Я пою «бум-цик-цик» вторым голосом, и это доставляет мне несказанное, невыразимое никакими словами удовольствие. О, бум-цик-цик! О, райское наслаждение! И я его достоин!.. Но недалек уж апогей представления.
Мсье Лефорж поднимается, облачается в свой просторный фрак, воздевает руку, барабанная дробь словно разрывает пространство, и публика, прервав веселое пение, напряженно замирает в ожидании необыкновенного.
Вот две Ванды, обернувшись на глазах у публики огромными и гибкими, как хлыст, черными кошками, подбираются к магу, встают на задние лапы и вдруг быстро-быстро, только когти мелькают, будто пробку из флакона, вывинчивают напомаженную голову Северина. Тело его опускается в кресло, рука тянется за недокуренной сигарой, а кошки победно поднимают в лапах добытую голову и мяучат победно и душераздирающе: «Ма-а-ауу…»
…Каждый, видевший это представление, описывает его по-своему. Я лично читал несколько очерков, пять-шесть рассказов и даже книгу – занимательный роман, написанный по впечатлению от Севериновых выходок. Общим моментом в описаниях являлось магово кресло, хоровое пение, обернувшиеся черные кошки и отвинченная голова.
Жуткое дело! Последствия для каждого также были свои. Некоторые беспрерывно пели дурацкие куплеты на мотив польки типа: «Покупайте кислый квас, и нужда покинет вас». Некоторые пошаливали с пилой в глухих переулках. Одна содержательница подпольного дома свиданий попалась в хозяйственном магазине на краже ножиков, ровно пятнадцати. Бухгалтер из краеведческого музея пытался сделать в автобусе сальто в два оборота и заехал ногой в живот кондуктору, тот счел его злостным зайцем и потянул в милицейский пикет. Одна работница фабрики-кухни обернулась кошкой и, в кровь расцарапав морду нормировщику, попала в сумасшедший дом. Лично я долго (да и сейчас такое случается, особенно по весне) просыпался под душераздирающее инфернальное «ма-а-уу!».
– Ма-а-ауу! – кричала Татьяна и перекатывалась по огромной кровати, путаясь в простыне, и пыталась ее, простыню эту подлую, изорвать в клочья острыми кошачьими когтями.
– Ма-а-ауу! – слышала она на грани сна и пробуждения.
– Ма-а-ауу! – доносилось откуда-то сверху.
Она села в постели и прислушалась.
– Ма-а-ауу! Ма-а-ауу!
– Да что же это такое! Среди ночи! Чертов кот! Ну да, да, этот чертов кот. Конечно. Леопольд, Эсхил, Платон, Сократ… Господи, конечно, Сократ! Как я сразу не вспомнила! Отравлю, будешь орать! Или голову сниму!
– Ма-а-ауу! – орал мерзавец. Он не поверил, что его будут травить или обезглавят.
– Чего тебе надо? Молока? Кис-кис!
– Мурр! Ма-а-ауу!
– Вот наказание! Ты где? Где? Застрял где-нибудь? В трубе? Только не нервничай! Я уже иду! Не царапайся, обдерешь что-нибудь ценное. А это теперь все мое, и твой хозяин будет расплачиваться!
– Ма-а-ауу!
Она перекатилась по кровати к той ее стороне, что была ближе к двери, спрыгнула на ковер и вылетела из спальни. Кошачий ор стал намного громче, и она совершенно отчетливо поняла, что орет этот самый… Сократ? Что орет и скребется он прямо над ее головой.
– Ты где, на крыше? – спросила Татьяна.
– Ма-а-ауу! – было ей ответом.
– Спасибо за объяснение. Очень понятно сказал. Если ты на крыше, то я туда не полезу. Сам слезай. Как залез, так и слезай, Платоша. То есть Сократик. То есть… как там тебя… Еврипид.
– Мурр-ма-а-ауу! – взвыл кот, решив, что Еврипид – это как-то уж слишком и тянет на оскорбление.
