Наверное, потому, что раньше я никогда не видел рассказов в живом виде, ранее видимые мной рассказы были либо в книжках, либо в журналах.
Рассказ назывался «Земля».
Я прочитал немного, потом перебрался на диван и дочитал уже там.
Муха лег в листья и свернул хвост, Щапов легонько пихнул пса ботинком.
– Пусто, – сказал Зыков. – Пусто. Не пойдет.
– А? – Щапов потревожил собачье брюхо еще, но Муха даже не зарычал.
– Пусто, говорю. Дальше не пойдет. – Зыков присел рядом с собакой и прижал ладони к земле, разворошил прелый мусор.
– Почему?
– Чует.
– Чего чует?
– А ты пощупай.
Щапов протер ладони и тоже приложил к земле и сразу отдернул.
– Что это?! Теплая?
– Да... – Зыков достал портсигар. – Муха, иди домой! Домой, я сказал!
Овчарка ушла. Она немного постояла, будто бы думала, а потом ушла.
– Надо до солнца вернуться, – сказал Зыков. – А то спохватятся, стрелять еще начнут.
– На. – Зыков сунул портсигар Щапову. – Кури, а то плохо потом станет, не дойдешь. Кури, кури, надо накуриться сильнее.
– Зачем? – Щапов взял папиросу.
– Вонь.
– И так вонь.
Щапов повернулся в сторону поля, но так, чтобы за спиной был Зыков, на всякий случай. Поле, огромное, от края до края, было почти неразличимо, оно угадывалось, ощущалось в зыбких июльских сумерках, вяло шевелилось, пульсируя эхом победы, поле скрежетало, позвякивало, хрустело, через туман пробивались жирные солярные столбы догоравших танков.
– Много человеков осталось, – сказал Зыков. – Вся седьмая армия закопалась. Почти... И тех тоже много. Тысяч всего, наверное, триста...
– Я к вони этой привык. – Щапов затянулся. – Ничего не чувствую. Сначала меня все тошнило, тошнило, есть даже не мог, а потом привык. Ничего не чую. Я однажды, еще раньше, до войны, в колбасную попал, так чуть в обморок не упал от запаха, а теперь ничего не чую...
– Почуешь, – перебил Зыков. – Это нельзя не почуять. Кури, сейчас уже пойдем, скоро холодно станет, а лес в низине. Штыки взял?
Щапов предъявил два егерских немецких клинка.
– Угу. – Зыков взял один штык себе. – Хорошо.
– А как мы без Мухела-то? – спросил Щапов. – Там, наверное, все бомбами нашпиговано? И мины...
– Они не взорвутся, – серьезно сказал Зыков.
Щапов хотел спросить почему, но не стал спрашивать. Они докурили и спустились к лесу.
– Тихо совсем, – прошептал Щапов. – Давно тишины не слышал...
– Это кажется тебе, что тишина, – ответил Зыков. – Вот постой.
Они остановились и прислушались. На западе, далеко- далеко-далеко, тяжело и глухо гудело, фронт ушел.
– Далеко...
– Далеко. Там должен быть ручей, овраг и ручей. Там. – Зыков указал штыком в чащу.
Они пошли в сторону канонады и остановились уже над узким ручьем. Щапов схватился за глаза.
– Что это? – Щапов принялся тереть лицо. – Глаза...
– Я тебе говорил курить, – Зыков ругнулся. – Не три харю-то, так только хуже будет, потерпи немного. Потерпи, говорю, привыкнешь скоро!
– Ну и запах! – Щапов перестал тереть лицо. – Не могу...
– Дыши глубже, ртом, привыкнешь постепенно, я знаю.
– Ты раньше врачом ведь был? – Щапов несколько раз глубоко вдохнул. – Да?
Зыков не ответил и стал спускаться в овраг, Щапов за ним.
Овраг был неглубоким, но спускались они долго, потому что Зыков осторожничал и не спешил, проверяя каждый раз сапогом, куда ступить.
– Зачем мы сюда лезем? Зачем? Тут вонь еще хуже...
– Тихо! – зашипел Зыков. – Тихо!
– Нам что, на ту сторону?
– Да.
Зыков остановился на берегу.
– Сейчас сблевану, – сказал Щапов. – Почему вода черная, а?
– Терпи. Надо выбрать место поуже. Надо вниз по течению.
– Зыков! – Щапов замер. – Зыков! Какое течение? Вода не течет! Она не течет! Зыков!
– Заткнись.
– Почему она не течет?!
– Она свернулась, – сказал Зыков.
Они шагали на запад по берегу, Зыков впереди, Щапов за ним.
– «И воды стали черными и остановились совсем...» Это случается очень редко, – говорил Зыков. – Только в дни самых страшных сражений. Тогда реки текут красным, а ручьи останавливаются вовсе. Осторожно, не ступи туда! В такие дни много бывает странного и многое происходит по-другому, сама война сходит на землю, Марс особенно ярок. И с землей тоже нелады. Но много думать об этом нельзя. Знаешь, когда я работал, у меня был один человек, безрукий...
Овраг постепенно сходил на нет, берега стали ниже, а потом исчезли, в узком месте они перепрыгнули на другую сторону и, задыхаясь смрадом, снова вышли в лес.
