сказала, уж очень было похоже на заклинание.
– Это стихи, – пояснила Лара. – Один паренек написал. Странный такой был... Может, войдем?
Я пнул дверь, и мы вошли.
Гобзиков вскочил из-за стола. Он не ожидал. Нет, может, меня он и думал встретить, но Лару не ждал точно. Он как- то засуетился и даже принялся причесываться.
– Здравствуй, Егор. – Лара сразу подошла к нему, пожала руку.
– Здравствуй... – Гобзиков был растерян. – А я тут паяю...
Гобзиков указал на стол. Гнал он, гнал, нагло обманывал. Ничего он не паял. Холодным паяльником нельзя паять. Я вгляделся в обстановку внимательнее и обнаружил торчащий из-под сгоревшего тогда агрегата краешек бумаги. Гобзиков работал с бумагами. Что-то там изучал.
– Привет, – поздоровался и я. – Привет, Егор. Тут такая лопата...
– Привет. – Гобзиков махнул рукой. – Слушай, ты камеру не прихватил? У меня как раз тут один опыт намечается, рассчитываю кое-что...
А смотрел он при этом на Лару. Только на нее.
– Не прихватил, – ответил я. – Мы вообще-то по делу...
– Ну да, – Гобзиков вытер лицо подолом рубашки, – конечно, по делу. Садитесь, пожалуйста...
Он скинул со стульев на пол какую-то электронную лабуду, подул на сиденья, стряхнул пыль.
– Я тут паяю, – принялся рассказывать Гобзиков. – И старые бумаги изучаю, записи, много чего интересного можно найти. Вообще... А вы по какому делу?
– Видишь ли... – начал я. – Мы по очень серьезному делу...
Потом мы вместе посмотрели на Лару.
Лара нас не замечала, разглядывала карту. Ту самую, которая висела на стене. С ее лицом что-то происходило. Нос у Лары как-то морщился, Лара даже потерла его ладонью. Потом поправила очки. Вернулась в реальность. Но на карту смотреть не перестала.
– Садитесь все- таки, – предложил Гобзиков.
Мы уселись на холодные железные стулья.
– А вообще, Егор, ты тут чем занимаешься? – спросила Лара.
– Да? – присоединился я. – Чем занимаешься?
– А, – махнул рукой Гобзиков, – проверяю кое-что... Опыты разные...
– Философский кирпидон ищешь? – Я тоже стал глядеть на карту.
– Чего? А, нет, философский камень я не ищу...
– Почему? – Это уже Лара спросила.
– Как почему? – удивился Гобзиков. – А зачем он нужен? Зачем железо превращать в золото? Золото тогда сразу же обесценится...
– Верно, – кивнул я. – Лучше искать эликсир бессмертия, он не обесценится. Слушай, Егор, вот Лара хочет у тебя спросить... Да?
– Да. – Лара очнулась. – Хочу спросить...
– Спрашивай, пожалуйста...
– Откуда это? – Лара указала пальцем на карту.
– Это? Это мой отец...
– Отец?
– Ну да... Он сейчас уже умер, я маленький тогда совсем был. Умер, а перед тем нарисовал карту. А может, перерисовал, я точно не знаю... Я Женьке уже рассказывал. Вот эту карту и еще несколько. И бумаги остались какие-то... Если хотите, можете посмотреть.
– Хотим, – сказала Лара.
Гобзиков сдвинул свой приемник и извлек из-под него несколько старых, позеленевших по краям карт и разрозненные и разномастные коричневатые листы.
– Я это рассматриваю иногда, – объяснял Гобзиков. – Изучать пытаюсь... Та, что на стене, перерисована вот с этой.
Гобзиков передал Ларе протертую на сгибах карту. Лара аккуратно ее развернула. Действительно, карта настенная являлась копией карты маленькой. Лара внимательно ее изучала, рассматривала, приблизив чуть ли не к носу. Затем Лара карту перевернула.
На обратной стороне тоже оказалась карта. Только не сказочного типа, а настоящая. С масштабом, север-югом, высотами, реками, впадинами и даже с железной дорогой. Самодельная, очень подробная, но, как мне показалось, не в масштабе. Такие рисуют кладоискатели.
Этой картой Лара заинтересовалась еще больше, еще пристальнее ее разглядывать стала. Потом спросила:
– Это ты сделал?
Гобзиков растерялся, я ответил за него:
– Это не он. У него брат был. Слушай, Егор, а ты ведь тогда так про него ничего и не рассказал...
– Брат... – задумчиво сказала Лара. – С ним что-то случилось?
Гобзиков отвернулся.
– Его брат исчез, – сказал я.
Гобзиков покраснел.
– Года три назад. – Лара глядела на карту.
– Откуда... – Гобзиков побелел. – Откуда ты... знаешь... когда?
– На карте дата, – объяснила Лара. – Вот тут, в уголке. Четыре года назад. А ты сказал, что отец твой умер, когда ты был совсем маленьким. Значит, карты рисовал брат. Ты давно этим занимаешься?
Лара указала на карты.
Гобзиков не ответил.
– Значит, давно, – улыбнулась Лара. – Карты, записи, ты говорил, что есть записи... Что еще есть? Осталось что-нибудь? От отца, от брата?
Лара спрашивала строго, Гобзиков ответил.
– Осталось...
– Что?
– Сабля...
– Какая сабля?!
