И Павел часто гостил у него. Теперь пригодилось. Готовились в фашистские тылы… И в самом деле в тылах. Надо спешить. Бегом, наперерез, туда, где кончается лес. Если танки выскочат раньше, если их там не ждут… Тяжелый мешок замедлял движение, из-за него каждый шаг отдавался тяжелым дыханием, стучал в висках.
Скоро начнет светать… Надо спешить… Еще быстрее… Мы же физкультурники, мы же комсомольцы, мы же…
— Стой, кто идет? — И звук затвора.
— Свои, — отозвался приглушенно, тихо, словно боялся, что танки услышат, повернут сюда, раздавят этих неожиданно возникших людей.
— Кто свои? Старший, ко мне!
Рука в кармане шинели, в руке пистолет. Малышев быстро идет по коридору, созданному узким лучом фонарика.
— Свои, свои!
Это в самом деле были свои.
Три зенитных орудия на прямой наводке. И они поворачиваются, поворачиваются в ту сторону, откуда вот-вот появятся танки.
Настал рассвет, еще один рассвет для этого отряда. И они показались. И орудия встретили их, как положено, как должны встречать прорвавшиеся танки бывшие зенитки, начавшие и кончавшие свою земную жизнь. Зенитки били в упор. И танки били в упор.
Солнце вылезло полностью. Два орудия уже замолчали навсегда.
Но и три танка пылали, горели ярким пламенем. Малышев сидел в узком окопчике, напряженно ожидая, когда танки подойдут к тому месту, где ждал их смертоносный гостинец, — там уже стоял фугас. А последнее орудие уже огрызалось из последних сил, уже не оставалось ни одного человека, не тронутого осколками, уже, казалось, оставалось лишь сыграть последний прощальный залп, как вдруг опушка ближайшего леса, до той поры безмолвная, плюнула в сторону танков дружным залпом. Еще одна батарея вышла на борьбу.
И тут настала очередь Малышева. Танки пошли в обход, они сунулись туда, где он их ждал… Снова грохот, и еще два танка закрутились, не в силах сдвинуться с места. А третий полез прямо на пригорок, туда, где сидел Павел. Стало нестерпимо страшно. Хотелось выскочить и бежать, только бы не смотреть на эту бронированную махину, не спеша взбиравшуюся на холмик. Танк развернулся и краем гусеницы засыпал окопчик…
— Товарищ майор, группа Малышева свое задание выполнила. Трое ранено. Уничтожено пятнадцать танков.
— Двигаются дальше?
— Так точно. Не так рьяно, но прут вперед. Направление то же.
— Хорошо. Направление наших групп то же. Малышев тяжело ранен?
— Да. Его вытащили прямо из-под танка. Здорово помяло.
— Усильте группу до пятнадцати человек. Старшим пойдет Брагин. Он теперь обстрелянный.
— Господин генерал, радио от майора фон Вангеля.
— Что там?
— Большие потери. Осталось всего двадцать пять танков.
— Бросьте ему в сопровождение мотобатальон. И пусть идет прежним курсом. Как шоссе?
— Абсолютно непроходимо…
— Передайте Вангелю, что мы встретимся у канала Москва — Волга в районе Дмитрова…
— Ну вот, теперь и у нас хорошие мотоциклы появились! Откуда это ты такой красивый?
— Трофеи наших войск. Шик, а не мотоциклы.
Они сидели на нейтральной полосе.
«Комсомольский патруль» — сторожа фугасного поля. Привычное положение: ночью тяжелая работа — ставить фугасы, утром — танки, и взрывы потрясают воздух. Сколько таких дней уже прошло? Много… И танков много. Семен Брагин, бывший слесарь, минер-подрывник, сидит у большого поваленного дерева. Рядом конопатый паренек, который примчался к ним на мотоцикле.
— Так удобней! Фрицы за своего принимают.
Весь груз мотоцикла уже «посадили» в землю — много он притащил мин.
А теперь в ожидании танков можно и поговорить.
