Тренд безысходности и предчувствие бунта

выговорили себе по мирному договору. Чтобы обеспечить доставку этого продовольствия, - а в этом была единственная задача немецких войск, - нужно было немедленно «Ordnung schaffen» в деревне. Земельная же политика рады – во всяком случае, в ближайшее лето – могла привести только к сумятице и недосеву. Этого-то немцы никак не могли потерпеть» [18].

После того, как члены правительства УНР занялись откровенным разбоем (похитив киевского банкира с целью выкупа), терпение оккупационных властей лопнуло. 28 апреля 1918 года немецкий лейтенант с десятком солдат, прямо посреди пленарного заседания, вошел в сессионный зал и приказал членам Центральной Рады разойтись по домам. «Raus! NachHausegehen»! – воскликнул он. Что те послушно и сделали.

На этом псевдоукраинский псевдопарламент закончил своё позорное существование. Естественно, что защищать его никому и в голову не пришло. Ведь Центральная Рада продемонстрировала свою полную неспособность управлять теми территориями, которые она называла «Украиной». Оккупационная германская армия была вынуждена констатировать тотальный хаос, охвативший Юго-Западный край. Присутствие государственного централизованного управления здесь немцы вообще не увидели. «Украина» фактически представляла собой совокупность каких-то атаманских анклавов и независимых от любой власти сёл, окруживших себя рвами, пулемётами и даже пушками. Это была одна сплошная «Свадьба в Малиновке».

Новая германская марионетка – Павел Скоропадский, провозглашённый гетманом Украины, оказался в некоторых вопросах более эффективен. Он смог восстановить работу железных дорог, организовать особые комиссии по возмещению убытков помещикам, которых ограбили крестьяне, и послать в сёла карательные отряды. После этого немцы стали интенсивней вывозить в Германию отобранные «харчи». Экспроприация немецкой армией продовольствия стала сопровождаться возвращением помещикам отобранной у них земли.

Вот тут-то и грянула, если так можно выразиться, «революция». Но только не нескольких сотен недееспособных украинофилов-романтиков, а «революция» малороссийского крестьянства.

Расставаться с продуктами своего труда и с землёй оно не желало. В данном случае для них на кон были поставлены не далёкие абстракции какой-то «Украины» и украинизации, а реальные материальные ценности в виде принадлежащего им зерна, мяса и, главное, - земли. Именно поэтому на всей территории Юго-Западного края вспыхнули очаги вооружённого сопротивления немцам и режиму Скоропадского. Действия крестьян своей жестокостью напоминали гайдаматчину. В Киев шли депеши, что бойцам карательных отрядов, попавшим в плен к бунтующим селянам, штопорами вытягивали кишки. Накал ненависти был очень высок. В скором времени в стране фактически развернулась партизанская война крестьянских масс против немецкой армии и гетманской власти. Малороссийский мужик взял в руки трёхлинейку и стал защищать своё добро.

Как писал Антон Деникин: «Практика реквизиции (для экспорта), кровавых усмирений и взыскания убытков при участии австро-германских отрядов была жестока и безжалостна. Она вызывала по всей Украине и Новороссии стихийные восстания, подчас многотысячными отрядами. Повстанцы истребляли мелкие части австрийцев, немцев, убивали помещиков, чинов державной варты, повитовых старост и других агентов гетманской власти. В повстанческой психологии не было и тени украинского сепаратизма: они видели своих врагов не в «русских», а в помещике и в немце» [19].

Вряд ли бы крестьянское сопротивление увенчалось победой. Вероятнее всего, немецкая военная машина просто бы его беспощадно раздавила. Однако в ноябре 1918 года в Германии вспыхнула революция. Режим кайзера пал, а с установлением Веймарской республики немецкая армия стала разоружаться и покидать оккупированные территории. Благодаря этому стихийная, многотысячная полубандитская крестьянская «армия» в декабре 1918 года легко опрокинула гетманский режим, единственной опорой которого были германские штыки, и внесла своим мутным потоком в кресло правителя Украины Симона Петлюру.

