Его язык пылал жаром и бешено метался по ее телу, уступая в сладострастии только его рукам. Бормоча какие-то несвязанные слова любви, он прокладывал поцелуями дорогу от ее шеи к груди, к соскам, а затем к животу и после некоторых поисков и блужданий – к пупку. Он упал на колени и стал тереть свои щеки о ее ноги, лаская руками ее бедра.
– Какая ты нежная, какая сладкая! – прошептал он хрипло.
Она покачнулась, ослабев от избытка чувств. Он вскочил, подхватил ее на руки и понес к кровати. Его руки гладили ее, его зубы нежно кусали ее, его язык пробовал ее, пока она не поняла, что может взорваться сама.
– Боже мой, я весь в огне, – застонал он. Она попробовала ответить, но сумела издать только стон. Она не могла думать, она могла только чувствовать. Она тоже вся была в огне, по телу разливалась сладостная боль, и она потянула его к себе, к своим ногам. Он упал на нее, его губы слились с ее губами, и в этот момент, где-то глубоко в сознании, начал вибрировать странный звук.
Дзинь. Дзинь. Дзинь.
Он приподнял голову.
– О черт! – завопил он, и в этот момент целый поток воды хлынул на них, вымочив за несколько секунд с ног до головы.
– Пожар!
Он сгреб ее вместе с постельным бельем и бросился в дверь. Они оказались на стоянке.
Его грудь тяжело вздымалась. Он повернул голову и стал смотреть в комнату через открытую дверь. Никаких признаков огня. Никакого дыма. Никто не бегает и не суетится вокруг. Ничего.
Только Нид и Кейт, одни на полупустой стоянке возле их дома. Тишина в мотеле нарушалась звуками проезжавших по отдаленному шоссе машин и жужжанием противопожарной системы. А также звуками воды, извергаемой в комнате системой тушения пожара.
В соседнем домике открылась дверь и сонный грубый голос завопил:
– Эй, вы, черт бы вас всех подрал! Приглушите свою шарманку! Вы что там, совсем трахнулись?
Дверь с треском захлопнулась. Кейт и Нид молча посмотрели друг на друга и расхохотались.
– Ложная тревога, правда? – спросила она.
– Нет, я думаю, кто-то там вверху хочет таким образом мне сказать что-то. Давай-ка уберемся отсюда.
И он широкими шагами направился к грузовику.
– Э-э, Нид, не хотела бы тебя огорчать, но мы не совсем в форме.
– Ты думаешь, я так привык ходить нагишом, что уже и не понимаю, что мы стоим перед богом и его созданием в чем мать родила?
Он остановил ее около дверцы грузовика и накинул покрывало.
– Будь здесь, я сейчас вернусь.
Она осталась, глядя, как Нид бросился вприпрыжку к их комнате, и плотнее завернулась в промокшее покрывало. Боже, как он был красив. Подтянутая фигура с рельефной, но не чрезмерной мускулатурой, узкими бедрами, блестящими от воды. Он напомнил ей какого-то античного героя или бога.
Через несколько минут он вернулся. Теперь на нем были джинсы и шляпа, которая заметно скособочилась и промокла. В руках он нес большой тюк, который при ближайшем рассмотрении оказался наволочкой, а в ней была их промокшая одежда. Он отпер дверцы машины, помог ей забраться, а затем залез сам и завел мотор.
– Дорогая, мне очень жаль. По-видимому, я ничего большего не заслуживаю. Вот только жаль, что и ты промокла из-за меня.
Она засмеялась.
– Все нормально. Я наконец-то дождалась душа. Но что ты имел в виду, когда сказал «я ничего большего не заслуживаю»?
– Не обращай внимания, – сказал он, выруливая со стоянки. – В следующий раз я все сделаю правильно.
Он остановился перед домиком администрации, ввалился внутрь и через пару минут показался вновь на улице.
– Ты заявил о поломке системы?
– Да, и получил назад деньги. Если бы я был мстительным человеком, я бы еще и подал на них в суд.
Он выехал с территории мотеля.
Сначала у Кейт беззвучно затряслись плечи, а затем она захохотала.
– Тринадцатое число все-таки оказалось несчастливым.
– Раньше у меня никогда с ним не было неприятностей, – ответил Нид.
– Но раньше меня не было рядом с тобой, – возразила она. – Я приношу несчастье. Со мной происходит то, во что трудно поверить нормальному человеку.
Он притянул ее к себе и обнял за плечи.
– Нет, ты не права. Ты приносишь не неприятности, а счастье. Причем мне – такое счастье, которого у меня никогда не было.
– Да?
Он чмокнул ее в нос.
– Да. Я готов каждый день благодарить бога за то, что ты однажды забрела ко мне в бар в тех своих ботинках для гольфа. Ты у меня единственная, дорогая. Я попробую это объяснить лучше, когда мы доедем домой.
Как он собирается объяснять, можно было не спрашивать. Ей было хорошо сидеть рядом с ним и молчать, просто сидеть, свернувшись под боком, положив свою голову на его плечо, и смотреть на дорогу, упираясь рукой в его обтянутую джинсовой тканью ногу.
Она, должно быть, задремала, потому что следующей вещью, которую она увидела, была гостиница. Она выпрямилась и потянулась.
– Устала? – спросил он.
