Аверьян Анатольевич! – попыталась заступиться Зайончковская. – Она же не знала...
– Зайончковская. – Автол прострелил старосту взглядом. – Ты иногда ездишь в муниципальном транспорте? Там на стенах висят такие таблички: «Отсутствие разменной монеты не дает права на бесплатный проезд»...
– Я в автобусах езжу, – ответила Зайончковская. – И таких табличек там нет. А если человек не знал...
– На твое личное мнение мне плевать, – зевнул Автол. – А у кого-то, видимо, в ушах бананы. Я сказал, выйти вот сюда!
Автол сделал свирепый жест пальцем. Лара вышла.
– Ты что, девочка, – спросил Автол, – не знаешь, что у нас тут существуют некие... ПРАВИЛА?!!
Слово «правила» Автол проорал. Шеренга вздрогнула.
– Посмотри на своих товарищей! Они одеты как полагается! А ты? Ты похожа на чучело!
И Автол заорал, как могут орать только физкультурники:
– Дура!!!
Вера Халиулина подпрыгнула.
– Аверьян Анатольевич! – покраснела староста Зайончковская. – Я думаю...
– Мне плевать на то, что ты думаешь! А ты дура! – снова крикнул Автол Ларе.
Я испугался, что сейчас Лара покраснеет, или заплачет, или грохнется в обморок (прецеденты были). Но ничего подобного не произошло. Новенькая стояла перед физруком как ни в чем не бывало. Немного со скучным видом. Видимо, вопли на нее не действовали.
– А это что? – Автол перешел на вкрадчивый голос. – Это что у тебя?
Автол указал пальцем на солнечные очки Лары.
– Аверьян Анатольевич! – Зайончковская достигла уже помидорной красноты. – Я же вам говорю, она не знала...
Автол остановил старосту властным движением руки.
– Сними очки, – сказал он. – Очки запрещены.
Лара не прореагировала никак. Просто стояла и смотрела в пол.
– Ну, как знаешь... – Автол шагнул к новенькой.
– Аверьян Анатольевич! – пискнула Зайончковская.
Но Автол ее не услышал.
И произошло странное. Автол выбросил руку, стремясь подцепить очки натруженными в целлюлозной промышленности пальцами. Но очков под пальцами не оказалось, Автол потерял равновесие и плюхнулся на пол.
Из кармана куртки спортивного костюма выпало вареное яйцо и, покачиваясь, покатилось в сторону гирь.
Класс восторженно проследил за тем, как катится яйцо через зал. Было так тихо, что я прекрасно услышал, как яйцо ткнулось в двухпудовую гантелю и треснуло.
Автол продолжал стоять на карачках. Мозг кикбоксера не успевал оперативно обрабатывать поступающую информацию, это было видно даже по лицу физкультурника. Из-под воротника поднималась яростная краснота, теперь Автол мог запросто соперничать с Зайончковской.
Кто-то в строю хихикнул.
Физрук медленно поднялся на ноги. Отряхнул колени.
– Ношение очков запрещено, – повторил он.
И неожиданным резким рывком попытался сдернуть окуляры еще раз. И снова промазал. Лара стояла как стояла, вроде бы даже не шелохнулась. А Автол снова пролетел мимо цели. На этот раз он не свалился, видимо, ожидал чего-то подобного.
Откуда-то послышалось оскорбительное рукоплескание, я стрельнул глазами и увидел, что из раздевалки высовывается Чепрятков. Чепрятков хлопал в ладоши и показывал большие пальцы в знак сверходобрения.
Класс восторженно ожидал развязки. Все, даже миролюбивейшая Халиулина, следили за происходящим с напряженным вниманием.
Это разозлило Автола еще больше. Бешенство его достигло прямо-таки зоологического градуса, он закипел, слюна забрызгала на километр.
– Дай очки! – проскрежетал он.
Лара отрицательно помотала головой.
Автол пришел в окончательное неистовство, он зарычал и шагнул к Ларе. Сжимая мозолистые, покрытые шрамами кулаки.
Я подумал, что сейчас произойдет что-то неладное.
– Аверьян Анатольевич, как дела?
Возле двери стояла Зучиха. Смотрела с интересом.
Автол будто влетел в невидимую стену. Он внезапно и совершенно резко сдулся, ярость улетучилась, кулаки разжались, ноздри перестали шевелиться. Словно он наткнулся на какую-то иглу и эта игла пропорола все его злобство и кипение, пар вышел наружу, Автол мгновенно успокоился. Он как ни в чем не бывало прошагал мимо Лары и совершенно спокойным голосом сказал:
– Все в порядке.
И кинул Ларе:
– Становись в строй.
Лара послушно заняла место между маленьким гаишником и Веркой Халиулиной. В очках.
– Стройся... – совсем без энтузиазма произнес Автол.
Поглядел на Зучиху с неудовольствием.
– Занимайтесь, занимайтесь, – благословила Зучиха и удалилась.
Автол дунул в свисток и велел бежать для разминки десять кругов. Сам уселся на скамейку и стал смотреть в пол.
Больше ничего интересного на уроке не произошло. Автол не свирепствовал, а с середины урока и вообще ушел. Девочек поручил физкультурно подкованной Лазеровой, мальчиков Антону Бичу, сам отправился в тренерскую.
