– Те-е-о… они забра-али-и Тео… плохи-и-и-е-е…
В конце концов Ривке удалось уяснить, что «они» отобрали у девочки маленького плюшевого медвежонка и утащили его с собой. Куда и зачем – малышка толком не могла сказать. Бред какой-то, подумала бы Ривке, если бы… если бы не странные, совсем свежие отпечатки на взрыхленной почве, которых тут еще утром не было. А перед тем по земле словно бороной прошлись, причем так тщательно, как обыкновенно на гречишном поле не делают.
Девушка задумчиво шла по этим следам, что уводили к большому муравейнику, и вдруг осознала, что муравейник становится все больше и больше, вырастая прямо на глазах… нет, это не муравейник рос, это она уменьшалась!
Развернувшись, Ривке бросилась бежать. Странное колдовство немедля потеряло силу, она вновь была такой, как прежде. С облегчением вздохнув, девушка обернулась, чтобы посмотреть на странное место чуть повнимательнее – с безопасного расстояния, – и едва не столкнулась нос к носу с жутким шестилапым чудищем, какого даже составители откровенно неправдоподобного «Bestiarium Irreales» не сподобились бы выдумать.
Уже потом Ривке сообразила, что чудище было обыкновенным рыжим муравьем, только почему-то размером с хорошего быка. В тот момент она просто завизжала. Да так, что чудище присело на четыре задние лапы, настороженно пощелкивая во все стороны усами и готовясь отражать неведомую, непонятную опасность. Однако опасность пришла с неожиданной для него стороны – до полусмерти перепуганная Ривке каким-то чудом вспомнила, что «она есть пламя», и ударила клинком из этого пламени, без труда разрубив голову чудовищного муравья.
– Ну, знаешь! – раздался возмущенный голос Адреи. – Не для того я объясняла, кто ты такая и что умеешь, чтобы ты тут из себя родную дочку архангела Микаэля строила!
– Да никого я не строю, – отмахнулась Ривке.
– Тогда скажи на милость, зачем эти громкие и яркие представления? Убиваешь, так убивай, тихо и неприметно. А такое – просто путеводный маяк для Ловчих. Им плевать, как ты используешь силу: если получат хоть тень свидетельства, что она у тебя есть – считай, костер обеспечен. Не боишься их?
– Не боялась и не боюсь.
– Храбро. Глупо, но храбро. Ну а теперь посмотрись-ка в зеркало еще разок.
Ривке вновь увидела вокруг себя огненные языки, такие же, как в первый раз… нет, не такие же! Вместо трех язычков красного пламени теперь было лишь два.
– Поняла?
– Но это же значит…
– Точно. Чем больше тратишь, тем меньше остается. Вроде тех же денег. Только если ты окажешься без денег, это еще далеко не конец света, новые можно заработать, да и без них проживешь, если умеешь; но если иссякнет сила, ты всем сердцем пожелаешь, чтобы этот конец наступил, однако он не придет…
Ривке упрямо вскинула голову.
– Значит, так и будет. Если трястись над каждой искрой и никому ее не отдавать – какой прок от силы?
– Ровно такой же, как если разбрасывать ее направо и налево, не думая о последствиях. Но в первом случае куда меньше вреда.
Переспорить Адрею не удавалось даже Адептам Грауторма, мастерам и магического искусства, и сугубо тайной эллинской науки «болтологии», именуемой также схоластикой; позднее сию науку переняли и небезуспешно применили в деле христианские проповедники. Так что с Ривке ведьма сейчас не спорила, ЭТО для нее спором не было. Так, просто вела легкий разговор на общие темы.
Девушка осознала это и изменила тон:
– Хорошо, а как надо?
– Смотри в зеркало, – прежним менторским тоном приказала Адрея.
