продолжением войны, была уже властью призрачной» [11].
«Какие же в этих условиях могли быть плоды мирной работы, общественного строительства? – риторически вопрошал он - Рассчитанные на успех звонкие фразы, где поносился русский (московский) централизм, - на них делал свою карьеру М.С. Грушевский. Универсал о самостоятельности Украины, как плод усилий закулисной деятельности В. Винниченко и его компании. Универсал о социализации земли, как лёгкий и дешёвый продукт коллективного творчества. В практической сфере деятельности всё это сводилось к жалкой борьбе с безобидными вывесками, которые перекрашивались в национальные цвета – синий и жёлтый и переводились на украинский язык. Много и долго возились с красивым, ампирным двуглавым орлом на здании Педагогического музея на Большой Владимировской улице, выстроенном С. Могилевцевым и захваченном Центральной радой вопреки всякому закону. К зданию в стиле ампир никак не подходил новый украинский государственный герб, так называемый знак Владимира Святого в виде трезубца: сделали несколько проб и, по счастью, бросили это бесплодное усилие. В существе своём все начинания сводились лишь к крикливым декларациям, выбрасыванью известных флагов, лозунгов, в области же практики и реальных житейских отношений, возьмём ли мы область управления, суда, землеустройства, ровно ничего не было сделано, кроме введения украинского языка в делопроизводство» [12].
Полуграмотные крестьянские дети, опьянённые социалистическими и националистическими идеями, не имели и не могли иметь представление о реальности государственного и национального строительства. Их умозрительные, абстрактные образы абсолютно не соотносились с действительностью, а их интеллект, знания и воля не были способны навязать эти абстрактные образы «неправильной», с их точки зрения, жизни. Поэтому вся их энергия уходила в пустые и бесплодные дискуссии и никем не выполняемые распоряжения, а узурпированная ими власть всё больше становилась похожа на их идеи, превращаясь в странную, умозрительную абстракцию. Народ же Юго-Западного края бывшей империи жил по собственным законам и принципам, руководствуясь совершенно иными мотивами и целями и понимая политические демарши ЦР по-своему. Как заметил один из очевидцев тех событий: «Широкие массы воспринимали возвещённые Центральной радой лозунги именно в таком, полуанархическом и полудезертирском смысле» [13]. Данное несоответствие делало дальнейшее существование режима Центральной Рады невозможным.
По этому поводу Андрей Дикий писал: «социалистические юнцы и полуинтеллигенция, составлявшие Центральную Раду, со всем пылом юности, и самоуверенностью невежества, бросились в законодательство и «государственные дела». Воззвания, обращения, декларации, мелодекламации, чередовались с реконструкциями правительства (Ген. Секр.), обсуждениями внешней политики и международных дел, вынесением законов, предписаний, приказов и распоряжений, которых никто не выполнял. Всем, кроме самой Рады, было ясно, что она существует только благодаря неактивности большевиков» [14].
Когда же эта активность появилась, Центральная Рада мгновенно рассыпалась как карточный домик. Несмотря на то, что вожди УНР не раз хвастались, чуть ли не «миллионом украинских штыков», стоящих на страже «завоеваний украинской национальной революции», при появлении на подступах к Киеву немногочисленных отрядов Красной гвардии, защищать «оплот украинства» никто не вышел. Солдаты украинизированных полков Центральной Рады либо разбежались, либо перешли на сторону большевиков.
Официальная украинская историография данный факт обходит стороной, потому что он совершенно не вписывается в казённую версию «украйинськойи национальнойи революцийи», которую, якобы в 1917 году совершила в едином порыве «украйинська нация». Более того, этот факт данную идеологическую мифологему полностью опровергает.
На самом деле, власть Центральной Рады была призрачной. Народ её не просто не поддерживал, но презирал и открыто поносил. Не имея социальной опоры, украинофильские правители с Большой Владимирской не смогли собрать для своей собственной защиты даже наёмников из той гигантской солдатской массы, которая заполонила южнорусские города. Это поразительно и очень символично, что военное ведомство Генерального Секретариата (правительства) УНР сделало ставку при формировании украинской армии на дезертиров. Не желая возвращаться на фронт, эти солдаты цеплялись за любую возможность как-то обосновать своё дезертирство и остаться в тылу. Такое оправдание им давала политическая демагогия ЦР, призывавшая к строительству «украийинськойи дэржавы» и «створэнню украйинськойи армийи». Поэтому когда командующий армией поднял вопрос о возвращении на фронт солдат, скопившихся в тылу на территории Юго-Западного края, в Киеве многотысячная толпа дезертиров принялась митинговать, заявляя о том, что воевать она будет исключительно в украинских частях.
Вот как события тех дней описывает Андрей Дикий, оказавшийся их непосредственным очевидцем: «В последних числах апреля [1917 года – А.В.]весь Киев был залеплен плакатами: «товарищи дезертиры! все, на митинг на Сырце 30 апреля!» Хотя я не был дезертиром, а, после ранения, находился на излечении в Киеве и передвигался с костылем, я на этот необычайный митинг поехал и был свидетелем всего на нем происходившего.
Огромный пустырь против Политехнического Института заполнила многотысячная толпа дезертиров. На груди у многих были желто-голубые украинские ленточки. После выступления многочисленных ораторов, оправдывавших свое дезертирство украинским патриотизмом и желанием бороться, но только «под украинскими знаменами», была вынесена резолюция, предложенная штабс-капитаном Путником-Гребенюком, о немедленном сформировании украинской части в Киеве и немедленном «зачислении на все виды довольствия». Последнее, т.е. требование немедленного зачисления на «все виды довольствия», вызвали гром рукоплесканий. Довольные своим «достижением», дезертиры принялись штурмовать Святошинские трамваи, на которых они, конечно, ездили бесплатно» [15].
