- Chi lo sa? [Кто знает? (итал.)]
- Она жаловалась на меня? На что-нибудь конкретное?
- Да нет же, нет! По ее словам, вы лучший из мужей.
- Но в таком случае...
- Это ничего не доказывает. В отношениях мужа и жены бывают загадочные обстоятельства. И та, и другая стороны могут о них даже не подозревать. И, однако, они иногда приводят к настоящим катастрофам.
- В наших отношениях никогда не было ничего загадочного.
- Вам это только кажется.
- Значит, она вам что-то сказала. Признайтесь же!
- Уверяю вас, ничего.
- Тогда я не понимаю.
- Тут и понимать нечего. Все очень просто. Я хотела вас увидеть, познакомиться с вами. И, сопоставив свои впечатления с тем, что мне расскажет ваша жена, прояснить обстоятельства, которые, может быть, необходимо прояснить.
(Недолгое молчание. Потом:)
- Скажите откровенно, доктор, к чему вы клоните?
- Да ни к чему конкретному. Я просто хочу, чтобы мы поболтали, дружески, без церемоний. Как за чашкой чая. О том о сем. О ваших заботах, о ваших трудностях...
- Простите, доктор, но я несколько удивлен. Разве ваши коллеги, как правило, лечат мужа, чтобы вылечить жену?
- Как правило - нет! (Смеется.) Но, во-первых, у всякого свой метод, я могла бы сослаться на врачей, которые утверждают: 'Если у жены расстроены нервы, в девяти случаях из десяти болезнь гнездится в муже'. Во-вторых, я слишком хорошо знаю Марилизу, чтобы заняться ее лечением, не познакомившись с вами. И наконец, я жду от вас вовсе не ее психологического портрета.
- Тогда чьего же?
- Но я же сказала вам, мэтр. Вашего.
В течение нескольких секунд ему явно хочется вежливо, но решительно послать меня к черту; но тут же (как, впрочем, всегда) в нем берет верх опасение повредить жене и еще мысль, как бы не подумали, что он что-то скрывает.
И почти тотчас - улыбается. А ведь правда - лицо суровое, временами настороженное, а улыбка очень мягкая.
- Ну что ж, раз вы полагаете... Хотя, право, я не совсем понимаю... Но все же, доктор, я надеюсь, это займет не много времени?
- Час, не больше, раз в неделю.
- Раз в неделю? Но, доктор, у меня очень мало свободного времени...
- Вы занятой человек, мэтр, я тоже, все мы очень заняты. Но речь идет о здоровье Марилизы.
- Но я не пойму, о чем я должен вам рассказать. Моя жизнь - это моя работа. В остальном в ней нет ничего необычного.
- Еще бы. (Усмехается.) Это утверждают все. Итак, начнем?
Вздрогнул. Вытаращил глаза.
- Как? Сразу? С места в карьер?
- А почему бы и нет?
- Не знаю... Мне надо как-то подготовиться...
- Да ведь готовиться не к чему! Я не Великий Инквизитор! Повторяю: мы просто будем болтать, без заранее обдуманного плана. Вы расскажете только то, что вам захочется. То, что вам придет в голову, просто так, не принуждая себя...
- Но мне ничего не приходит в голову! Скажите по крайней мере, что вы хотите знать.
- Сама не знаю. Давайте для начала придерживаться хронологии. Так проще. Начнем с детства. У вас были братья, сестры?
- Нет. Только двоюродный брат. Больше никого.
- Он жил вместе в вами?
- Мой отец взял его к нам двухлетним ребенком, когда умерла его мать. Его собственный отец, брат моей матери, был капитаном дальнего плавания и, конечно, не мог сам воспитывать мальчика.
- Как его звали?
- Двоюродного брата? Реми Провен. Внук...
- Ах да!
- Простите, что вы сказали?
- Да нет, ничего. Я знаю - внук министра. И вы часто встречаетесь с ним?
- Нет. Мы в натянутых отношениях. Но откуда вы знаете?
- Это несущественно. А почему вы в натянутых отношениях?
Лицо его вдруг замкнулось. В голосе лед.
- Доктор, мы понапрасну теряем время. Здоровье моей жены не имеет никакого отношения к этой ссоре.
- Этого мы с вами не знаем, мэтр. Вам неприятно затрагивать эту тему, не так ли?
- Да.
- Быть может, вы сожалеете о разрыве?
- Я об этом не думаю. Но не сожалею.
- Однако вы любили кузена?
- Это было так давно... Право, доктор, неужели вы будете настаивать на этом вопросе?
- Говорю вам, мэтр, я знаю не больше вашего. Я только потому заинтересовалась, что у вас к этому разговору не лежит душа. Как видно, ссора оставила в вашей душе чувствительный рубец. А рубец - это всегда очень интересно. Не сердитесь, мэтр, если мне иной раз придется задеть вас за живое, потом вы убедитесь - это для пользы дела. Вы улыбаетесь отлично. Будем продолжать? Спасибо. К какому возрасту относятся ваши первые воспоминания?
- О, к очень раннему. У меня сохранились совершенно отчетливые воспоминания об очень раннем детстве.
- Что ж, мы этим воспользуемся. В ту пору вы еще дружили с вашим кузеном?
Ответил не сразу. Сначала его голубые глаза заволокла дымка воспоминаний - так бывает, когда взгляд обращается как бы внутрь себя. Я протянула ему ящичек - сигару?
- Сигары очень хорошие. Мне их присылают из Голландии.
- Если позволите, я предпочитаю свою трубку.
Интересно наблюдать, как он ее набивает, заталкивает табак мизинцем, а крошит пальцами другой руки - точно лапы паука расправляются с мушкой. Раскуривая трубку, начинает говорить. На лице задумчивая полуулыбка.
- Дружил ли я с Реми? (Пф-ф!..) Да, конечно, дружил. (Пф-ф...) Два сапога - пара. (Пф...) Шалуны - каких свет не видел... Мое самое раннее воспоминание? Пожалуй, история с китайской вазой. Это была громадная ваза, в ней росла пальма. Стояла она довольно неустойчиво на трехногом столике. Мы привязали один конец веревки к пальме, а другой к гвоздю в стене, я вскарабкался на стул, и мы пустили по веревке от гвоздя к вазе пряжку от ремня. Нам хотелось изобразить захватывающий аттракцион, который мы видели на ярмарке в Данфере. Там была натянута стальная проволока, и по ней можно было скользить с невероятной скоростью, держась за два кольца, укрепленных на роликах. Родители нам запрещали это развлечение - слишком опасно (кстати, позже его запретила и полиция). И вот мы воображали, что скользящая пряжка - это мы сами. Но замена была слишком жалка, чтобы долго питать детское воображение. И Реми пришло в голову подвесить к веревке своего Полишинеля. Полишинель был почти с меня ростом, и едва он повис на веревке, как ваза с пальмой зашаталась. Бедняга Реми! Я как сейчас вижу: расставив руки, он в отчаянии пытается удержать фарфоровую махину в три раза больше его самого. И вот ваза с оглушительным грохотом рухнула на пол, земля рассыпалась. Мы ревем, вопим от ужаса - я стоя на стуле, Реми среди осколков вазы, - а мои перепуганные родители кричат из-за двери: 'Что? Что случилось' - не решаясь войти
