Радек изображен с женщиной и юношей. Габриель положил ее на стол и повернул так, чтобы Картеру было видно. Глаза Картера прошлись по фотографии, затем перекинулись на Габриеля.
– Кто она?
– Его жена – Моника.
– Когда же он на ней женился?
– Во время войны, – сказал Картер, – в Берлине.
– В его деле нигде нет упоминания об одобренной СС женитьбе.
– Многие вещи не дошли до дела эсэсовца Радека.
– А после войны?
– Она поселилась в Пуллахе под своим настоящим именем и жила с Фогелем. Мальчик родился в сорок девятом году. Когда Фогель вернулся в Вену, генерал Гелен считал, что для Моники и их сына будет небезопасно открыто поехать с ним, так же считало и Управление. Ее сочетали браком с человеком из сети Фогеля. Она жила в Вене, в доме, отделенном от дома Фогеля садовой оградой. Он посещал их вечером. Со временем мы построили между домами туннель, чтобы Моника и мальчик могли свободно передвигаться из одной резиденции в другую, не боясь быть замеченными. Мы никогда не знали, кто за ними следит. Русским очень хотелось бы скомпрометировать Фогеля и развернуть на себя.
– А как звали мальчика?
– Его имя Петер.
– А агента, за которого вышла Моника? Пожалуйста, скажите его фамилию, Эдриан.
– Я думаю, вы уже знаете ее, Габриель. – Картер помедлил и произнес: – Его фамилия Метцлер.
– Петер Метцлер, человек, который вот-вот станет канцлером Австрии, является сыном нацистского военного преступника Эриха Радека, и Эли Лавон собирался обнародовать этот факт.
– Похоже, что так.
– Это выглядит для меня основанием для убийства, Эдриан.
– Браво, Габриель, – произнес Картер. – Но что тут можно сделать? Убедить австрийцев выдвинуть обвинения против Радека? Желаю удачи. Разоблачить Петера Метцлера как сына Радека? Если вы это сделаете, вы раскроете также то, что Радек был нашим человеком в Вене. А это поставит Управление в сложное положение перед общественностью в такое время, когда оно участвует во всемирной кампании против сил, которые хотят уничтожить мою страну и вашу. Это также надолго заморозит отношения между вашей службой и моей в такое время, когда вам отчаянно необходима наша поддержка.
– Это звучит как угроза в мой адрес, Эдриан.
– Нет, это просто разумный совет, – сказал Картер. – Это реальная политика. Бросьте вы это. Обратите взгляд в другую сторону. Дождитесь, чтобы он умер, и забудьте, что это вообще было.
– Нет, – сказал Шамрон.
Картер перевел взгляд с Габриеля на Шамрона.