А вот что рассказал в своих воспоминаниях командующий войсками в Киеве полковник Константин Оберучев:«Началось наступление 18 июня (1 июля). Началось сильно и красиво, и натиск был велик. Нужно было давать подкрепления. И вот в это время, когда решались вопросы мира, когда делались последние героические усилия для того, чтобы сломить упорство долго готовившегося к этой войне противника, в это время я не мог послать ни одного солдата на подкрепление действующей и так нуждающейся в подкреплениях армии. И в ряду причин, лишивших меня возможности выполнить свой долг гражданина в это ответственное перед народом и историей время, была «украинизация» войск, проводившаяся в это время явочным порядком и большою настойчивостью.
Чуть только я посылал в какой-либо запасной полк приказ о высылке маршевых рот на фронт в подкрепление тающих полков, как в жившем до того времени мирною жизнью и не думавшем об украинизации полку создавался митинг, поднималось украинское жёлто-голубое знамя и раздавался клич:
«Підем під українським прапором» (пойдём под украинским знаменем).
И затем ни с места. Проходят недели, месяцы, а роты не двигаются ни под красным, ни под жёлто-голубым знаменем.
И это в то время, когда именно на границе Украины идут бои, и самой Украине угрожает опасность быть занятой.
Так и не удалось мне двинуть подкрепления, и войска, истомлённые боем и за короткое время продвинувшиеся вперёд, но не могшие идти дальше за недостатком сил, остановились.
Так было во второй половине июня (начало июля по н.с.), а через три недели они отступили, и началось повальное бегство с сдачей всех не только сейчас занятых позиций, но и более ранних.
Когда-нибудь история вскроет причины этого ужасного погрома. А пока любопытно указать на некоторые странные совпадения.
В ряду добивавшихся украинизирования были толпы дезертиров, объединившихся под видом формирования полка имени гетмана Полуботка.
Началось это «формирование» ещё в мае месяце. Но и к июлю не удалось их отправить на фронт.
И вот, когда в Петрограде было знаменитое июльское выступление большевиков (3-5 июля ст. ст.), в это самое время «полуботковцы» в Киеве делают своё выступление 5 июля, тоже с целью захвата власти.
А через несколько дней начинается отступление войск под натиском сильного врага» [16].
Рассказывая о создании первого украинизированного полка имени Богдана Хмельницкого, Андрей Дикий достаточно ярко показал суть этой украинской «боевой» структуры, в которую самоотверженно влились «свидоми украйинци» для защиты «завоеваний украинства»: «Полк же продолжал формироваться, не двигаясь из Киева и пополняясь не добровольцами (таковых, среди «сознательных украинцев» не нашлось), а исключительно дезертирами. Удобно расположившись в казармах, полк рос как на дрожжах, ежедневно увеличивая требования довольствия, не нёс никаких караулов по гарнизону и не помышлял ни о каком фронте. Это была какая-то, никого и ничего не признающая, «Сечь Запорожская» в центре Киева, которая бездельничала, митинговала, пьянствовала и разлагающе действовала на остальные части. Вскоре сам полк арестовал своего командира, — основателя «Украинской Армии», штабс- капитана Гребенюка и доставил его под конвоем в распоряжение командующего войсками Киевского военного округа. Последний, в сопровождении одного офицера, отправил Гребенюка на фронт, где след его теряется.
Тронуть «Богдановцев» никто не смел, ибо они находились под особым покровительством Центральной Рады и всякое действие против них рассматривалось как «контрреволюционное» и «антиукраинское» [17].
Естественно, что когда к Киеву стали подходить отряды «красных», все украинизированные полки мгновенно «рассосались». Часть их солдат кинулась в бега, а часть поменяла жёлто-синий флаг на красный и благоразумно перешла на сторону большевиков. Всё это было закономерно. Фантом государства и государственной власти в виде сельских «молодыкив» во главе с продажным австрийским профессором мог располагать лишь армией в виде толпы непрерывно митингующих дезертиров. Другого человеческого материала в распоряжении этого странного политического режима просто не было.
При появлении большевиков в Киеве, члены Центральной Рады не стали отстреливаться до последнего патрона, забаррикадировавшись в здании Педагогического музея. Руководство «свидомых» украинцев было слишком благоразумным и слишком осторожным. Грушевский с Винниченко не повели, размахивая маузером, «свидомых» украинцев в яростную штыковую атаку на вторгшиеся «большевистские орды». Они просто тихо и стремительно бежали под защиту приближающихся немецких частей, предварительно отдав Германии в неограниченное пользование «Украину». За это немцы пообещали сохранить им власть.
Правда, слово они своё не сдержали, власть у ЦР немцы отобрали. Даже ту абстрактную, которая у неё была. Германию не устраивала самозабвенная имитация государственной деятельности украинофилов. Ей необходимо было максимально эффективно ограбить захваченную территорию, а из-за своей полной недееспособности Центральная Рада для них была бесполезна. Бесконечные, ни к чему не ведущие, бесплодные дискуссии и ничегонеделание вождей украинства очень сильно напрягали немецкое командование. Для любого здраво мыслящего в те годы человека было понятно, что «немцы прислали свои войска на Украину не ради прекрасных глаз украинских министров и дипломатов. Им нужны были миллионы пудов продовольствия, которые они