Лара физкультурой заниматься не стала, забралась на подоконник и принялась смотреть на улицу. Все, и девочки и мальчики, иногда поглядывали на нее с почтительным недоумением. Я тоже поглядывал. Поглядывал. А Мамайкина с неудовольствием поглядывала на меня. Девчонки ведь всегда все чувствуют, с ними никакой барометр не сравнится.
Ко мне подбежал Шнобель с баскетбольным мячом.
– Видал, какие дела?! – прошептал он. – Мы его кислотой взять не смогли, а она... и все... Должен был сегодня предзачет проводить, а в тренерской сидит! Автол в шоке! Возможно, он и дальше не очухается. Слушай, Кокос, интересную ты себе клюшку выбрал, однако...
– Я ее не выбирал, – огрызнулся я. – И вообще... Что-то здесь не так. У Автола что, задница алюминиевая, что ли? С чего это на него кислота не подействовала?
– А кто его знает, – пожал плечами Шнобель, – может, и алюминиевая... Может, у него не задница, а протез...
– Ну-ну. Мне кажется, эта новенькая просто гипнотизерша. Такие бывают. Как посмотрят, так сразу и все. Она Автола взглядом сбила. Крапива...
– Все, Кокос, – засмеялся Шнобель, – теперь ты в полной засаде! Одна подружка психопатка и дура, другая гипнотизерша! И обе красавицы. Слышь, наверное, эта Лара, она даже покрасивее Мамаихи будет, ну если под определенным углом смотреть. Вешайся, Буратино, вешайся.
– Сам вешайся, – ответил я.
– Мне что, у меня Указка есть, – ответил Шнобель. – Вон она...
Лазерова качала пресс возле шведских стенок. Мамайкиной рядом не было, любопытная Мамайкина вертелась возле тренерской, стремясь узнать, что же там все-таки происходит. Я понял, что можно в ближайшее время не опасаться контроля, и решил подкатить к Ларе.
Лара сидела на подоконнике, гири стояли внизу. Я подошел к гирям и с видом знатока принялся их перебирать. Разглядывал донышки, придирчиво колупал ногтем краску, ворочал. Потом гири бросил и посмотрел на Лару снизу вверх.
Не. Мамайкина круче. Еще бы! Мамайкина все-таки вице-мисс, Мамайкина...
И чего она на этот подоконник залезла? Зачем? Хочет выше всех быть? Не люблю тех, кто хочет выше всех. И что за понтовство вообще? Почему не снять очки? Любой испугается, если на него так уставиться. Если бы она на меня так смотреть стала, я сам бы куда- нибудь в сторону свернул. Подумаешь, очки. Что за тупая принципиальность?
Не, так нельзя. Совершенно нельзя. Поэтому я сказал:
– Круто ты эту крысу. Так ему и надо. Молодец. Это как называется?
– Что?
– Ну, это? Джет-кун-до? Джиу-джитсу? Искусство скрытого уклонения?
– Просто...
– Ну да, понятно, – кивнул я. – Секреты. А то я бы записался...
– Куда?
– Ну, к тебе. В ученики, типа. В секцию...
Лара улыбнулась и отвернулась. Улыбка у нее была... Лучше ничего не скажу, все равно получится тупо. Банально получится. Так улыбаться было просто свинство, нечего так вообще улыбаться.
Вот она улыбнулась, и я все понял, да. Крапива...
– А ты какую музыку любишь? – спросил я и тут же осознал, что задал на редкость тупой вопрос.
Такие тупые вопросы в прошлом веке задавали. И в позапрошлом.
– Никакую не люблю, – ответила Лара.
– А я люблю... Сен-Санса.
Это было совсем уж идиотски. Стараться изобразить из себя интелюгу – сам других за такое презирал. Но надо же было что-то говорить. Разговор-то не лепился. Я уже думал, не поискать ли какого-нибудь благообразного предлога для того, чтобы смотаться мелкими шагами, но тут увидел яйцо. То самое, что потерялось Автолом.
Яйцо спасло положение. Оно сиротливо лежало между круглыми гиревыми боками, тоскливо глядело в потолок трещинками. Я подумал, что оригинальность поведения во многом искупает косный язык и вялую речь. Поэтому наклонился, поднял яйцо, слегка протер его о футболку и принялся чистить.
Новенькая Лара поглядела на меня с некоторым интересом.
Зацепил.
Я чистил яйцо с холодным философическим видом, усеивая межгиревое пространство мелкими несимметричными скорлупками. Когда яйцо явило миру свой чуть синюшный бок, я протер его о футболку еще раз.
– Ты что, его есть будешь? – спросила Лара.
Я понял, что нахожусь на пути к успеху.
– А что ж добру пропадать? – сказал я, засунул яйцо в рот и принялся сосредоточенно жевать.
Яйцо было сухое и сразу же встало поперек горла. Но я старался не подавать виду, перемалывал богатую белком и полезными жирами пищу, намеревался ее проглотить.
– Яйцо хорошо с майонезом, – задумчиво сказала Лара. – Или с грибной икрой...
Я был согласен, что майонез бы не помешал, про грибную икру уж и говорить нечего, но дух оригинальничанья и противоречия заставил меня сказать:
– Ничего, так