Жизнь в разбойничьем лагере протекала на редкость мирно. Охотились, ягоды, грибы да корешки собирали, отсыпались – то ли после прежних передряг, то ли готовясь к новым, а скорее, и то и другое одновременно. Конечно, дозорных выставили со всех сторон, и путников порой останавливали с благой целью облегчить их слишком тяжелые кошельки. Но этими делами занималась любая банда, лесная вольница Робина Лох-Лей всегда славилась более крупными «операциями». У Вильфрида и раньше возникало подозрение, что без Робина и его таланта организовать людей этот отряд вскорости обратился бы в две-три рядовых шайки, какие заканчивают или на виселице, или на каторге – невелика разница, впрочем. И теперь он еще раз уверился в этом: временные командиры вольницы, Мик- Мельник и Алан Таль, дисциплину-то поддерживали, чтобы люди не разбрелись и не зарвались, но не более.
Делать, кроме как ждать, пока атаман вернется, было решительно нечего. Бездельничать сакс не любил, а посему на следующее утро после «поселения», как рассвело, отправился побродить по окрестностям. То есть это он сказал «побродить»; сам-то Вильфрид точно знал, куда и зачем направляется, но не считал необходимым сообщать об этом всему свету. Просто по старой привычке.
…Мозель был не особенно полноводен, рыцарю не составило труда перебраться на тот берег – вода приходилась лишь немногим выше пояса. Преодолев небольшой, скользкий скат, он обнаружил сразу три вещи. Во-первых, это оказался на самом деле остров, отделенный от берега (и, соответственно, от городка, названного в честь рыцаря Тристрама) узкой, мелкой протокой. Во-вторых, на острове кто-то жил, поскольку на северной его оконечности прилепилась хижина, над которой вяло курился дымок. И в-третьих, не далее как в полудюжине шагов от него стояла, по-кошачьи зажмурившись и подставив улыбающееся лицо лучам утреннего солнца…
– Ребекка!
Девушка вздрогнула, выстрелила испуганным взглядом в сторону неожиданного возгласа, и сразу же расслабилась. Улыбка вновь осветила ее лицо.
– Приятный сюрприз, сэр Вильфрид Ивинге. – Ни мягкий акцент, ни сама она ничуть не изменились за пять лет. – В добром ли здравии твоя супруга, леди Ровин?
Рана уже не болела так, как в первые месяцы. Однако лицо рыцаря все равно выдало достаточно, чтобы Ребекка поняла: увы, не суждено было этим двоим «жить долго и счастливо».
– Ровин… умерла семь месяцев назад… – запнувшись, проговорил Вильфрид. – Вроде от горячки… не знаю. Лекари, священники, – все без пользы оказалось. И не шарлатаны, а сделать ничего не смогли.
– Прости, пожалуйста, – тихо произнесла девушка. – Мне жаль, что так получилось… будь я тогда там…
Рыцарь покачал головой.
– Меня ты спасла, но то была лишь обычная рана от обычного копья. Ровин же забрали… – он не договорил. – Аббат Колгрим сказал, что это – расчет, расплата за…
– Не верю, Вильфрид, – твердо заявила Ребекка.
– Я тоже не верю, – почти шепотом согласился он. – Не может, не должен Суд Стали, Суд Чести взыскивать плату – да еще ТАКУЮ плату… Я защищал тебя не от воли Господней, а от ордена храма. И защитил, доказав, что никакая ты не колдунья…
Девушка вздохнула
– Таким, как они – ничего не докажешь. Ни словами, ни мечом… Ловчие, гончие псы Malleus Maleficorum, изничтожают всех и вся, кого только заподозрят в колдовстве. А они с храмовниками одного поля ягоды… уж и не знаю, кто из них хуже.
– Ну нет, Вильбура я терпеть не мог, но он был рыцарем, пусть даже храмовником и франком. А Ловчие… то, что мне о них доводилось слышать, чертовски малоприятно… Но, во имя святой Диланы! – вскипел вдруг Вильфрид, – неужто нельзя поговорить ни о чем другом? Пять лет не виделись все-таки!