– Хорошо, я согласна лезть на крышу, я согласна ломать шею и ноги. Но, может, ты подскажешь, как туда лезть? Учти, если я до тебя доберусь, тебя ничего хорошего не ждет. Устроил концерт среди ночи…
– Мурр…
Татьяна завертела головой, пытаясь сообразить, как ей добраться до паразита-кота. И к удивлению своему, на площадке перед мансардой, сбоку и в глубине, она обнаружила еще одну лесенку – темный и узкий лаз, ведущий, по всей видимости, на чердак. Осторожно, на ощупь, она поднялась по закрученным винтом ступенькам под самую крышу. Наверху было довольно светло – луна висела в слуховом окошке.
Прямо перед собою Татьяна обнаружила низкую дощатую дверь. Дверь была заперта на здоровенный висячий замок, на замке дрожал лунный блик. А за дверью орал и скребся кот.
– Ма-а-ауу! Ма-а-ауу!
– Вот ты где! И что ты предлагаешь? – осведомилась Татьяна светским тоном. – Ключ я могу искать всю оставшуюся жизнь. Твою жизнь. У тебя там мыши есть, любезный? Если есть, с голоду не помрешь.
– Мррр-ауу! – выразил кот свое отвращение к мышатине и заскребся с удвоенной энергией.
– Скорее я умру от нервного истощения, – сообщила она сама себе. – Это не дом, а готический роман. Ни с чем не сообразные видения, вездесущие нотариусы, темные лестницы, полнолуние, чердак и орущие коты. Заткнись, я поищу что-нибудь… антизамковое…
Размышления и поиски заняли с четверть часа. Спросонья Татьяна никак не могла сообразить, чем сбить замок и где искать это «что-нибудь». Потом она вспомнила, что в таких домах под лестницей, по обыкновению, устраиваются кладовки, а в кладовке наверняка отыщется подходящий инструмент. Кладовка и правда обнаружилась под лестницей, что вела с первого этажа на второй. И там, на одной полке с банками варений и солений, нашелся деревянный ящик с инструментами, из которых для взлома Татьяна выбрала большой молоток.
С молотком наперевес она поспешила наверх. Кот молчал.
– Умница, – похвалила Татьяна. – Умница, хоть и Пушок, а не Сократ. Затаился и молчишь. Знаешь, киса, что я тебя сейчас освобожу.
Она сжала рукоять как можно крепче, размахнулась и вдарила с размаху по замку острым концом молотка. Замок звякнул, подскочил, завертелся в ушках засова, но не поддался. Сбить его удалось лишь с четвертого раза.
– Выгонит Водолеев, пойду во взломщицы, – пробормотала Татьяна, открывая чердачную дверцу. – Не останусь без куска хлеба на старости лет. И не может быть, чтобы у Ванды не было электричества на чердаке.
Выключатель отыскался рядом с дверным косяком, и свет, довольно тусклый, разлился по чердаку. Только вот кота здесь не было, и след простыл. Лишь дверь была исцарапана, вся в глубоких следах от когтей.
– Кис-кис… – неуверенно позвала Татьяна. – Платоша, ты где? Я что, зря старалась?
Кот не отзывался.
– Вот и спасай их… Ну и черт с тобой! «И кто ты, черт тебя возьми, судьбы отшельник? Пытаешься меня, слепец, сломить», – вдруг продекламировала она, вспомнив внезапно некую мистерию, в которой играла еще на студенческой сцене. К чему бы вспомнилось? Просто чердак был мрачноват.
Тусклый свет, пыль и хлам, и кажется, что кто-то притаился за старым комодом и злоумышляет. Кажется, что меж вылезших пружин дряхлого кресла уснуло, свернувшись клубком, привидение, что в обильной паутине под крышей живет гигантский паук-кровосос, не говоря уже о хищных летучих мышах, что висят в самой тени на стропилах и вот-вот расправят крылья, обнажат зубы-иголки и со зловещим писком