– Теперь уже скоро. – Зыков стал шагать медленнее и осторожнее. – Тот человек, он был на трех войнах, и везде были они. И раньше они были, я проверял специально, смотрел летописи. Не московские, конечно, удельные, там есть интересное... И вообще мировой фольклор... Где война, там и они, а где они, там война все страшней и страшней, они пьют войну...
Он вдруг замолчал и остановился, Щапов наткнулся на него и больно ударился о приклад автомата.
– Смотри, – указал пальцем Зыков. – Это здесь.
Ручей исчез.
Зыков кивнул.
– Так и есть, – сказал он. – Трава и деревья вокруг черные, словно выгорели, все точно, маленькая такая полянка...
Зыков сорвал с ближайшего дерева длинный узкий листок, и тот рассыпался в пепел, ушел черной пудрой с ладони.
– Кажется, ясень... Доставай штыки. – Зыков скинул мешок, автомат и телогрейку.
Щапов тоже разделся и вытащил из ножен штык. Он было взял еще и автомат, но Зыков остановил его:
– Оставь. Пуля дура. Штык гораздо удобнее, это и раньше знали. Привяжи его к руке, вот так, наискосок.
Зыков подал Щапову длинный кожаный ремешок.
– Оленья кожа. Ни в коем случае не выпускай штык. Если он тебя заденет...
– Где он?
– Становись у меня за спиной.
Зыков поднял с земли сук, пригнулся и двинулся вперед. Медленно, разгребая палкой черную пыль под ногами.
– У ста ручьев на закат шагать...
Зыков разгребал, Щапов шагал за ним.
– Яма в локоть в круге поляны... Темно уже...
– Зыков, ты что-нибудь видишь?
– Нет, не знаю что... Погоди-ка...
– Зык, что ты делаешь?
– Надо его приманить свежим...
Зыков засучил рукав и быстро провел острием штыка у запястья, а потом вверх, к локтю. Крови потекло много.
– Вот так. – Зыков облизал сталь. – Теперь слушай, он скоро будет.
Они замерли, Зыков присел и снова приложил ладони к земле, Щапов тоже прижал, хотя штык ему и мешал.
– Земля... Она уже готова... Она готова его выпустить... Ты слышишь?
– Дрожит...
– Это как роды, Щапов, это очень похоже, я видел... Тут надо просто чувствовать... удары, пульс, дыхание... Я слушал дыхание... Все! Здесь... В сторону!
Зыков оттолкнул Щапова, упал на колени и принялся копать землю штыком. Зло, как в мясо, вгоняя лезвие, отбрасывая в сторону влажные комья.
Щапов подполз сбоку и принялся помогать. Он зачерпывал землю каской и отгребал ее назад, за спину, земля стекала по рукам и лезвию, оставляя черные следы.
Зыков бормотал как заклинание:
– Не может сам вылезти, слабенький... Слабенький... Все не так, время такое, слабое время, слабая война... Все сейчас не так, это эти моторы... Надо помочь... Вот он! Отойди!
Щапов послушно отошел в сторону и стал смотреть. Зыков отцепил штык, погрузил руки в почву, почти по плечи, долго ими там ворочал, а затем медленно вытащил на воздух серебристое существо размером с кошку. Оно вяло шевелилось.
– Это что, и есть... дракон? – спросил Щапов.
– Да. Валькирия. Маленькая еще. – Зыков встряхнул существо, и оно открыло глаза. – Расти и расти.
– Мы его застрелим? – спросил Щапов.
– Его нельзя застрелить. Чтобы убить валькирию, нужна настоящая сталь.
– Штыки?
Зыков кивнул, поднял дракона, и броня блеснула на луннике.
– Красиво, – сощурился Щапов. – А что он ест? Ну да...
– Валькирия питается кровью павших воинов, – сказал Зыков. – Так говорится в легендах. Он может жить тысячу лет.
– Не укусит?
– Пока еще не укусит.
Зыков протянул существо Щапову.
– Они привязчивы, как собаки, – говорил Зыков. – Их слюна залечивает любые раны, их слезы прожигают металл, их зубы тверже алмаза, а кровь дарует бессмертие...
– У него что, пасть сросшаяся? – удивился Щапов.
– Да. Можешь посмотреть. Пасть надо сразу разрезать и напоить его...
– Слушай, а зачем же мы тогда сюда...
– Они могу управлять судьбой, Щапов...
Щапов шагнул назад, он запнулся за мешок, упал на спину и попытался дотянуться до автомата. И дотянулся, но к правой руке ремешком из оленей кожи был привязан длинный немецкий штык.
Зыков шагал на восток, и солнце уже поднималось. Когда он вышел на опушку леса, солнце вылезло из-за горизонта почти окончательно и стали видны сгоревшие танки и воронки. Было совсем тихо.
Зыков остановился и опустил мешок на землю. Попробовал развязать горловину, не вышло, он взял штык и пропорол сбоку дыру, затем вытряхнул содержимое мешка на сухую траву.
Дракон перекатился на лапы и по-кошачьи сунулся Зыкову в сапоги. Зыков взял его за крылышки и поднял к лицу, вдохнул горячий и сухой запах. Глаза у дракона были похожи на недозрелую бруснику, красно-белые, а вдоль пасти болтались рваные лоскутки кожи.
Зыков взял дракона под брюхо, размахнулся и подкинул высоко в небо».
Глава 10
Вопросы селекции
Высоко в небо.
Я сидел на диване и думал про драконов. Не, я