Как писал очевидец тех событий профессор Н. Могилянский: «Находившаяся в состоянии анархии деревня, где, как мы выше видели, часто беззастенчиво и жестоко хозяйничали немцы, конечно, легко делалась жертвой пропаганды агентов Петлюры, не вследствие того сомнительного соблазна, который обещала украинизация, а просто потому, что петлюровцы обещали свободу полного ограбления помещиков в пользу крестьян и не противились прямому грабежу всякого добра в помещичьих экономиях» [20].

Однако, как говорит народная поговорка: «не долго музыка играла, не долго фраер танцевал». Петлюра показал себя абсолютно бестолковым политиком и совершенно бездарным полководцем. В Киеве он продержался лишь шесть недель и запомнился горожанам как не совсем вменяемый человек, зацикленный на русофобии и экзотическом украинском национализме. Осуществив в столице серию еврейских погромов, методично проведя грабежи горожан и сняв все вывески на русском языке, петлюровские бандформирования спешно ретировались за неделю до появления в Киеве Красной армии.

Уже весной 1918 правительство Директории оказалось без территории. В те годы народ язвительно говорил: «в вагоне Директория, под вагоном территория». Зажатое со всех сторон «красными» правительство Петлюры не выходило из поезда, динамично катаясь по стране, на ходу отбиваясь от наседающего со всех сторон противника. В конце концов, в декабре 1919 года, бросив остатки своей армии, председатель Директории Симон Петлюра тайно бежал в Польшу (его галицийские союзники перешли на сторону Деникина, который им обещал автономию Галиции в составе единой и неделимой России).

Что интересно, оказавшись под защитой Пилсудского, «неудавшийся поп» и «цыган», как презрительно называли Петлюру его товарищи-галичане, не долго думая начал торговать Украиной, отдав полякам большую часть Волыни (до этого он торговался с большевиками и даже Деникиным, о чём впоследствии в своей книге «Возрождение нации» с возмущением поведал Винниченко). Петлюра даже гарантировал возвращение на Правобережье польских помещиков. Уж очень ему хотелось любой ценой удержать власть. Даже ценой измены. Поляки власть ему пообещали и после подписания договора между председателем Директории и Польшей, в апреле 1920 года на территорию Малороссии вторглись польские войска. В начале мая они даже захватили Киев, но вскоре были отброшены назад Красной армией и в октябре подписали с большевиками перемирие, получив от Раковского (как и обещал ранее Петлюра) «на вечные времена» Волынь. Лишь в 1939 году Сталин вернул этот регион УССР, а заодно присоединил к ней и Галицию.

Полная несостоятельность третьей политической манифестации украинофильского режима в виде петлюровцев объясняется достаточно просто: она (как и предыдущие ипостаси «украйинськойи дэржавы») возглавлялась разнообразным сбродом и недееспособными подонками.

В своем донесении в Вену посол Австро-Венгрии граф Форгач писал, что«он тщательно ищет среди нынешнего возглавления Украины людей, если не широко образованных, то хоть просто разумных, но не находит их. «Все они, — признаёт он,— находятся в опьянении своими социалистическими фантазиями, а потому считать их людьми трезвого ума и здравой памяти, с которыми бы было можно говорить о серьёзных делах, не приходится. Население относится к ним даже не враждебно, а иронически-презрительно» [21].

Вот как характеризовал руководителей УНР Сергей Шелухин, работавший в те годы министром в украинском правительстве: «Работа этой части интеллигенции, хотя и незначительной, но благодаря духовной дефективности и патологической жажде власти над народом и всем — была разрушительной. На деле они показали себя бездарной и разрушительной силой, лишенной от природы конструктивного мышления. Я два раза, по необходимости, был министром юстиции и оба раза отказался, после попытки работать продуктивно в составе неспособного партийного большинства. Проявив жажду власти, эти люди создавали негодные правительства, какие уничтожали свободу нации и не выявляли ни малейшей способности к конструктивной работе. Узость понимания, свойство думать по трафарету, недостаток критики, самохвальство, нетерпимость к инакомыслящим, упрямство, неспособность разобраться в фактах, непригодность предвидеть и делать выводы из собственных поступков, неустойчивость и недостаток чувства настоящей ответственности за работу — их отличительные свойства («Украина», Прага, 1936 г.)» [22].