— Есть такая деревушка Каменка, недалеко от Лобни. Мы там завалы ставили и минные поля, конечно. На ночь в лес ушли, а когда совсем стемнело, ребята в разведку отправились, потому что в деревню много мотоциклов понаехало. Разведчики пришли и доложили командиру: фрицы совсем обнаглели, приехали в деревню и решили побаниться. Вши их, что ли, заели? Один гад, в плен мы его взяли, сказал, что, мол, в Москву хотели чистыми приехать. В общем разожгли баню, начали мыться, И даже боевого охранения не поставили. Наш капитан Гунько выслушал разведчика и решил устроить им баню. Вошли мы со всех сторон в деревню, видимо, правду сказали разведчики. Жителей не видно, а на улице шум, хохот. Мотоциклы парами на дороге стоят, и ни одного часового. Такое зло нас хватило, думаем, ладно, будет вам баня. Окружили мы этих любителей чистой воды и как начали стальным кипятком шпарить!.. Вся свалка продолжалась не больше получаса. Сколько могли мотоциклов, мы в лес угнали, думали, нет ли еще фашистов поблизости. Никого не оказалось. Эти мотоциклисты одни в деревню затесались. Ну там, значит, и остались. Навечно.
Брагин усмехнулся.
— Ну что же. Эти тоже лягут навечно.
У моста показались танки. Они сначала остановилась, а потом осторожно ступили на мост.
Брагин махнул рукой. И мост рухнул, погребая под собой танки.
Это были последние танки отряда фон Вангеля. А последние танки всей танковой группировки генерала Готта добрались лишь до Дмитрова и остались там навечно.
30 ноября закончился переход Калинин — Москва. Закончился преждевременным финишем у города Дмитрова…
УТРО ПОБЕДЫ
Беседа с генералом армии Д. Д. Лелюшенко
Тридцатого ноября мы услышали сильный взрыв со стороны Дмитрова. Саперы генерала Галицкого взорвали мост через канал. Это был последний оборонительный взрыв.
Второго декабря захлебнулось наступление фашистов. Их танки уткнулись в нашу оборону и замерли. Дмитров устоял бастионом на пути бронированных колони.
Настал наш черед.
Полночь пятого декабря. Тихо. Очень тихо. Лишь изредка доносится редкая пулеметная стрельба. Это передовая. Части приготовились к рывку. Части ждут сигнала. Вчера прибыли свежие войска. Сибиряки. Крепкие, привыкшие к лишениям люди, смелые охотники, отважные солдаты.
Почти все добровольцы, обученные только что, вооруженные только что, они показали себя настоящими героями, настоящими патриотами.
Памятная передовая «Известий». Ее читали в частях накануне великого дня наступления.
«Пусть проверяет нас время, борьба — ее тяготы и невзгоды не согнут и не сломят нас, Золото очищается в огне, человек раскрывается в огне борьбы. Пройдут годы, и когда каши дети или внуки спросят нас: «Что ты делал в дни Отечественной войны?» — каждый из нас, современников Великой Отечественной войны, должен иметь право ответить, гордо подняв голову: «Я исполнял свой долг, я бился вместе с народом, я отдавал борьбе все силы свои, все способности и все умение свое, я внес свою лепту в дело нашей победы!»
Вот о чем думали мы все в этот день, в эту длинную, бесконечно длинную ночь перед началом наступления.
Время тянулось нестерпимо медленно. Но вот шесть часов. Неслышные, поднялись цепи в белых халатах.
И вот уже прорвана оборона фашистов, захвачено тридцать восемь танков и знамя, первое вражеское знамя в наших руках.
Мы шли вперед шаг за шагом, километр за километром, освобождая родную землю, на которой никогда больше не должен появиться враг.
Пятнадцатого декабря наши войска освободили город Клин, город русской старины, город Чайковского, город, который стал с той поры городом славы советского оружия!
«…Чувствую себя теперь препаршиво в этой ужасной России. За это время я пережил страшные вещи, — так писал один из гитлеровских солдат домой.
