Воля павших

Куклы наши — не живые,
Только все же не простые.
Вы смотрите, примечайте,
Да знакомых узнавайте…

По сигналу его руки занавес разъехался в стороны и началось представление…

Князь имел трех сыновей.
Старший был других хитрей,
Средний был других богаче,
Младший — только что храбрей…

…На фоне грубовато, хотя и ярко нарисованных декораций некоего богатого города началась вполне обычная история. Только персонажи были одеты так, что в старшем сыне сразу можно было узнать горожанина, в среднем — лесовика, а в младшем — горца. Куклы изготовила рука мастера, и даже Олег, избалованный телевидением и видео, смотрел внимательно, хотя и ожидал, что сейчас начнутся традиционные поиски невест и так далее.

Однако вместо этого на сцене разворачивались другие события. Старый князь пошел походом на неведомых чужаков, что разоряли окраинные земли. И вернулся разбитый, с остатками дружины, сам умирающий от ран. На заднем плане ловко и бесшумно менялись декорации, создавая ощущение смены пейзажей и вообще здорово оживляя происходящее.

Умирая, князь завещал своим детям, пришедшим проститься с отцом:

Приближается напасть!
Чтоб вам, дети, не пропасть —
Друг за друга стойте крепко,
Не делите, братья, власть!

Но почти сразу после отцовской кончины старшие братья принялись затирать младшего. Старший с ним вообще знаться не хотел. Средний всячески обманывал в мелочах и в крупном. Младший не обращал внимания, вел себя по-прежнему дружелюбно, да еще и охранял границы княжества, пока старший бездельничал, а средний копил богатства. Зрители реагировали очень непосредственно, поддерживали младшего сочувственным гулом, а в адрес старших не скупились на сердитые реплики.

Вот как-то братья обедали. И вдруг прямо в их богатую горницу ворвался всадник — рыжий, как огонь, на большом коне. У всадника был отчетливо крючковатый нос, и в толпе заперешептывались: «Анлас, анлас…» И точно — братья заговорили:

Вот анлас пришел до нас.
Что расскажет нам анлас?

Гусли сменили ритм — мелодия стала явно не славянской. Всадник, соскочив с коня, заговорил — и речь его тоже была иного стиля: без рифм, с частыми аллитерациями. Он жаловался братьям-князьям, что, пока пас он своих коней, неведомая злая сила разорила кочевье, и нашел он стариков-родителей сгоревшими в пламени, младшего брата-юнца — лежащим у пожарища с копьем в руках, умершего от ран, верных псов — порубленными, а молодую жену и новорожденную дочь унесла злая сила невесть куда.

Чем на пожарище,
Чадном и горьком,
Мертвых оплакивать,
Я снарядился
В дорогу дальнюю,
В дело праведное.
Злую ту силу
Выследить,
Месть отомстить клялся я,
За погубленных родичей
Мертвым лечь,
Иль вернуть любимую,
Дочке не дать
Рабыней вырасти
Под плетью вражеской.
Наши отцы
Спины прикрыли
В битве яростной
Друг другу накрепко,
Смерть отвели
Друг от друга оружием,
Звались они
Побратимами до смерти.
Жду я от вас
По силам помощи!

Но оба старших брата принялись юлить, ловчить, отнекиваться, а потом прямо заявили, что они к отцову побратимству касательства не имеют, и пусть анлас сам со своими врагами разбирается, а от их земель любая опасность далеко — не по воздуху же враг прилетит?! Тогда вскочил младший:

Вижу, нету толку с них,
С этих лежебок двоих!
Я пойду, анлас, с тобою —
Ближних вызволять твоих!

И ускакал с анласом. А старшие только обрадовались:

Ускакал наш дурачок!
Ну а мы-то тут при чем?!
Будем жить оба-двое,
И сыты, и пьяны…