Естественно, что власть, состоявшая из подобных персонажей, была лишена народной поддержки. К «разбудови украйинськойи национальнойи дэржавы» малороссийский мужик оставался глух и равнодушен. Идеологическая абстракция «Украины» его совершенно не интересовала. Единственное, что интересовало народ – это земля. Но социалист Петлюра выглядел очень невнятно на фоне сильного, агрессивного коммунизма большевиков, подкреплённого жёсткой диктатурой пролетариата, ЧК и набравшей силу в борьбе с «белыми» Красной армией. К тому же большевистская пропаганда была намного мощнее, последовательнее и эффективнее чем петлюровская. Именно поэтому у петлюровцев, которые так и не смогли в организационном плане подняться выше неконтролируемой атаманщины и полубандитских формирований, шансов на победу не было.

Как свидетельствовал Владимир Винниченко, при Петлюре «атаманом мог стать всякий, кто хотел. Главным атаманом выдавалось удостоверение, что такое-то лицо уполномочено формировать «отряд», ему давалось несколько миллионов рублей, и новый атаман начинал свою деятельность. Разумеется, ни отчётов, ни контроля, ни ответственности за деньги и за свою деятельность эти «национальные герои», по примеру «главного национального героя», не признавали. Формально они как будто подчинялись главному атаману, но в сущности эта честолюбивая «балерина» боялась этих атаманов, заискивала их расположения и не смела ни за какие преступления наказывать этих героев, чтобы не потерять среди них популярности.

А потому эти атаманы и атаманцы свободно раскрадывали деньги, пьянствовали, бесчинствовали и устраивали еврейские погромы» [23].

В плане государственного управления, ситуация была примерно такой же. «Вся деятельность «социалистического правительства» представляла собою злостную карикатуру на правительство, - писал Винниченко. – […] в каждом «министерстве» были громадные штаты чиновников, скопившихся всё в том же несчастном Каменце и беспорядочно суетившихся, точно толпа обывателей на пожаре. Все они за свою бесцельную суетню получали жалование, все бюрократически грызлись между собой, подсиживали, арестовывали друг друга и вносили ещё большую деморализацию и разложение в общую жизнь» [24].

По сути, вся так называемая «украинская революция» 1917-1919 годов, для простого малороссийского народа была лишь грабежом. В то время как «белые» дрались за «единую и неделимую Россию», «красные» - за «мировую революцию», а «свидоми» - за «украинский национальный социализм», простой народ Юго-Западного края без всяких лозунгов и красивых идей грабил и убивал помещиков. Мотивация его действий не шла дальше личного надела земли без господ и городских начальников. Это был предел его мечтаний и хотений. Даже если он и вставал ситуативно на сторону какой-то политической силы, то лишь для того, чтобы было легче грабить и удерживать награбленное. Как с иронией констатировал теоретик украинского консерватизма Вацлав Липинский: «Понятие «Украина» подменивалось понятием «десятины» земли, обещанной тому, кто запишется в украинскую партию эсеров и будет голосовать «за Украину». Вместо патриотизма героичного, патриотизма жертвы и любви, создавался, нигде на свете невиданный, какой то патриотизм меркантильный, с расценкой на земельную валюту: за Украину давали десятины» [25].

Из приведённых фактов и свидетельств очевидцев несложно понять, что Украинская народная республика была изначально обречена на гибель. Нежизнеспособность УНР предопределялась абсолютной недееспособностью «свидомых» политиков в деле государственного строительства. С другой стороны, простой народ Малороссии не имел ни малейшей потребности в строительстве некой нерусской «Украины», суть и смысл которой он не понимал. Простому народу была необходима лишь земля без помещиков и начальников. УНР это ему дать не могла ни при Грушевском, ни при Скоропадском, ни при Петлюре.