Картер критически посмотрел на Габриеля поверх чубука своей трубки.
– И как же, вы полагаете, мы могли бы убедить такого первоклассного мерзавца, как Эрих Радек, приехать туда?
Они проговорили всю ночь. Это был план Габриеля, и потому он изложил его и защитил. Шамрон добавил несколько ценных предложений. Картер, сначала противившийся, вскоре перешел в лагерь Габриеля. Ему понравилась сама смелость плана. Его служба, наверное, пристрелила бы офицера, который предложил бы столь неоригинальную идею.
У каждого человека есть слабость – Радек своими действиями показал, что у него есть две слабости: жадность к деньгам, хранящимся на счете в Цюрихе, и желание увидеть своего сына канцлером Австрии. Габриель считал, что именно второе побудило Радека принять меры против Эли Лавона и Макса Клайна. Радек не хотел, чтобы на сына легло пятно его прошлой жизни, и доказал, что готов совершить что угодно для защиты его. Для выполнения намеченного плана приходилось глотать горькую пилюлю – идти на сговор с человеком, не имевшим права на снисхождение, но это было морально оправдано и приводило к желаемому результату: Эрих Радек оказался бы за решеткой за преступления, совершенные против еврейского народа. Критическим фактором было время. До выборов оставалось всего две недели. Радек должен оказаться в руках израильтян до того, как в Австрии будет подан первый избирательный бюллетень. Иначе им не удастся заполучить его.
Приближалась заря, и Картер задал вопрос, не дававший ему покоя с того момента, как на его столе появился первый доклад о расследовании, предпринятом Габриелем: почему? Почему Габриель, работающий на службу убийцей, так старается предать Радека суду после стольких лет?
– Я хочу рассказать вам одну историю, Эдриан, – сказал Габриель, и голос его вдруг зазвучал словно издалека, таким же стал и взгляд. – Это история еврейской девушки, которая жила в Берлине. – Он умолк, затем добавил: – Собственно, пожалуй, будет лучше, если она сама расскажет вам свою историю.
И он протянул Картеру экземпляр свидетельства своей матери. Картер, сидя у угасающего в камине огня, прочел его с начала и до конца, не произнеся ни слова. Когда наконец он поднял взгляд от последней страницы, глаза его были влажны.
– Насколько я понимаю, Ирене Аллон – ваша мать?
– Была моей матерью. Она давно умерла.
– А как вы можете быть уверены, что тот эсэсовец в лесу был Радеком?
Габриель рассказал ему о рисунках матери.
– Значит, как я понимаю, вы будете вести переговоры с Радеком. А если он откажется сотрудничать? Что тогда, Габриель?
– У него будет весьма ограниченный выбор, Эдриан. Так или иначе, ноги Эриха Радека больше никогда не будет в Вене.
Картер вернул свидетельства Габриелю и какое-то время смотрел на горящие в камине угли.
– Ваша мать была замечательной женщиной… а Эрих Радек – чудовище. Он заслуживает ожидающей его участи. Пожалуй, и люди, защитившие его от наказания, достойны такой же. – Картер повернулся от Габриеля к Шамрону. – Это замечательный план. Но ваш премьер-министр пойдет на такое?
– Я уверен, что в рядах оппозиции возникнут голоса несогласия, – сказал Шамрон.
– Лев?
Шамрон кивнул.
– То, что я в этом участвую, даст ему все основания наложить вето на план. Но я думаю, Габриель сумеет повлиять на премьер-министра и побудить его думать по-нашему.
– Я? Кто сказал, что я буду докладывать премьер-министру?
– Я, – сказал Шамрон. – К тому же, если ты сумел убедить Картера подать тебе Радека на блюде, то уж наверняка сумеешь убедить премьер-министра принять участие в пиршестве. Он ведь у нас человек с огромными аппетитами.
Картер поднялся и потянулся, затем медленно прошел к окну – этакий доктор, прооперировавший всю ночь и достигший лишь весьма сомнительного результата. Он раздвинул занавеси. В комнату проник серый свет.
– Осталось еще одно, что нам необходимо обсудить, прежде чем ехать в Израиль, – сказал Шамрон.
Картер повернулся к ним лицом, став силуэтом на фоне окна.
– Деньги?
– Как именно вы планировали с ними поступить?
– Мы еще не пришли к окончательному решению.
– А я пришел. Два с половиной миллиарда долларов – цена, которую вы платите за то, что использовали такого человека, как Эрих Радек, хотя знали, что он убийца и военный преступник. Эти деньги были отобраны у евреев, шагавших к газовым камерам, и я хочу получить их назад.
Картер снова отвернулся к окну и стал смотреть на засыпанные снегом пастбища.
– А вы мастер шантажа, Ари Шамрон.
Шамрон встал и надел пальто.
– Приятно было иметь с вами дело, Эдриан. Если в Иерусалиме все пойдет по плану, встретимся снова в Цюрихе через сорок восемь часов.
29
Встреча была назначена на десять часов вечера. Шамрон, Габриель и Кьяра, чей самолет задержался из-за непогоды, прибыли за две минуты до назначенного времени после головокружительной езды на машине из аэропорта «Лодь», однако помощник сообщил им, что премьер-министр запаздывает. Ему явно приходилось разбираться еще с одним кризисом в его неустойчивой правящей коалиции, поскольку приемная перед кабинетом походила на временный приют после катастрофы. Габриель насчитал не меньше пяти членов кабинета, каждый был окружен помощниками и аппаратчиками. Все кричали друг на друга, подобно ссорящимся родственникам на семейной свадьбе, а в воздухе висел туман от табачного дыма.
Помощник провел Шамрона, Габриеля и Кьяру в помещение, отведенное для службы безопасности и сотрудников разведки, и закрыл дверь. Габриель покачал головой.
– Израильская демократия в действии.
– Хочешь верь, хочешь нет, сегодня еще тихо. Обычно бывает много хуже.
Габриель рухнул в кресло. Он вдруг осознал, что не принимал душ и не переодевался два дня. И в самом деле, брюки его были все в пыли после посещения кладбища в Пуэрто-Блесте. Когда он сказал об этом Шамрону, старик улыбнулся.
– То, что ты покрыт грязью Аргентины, лишь добавит достоверности твоему сообщению, – сказал Шамрон. – Премьер-министр оценит это.
– Я никогда прежде не докладывал премьер-министру, Ари. И мне хотелось бы по крайней мере принять душ.
– Да ты нервничаешь. – Это, казалось, позабавило Шамрона. – Мне кажется, я никогда в жизни не видел тебя нервничающим. А ты, оказывается, обычный человек.
– Конечно, я нервничаю. Он же сумасшедший.
– Собственно, мы с ним похожи по темпераменту.
– Это должно меня приободрить?
– Могу я дать тебе совет?
– Если вы считаете, что должны это сделать.
– Он любит истории. Расскажи ему хорошую историю.
Кьяра присела на подлокотник кресла Габриеля.
– Расскажи все премьер-министру так, как ты рассказывал мне в Риме, – произнесла она sotto voce.