Лара аж привстала, стул грохнул.
– Эта... – Гобзиков со вздохом указал на карту. – У меня есть эта сабля. Тоже от отца, кажется...
– Покажи!
– Да пожалуйста. – Гобзиков отошел в угол сарая и принялся копаться в старых железинах, сложенных в бочку. – Где-то здесь она валялась...
Гобзиков перебирал трубы, уголки, ломы, какие-то другие инструменты. Наконец достал меч, протер его тряпкой.
Меч был похож. На тот, что на карте.
Лара медленно подошла к Гобзикову, взяла оружие.
– Имитация, – сказала она с каким-то облегчением. – Кто-то сделал...
– С чего ты взяла, что имитация? – спросил Гобзиков. – Самый настоящий меч, булат, видишь, даже узоры по лезвию идут. И цвет черный... Там даже написано – «табан»...
– Табан? – улыбнулась Лара.
– Ну да, табан...
Лара взвесила меч на ладони. Затем с неожиданной ловкостью перекинула из руки в руку, сделала выпад, проткнула пластиковую бутылку.
– Я же говорил, – шепнул мне Гобзиков, – она фехтованием занимается. Видишь, какая ловкая. Да и меч хорош, надо его продать и купить осциллограф.
Лара размахнулась и ударила мечом по наковальне. Лезвие сломалось пополам, обломок прожужжал и воткнулся в стену.
– Вот так да... – вздохнул Гобзиков. – Вот тебе и булат...
– Извини, – сказала Лара. – Но это даже не сталь. Чугун, наверное. А узоры подделаны.
Она положила меч на верстак. Обломки.
– Как ты определила? – спросил Гобзиков. – С виду он такой... настоящий...
– У настоящего кашалот другой формы.
– А ты видела настоящий меч? – удивился Гобзиков.
– Угу. А твой дедушка... Мне Женя сказал... Ну, это...
– Он умер, – догадался Гобзиков. – Погиб...
– А у дедушки ничего больше не осталось? – спросила Лара. – Фотоальбомы, дневники, записи какие-нибудь?
– У него сундучок, – ответил Гобзиков. – Там тоже бумаги. Если хотите, можем посмотреть...
– Да я...
– Хотим, – сказала Лара. – Очень хотим посмотреть.
– Тогда пойдемте.
Гобзиков вытер руки о тряпку и сделал приглашающий жест в сторону дома. И тут же передумал.
– Нет, я сам принесу.
– Ты его хорошо знаешь? – спросила Лара, когда Гобзиков убежал.
– Не, не очень. Мы недавно только... познакомились. А в Лицее он тоже только год учится, его губернатор устроил... ну, направил то есть.
– Понятно... – Лара тоже принялась осматривать сарай.
Быстро, как-то даже профессионально. Гремела железками, переставляла ящики, заглядывала в укромные уголки и нашла наконец то, что ей было, видимо, нужно. Толстую железную бутылку.
– Керосин, – понюхала Лара. – У тебя зажигалки нет?
– Зачем?
– Есть или нет?
– Нет...
Лара забралась на верстак и стала шарить по полке.
– Ага! – Она продемонстрировала мне коробок спичек.
– Откуда ты...
– Паяльная лампа. – Лара указала на висящую на стене лампу. – Есть лампа, значит, есть керосин и спички.
Лара поболтала бутылкой, отвинтила пробку.
– Тут уже был пожар...
– С-с-с! – Лара приложила палец к губам, и я замолчал.
Потому что это было красиво. Когда красиво, я всегда молчу. Лара спрятала бутылку под верстак. Я принялся определять цвет ее волос. Но так и не определил. Они в самом деле были какие-то вроде бы пегие, серый, пепельный цвет. Но сквозь пепел огонь какой-то... А может, это мне показалось просто...
Вообще волосы Лары очень шли к ее фиолетовым очкам, наоборот то есть, очки к волосам. И руки у нее были красивые, красивые руки встретишь реже, чем красивые ноги.
Вот Мамайкину взять. Ноги у нее – «Формула-один» настоящая, высококлассные ноги. В ногах главное однородность – это редкое качество, чтобы от щиколоток до спины не было ни слишком глубоких впадин, ни крутых возвышенностей. У Мамайкиной в ногах была однородность. А в руках не было. Пальцы слишком короткие, предки много лопатой работали. Даже не короткие, а конусообразные какие-то, как морковки. Чтобы эту морковность компенсировать, Мамайкина наращивала ногти. Получались морковки с ногтями. Я на Восьмое марта ей даже перчатки подарил, дорогие, из страусиной кожи. А эта дура не поняла намека.
А Ларе перчатки были не нужны. Она вообще была...
С другой стороны, ногти можно ведь и не обгрызать.
– Слышь, Лар, а чего он с бумагами этими возится... Они что, какое-то значение...
Тут явился Гобзиков.
С сундучком.
Сундучок был как сундучок. Длинный, по углам обитый жестью, с ручкой, обмотанной толстой алюминиевой проволокой. В моем представлении с такими сундучками ходили железнодорожники в советских черно-белых фильмах, джеки-поторошители в английских фильмах цветных, ну и еще безумные шляпники разные. Гобзиков долго возился со связкой мелких ключей, подбирал нужный. На пятнадцатом ключе сундучок сдался.
Ворох бумаг. Карты в основном. Разные. Но все нарисованные от руки. Лара
