Как-то весной Джон отрабатывал недельную повинность на выставке телекоммуникационных систем. Его маленькая фирма арендовала в выставочном павильоне небольшой закуток, где был устроен обычный для таких случаев стенд с рекламными буклетами и образцами. Сотрудники фирмы парами отбывали нудную и скучную обязанность, сидя за компьютерами, декалитрами поглощая бесплатный представительский кофе и свертывая челюсти в перманентном приступе зевоты. Все время работы на выставке хронически хотелось спать. К их стенду подходили редко — и сам стенд не очень-то броский, и фирма, каких на рынке софта миллион с хвостиком, да и товара особенного, именно по теме выставки, не имелось. Так, сопутствующие аналоги…
Джон с озабоченным видом сидел за компьютером, Мэгги — пятый раз за неделю перекрашенная, на этот раз из рыжей ирландки в черноволосую испанку, — листала какие-то журналы. Джон был за старшего. Как инженер фирмы, он должен был быть готовым ответить на все вопросы вероятных клиентов, а Мэгги — duty secretary[16] — угощать маловероятных клиентов кофе и минералкой, дарить улыбки и буклеты, записывать в книгу регистрации данные о гипотетических покупателях.
Тогда к ним в закуток и зарулила маленькая делегация с русского телевидения. Их было трое. Два господина — один из них толстый американец, державшийся высокомерно и по-хозяйски, другой, наоборот, худой и подобострастно-услужливый русский. И с ними баба — типичная немочка.
Мэгги заученно улыбалась и, подавая воду, принимала визитки.
Джон оторвался от игры в космическую стратегию и принялся объяснять, что их фирменный софт — самый дешевый на сегодняшнем рынке, и что все прогрессивные пользователи, которые с умом, обязательно должны сделать правильный выбор, угадай с двух раз, в чью пользу!
Они с немочкой переглянулись. Немочка скучала. Толстый американец был явно не в ее вкусе. А худой подобострастный русский — не ее уровня.
Джон улыбнулся ей краешком губ.
И она тоже улыбнулась и отвела глаза.
Когда гости отошли, Джон взял у Мэгги визитницу и посмотрел карточки.
Дэвид Вулфорд. Шеф департамента зарубежных представительств Си-би-эн.
Это была визитка толстого.
Игорь Аранович. Вице-президент ЗАО «Останкино-теле-медиа-груп».
Это была визитка худого и подобострастного.
Астрид Грановски. Генеральный директор Московского представительства Си-би-эн-ньюс.
Это была визитка улыбчивой немочки.
И точно! Джон не ошибся. На обороте она накарябала номер своего мобильного телефона.
Джон набрал номер. Гудок. Соединение.
— Это из «Ипсвич Софт Интертеймент», меня зовут Джон, мы знакомы по бизнесу.
— Я узнала. Чем могу помочь?
— Помогите решить проблему одиночества.
— Каким образом?
— Давайте вместе поужинаем, а потом вы разделите со мной двухспальную койку в мотеле, о’кэй?
Они дежурно перепихнулись и расстались с вежливым разочарованием.
Астрид сразу затосковала по своей картине, изображавшей худенькую девушку в белых чулках…
Джон еще раз поклялся себе, что больше не станет изменять Скотти. Тем более — с бабами.
И Бог наказал за измену. Горе обрушилось с неожиданностью июльской грозы. Мотоциклист сбил Скотти, когда тот, сойдя с автобуса, переходил дорогу. По-школьному выскочив на проезжую часть перед самой мордой красного дабл-деккера «Бритиш Лэйлэнд». И налетевший из-за автобуса мотоциклист убил его своим пластмассовым шлемом. Угодившим в голову и мгновенно размозжившим ее.
Одного шлем спас. Другого убил.
Джон не трансформировал свое горе в гнев на незадачливого мотоциклиста. Просто проплакал три дня кряду.
Фазэр Майкл в своем заключительном слове сказал:
— Роберт представлял собой новое поколение англичан, новое поколение, которое отходит от вечных традиций семьи и брака. Он жил жизнью, которою теперь живут многие англичане. И наша христианская терпимость — это выполнение заветов Господа, который говорил: «не осуждайте». Не будем же и мы осуждать. А что касается трагической внезапности смерти Роберта, то не следует нам видеть в этом какую- то кару Господню. Бог человеколюбив и бесконечно милостив. И мы верим, что Роберт скоро увидит Его.
Джон снова расплакался, выходя из церкви.
А дома в Беркенсвич старина Хью налил ему кружку горячего «инстант-супа».
— Поешь, поешь, Джонни. Когда моя Лиз умерла, я не мог есть три недели, я потерял пятнадцать фунтов веса, я едва не умер.
Джон сидел, уставившись в одну точку, двумя ладонями обхватив горячую кружку с супом.
— Знаешь, Джонни, это великое очищение, великий катарсис, когда ты теряешь близкого человека, — сказал Хью.
— Что? — не слыша, переспросил Джон.
— Когда от тебя уходит любимый человек, ты вместе с любовью к нему отдаешь Богу часть своего сокровенного, часть того, что принадлежит Ему…
Джон ничего не понимал, но кивал и машинально отхлебывал из горячей кружки.
— Душа человеку не принадлежит, она дается ему только на временное сохранение. А когда ты любишь человека, ты даешь ему часть того, что тебе не принадлежит. Но если этот твой возлюбленный умирает, значит, Бог принимает от тебя часть временно данного тебе и как бы одобряет твой жизненный выбор… — Джон думал про себя: «Что за бред!» — Блудники раздают душу маленькими частями своим временным любовникам. И к концу жизни у них ничего не остается. Пустая грудная клетка, где нет души. Всю раздали своим любовникам… И пропала душа! Но если уходит из жизни единственный, в кого ты влил свою душу без остатка, — то душа твоя не пропала…
Джон не понимал.
Он думал, что теперь он обречен на вечное одиночество. Никто не будет его так любить, как любил Скотти.
И Джон снова заплакал. Ему было стыдно своих слез, и было еще стыднее, когда старик Хью вдруг обнял его за плечи и тоже разрыдался.
Они плакали, как плачут две женщины в момент сердечного сочувствия, когда сердца, омываясь слезами, облегчаются от горя. Джону было стыдно своих слез, но он припал к груди старика и, не сдерживая рева, шмыгал носом и морщил лицо. Старый натурал Хью плакал по своей Лиз, а молодой педик Джон рыдал по своему Дубль-Скотти.
И какая разница? Богу важны сами слезы.
Глава 10
Конь ты мой, коник малый,
Где твои стремена?
Мне бы тебя понежить —
Да за плечами нежить,
А полночь темным-темна…
