Мортон остановил «кадиллак» на стройплощадке, закрытой со всех сторон. Отсюда еще было добрых полмили до верфи. Труп канадца он уложил на заднем сиденье лимузина. На прощанье он провел рукой по бледному лицу друга, на котором начинала свертываться кровь. Беглый жест благодарности за спасенную жизнь. Потом Мортон сунул в карман остальные гранаты, которые еще лежали на коврике на полу «кадиллака», и покинул автомобиль.
На дороге Майк быстро замешался в потоке первых рабочих и без дальнейших происшествий добрался до дока, в котором на козлах стояла яхта. Обе руки Мортона были засунуты в карманы пальто, в левой — три гранаты, а в правой — снятый с предохранителя пистолет; среди лабиринта ремонтирующихся катеров и всяких приспособлений он пробрался к тому месту, где вчера видел «Анхоа».
Площадка была пуста…
Козлы были опрокинуты. Одно мгновение Мортону казалось, что он попал в ловушку. Но потом он увидел пустой барабан лебедки. Толстый стальной канат тянулся к воротам цеха.
У ворот Мортон натолкнулся на одного из своих докеров.
— «Анхоа» уже на воде?
— Да, сэр, — ответил тот и показал в сторону портовой акватории.
— Она находится у второй пристани. Пабло прогревает моторы. Надеюсь, вы довольны?
Вот «Анхоа» миновала вход в порт и взяла курс в открытое море. Час спустя на горизонте показался стройный силуэт миноносца. Стефенс велел Мортону не посылать сигнала «SOS», Это вызвало бы тревогу на катерах береговой обороны. Чего доброго, побег в последний момент мог бы сорваться. Вместо этого был назначен пункт встречи в нейтральных водах. В шесть часов пятнадцать минут яхта пришвартовалась к трапу миноносца США.
Газетчики, собравшиеся перед пуленепробиваемой стеклянной кабиной, выразили Мортону свое одобрение, выслушав его драматический рассказ о происшедшем, и не поскупились на строчки в своих органах, чтобы разоблачить скандальную закулисную историю дела Галиндеса. Читатели могли подумать, что американская пресса серьезно требует у правительства разрыва дипломатических отношений с режимом Трухильо. Давно испытанный трюк удался и на этот раз. Пресса свободно и бесцеремонно бичевала гангстерский режим, от имени возмущенной общественности требовала ответных мер, а правительство США, которое якобы не имело ранее ни малейшего понятия о всех этих гнусностях, обещало энергичные шаги. Нужное впечатление у масс было создано.
Через неделю после опубликования в печати истории Галиндеса государственный департамент сообщил, что правительство Соединенных Штатов направило министерству иностранных дел Доминиканской Республики резкую ноту протеста.
В тот же день сенаторы Морзе и Портен потребовали лишения дипломатической неприкосновенности доминиканского генерального консула в Нью-Йорке Эспале и создания сенатской комиссии по расследованию дела Галиндеса, перед которой Эспале должен был под присягой дать показания относительно обвинений, высказанных Майком Мортоном.
Однако государственный департамент умышленно замолчал тот факт, что за двадцать четыре часа до ходатайства сенаторов доминиканский генеральный консул был отозван со своего поста в Нью-Йорке и покинул США.
Резкая нота протеста американского правительства, если она вообще была отправлена, не обеспокоила Трухильо. Он оставил ее без ответа, объявил американского посла в Сьюдад-Трухильо персоной нон грата и потребовал его заменить. Не спрашивая о мотивах столь недружелюбного дипломатического акта, Вашингтон немедленно отозвал мистера Стефенса.
В конечном итоге все «энергичные меры» американского правительства, предпринятые в связи с делом Галиндеса, свелись лишь к тому, что сыну Трухильо было отказано в дальнейшем посещении военной академии в Форте Ливенуорте. Книга Галиндеса «Эра Трухильо» не вышла в свет, потому что единственная ее рукопись исчезла вместе с автором. А Майк Мортон, так героически начавший расследование, больше не подавал о себе вестей. Гонорар и сенсационные заголовки с его именем должны были его утешить в неудаче.
Хесус де Галиндес остался 10 167-м, бесследно исчезнувшим в Нью-Йорке в 1956 году.
Кира Сошинская
КОСМОТЕХНИКА
Зрелище было внушительным. Солнце свалилось за горы, но не успело уйти далеко; снежные вершины, подсвеченные сбоку, плыли над плоскогорьем, потеряв потемневшие подошвы. Казалось, их так тщательно взбили со свежими белками и сахаром, что толкни их пальцем — и улетят. Морозный вечерний ветер путался в лиловых подушках колючек и быстро затягивал льдом мелкие озерца. Еле различимые в тени, мохнатыми черными точками ползли на ночлег яки-кутасы.
Я подумала, что им, наверно, очень грустно сознавать, что они не выдержали конкуренции с грузовиками и газиками.
Совсем недалеко от нас на холме стояло какое-то марсианское сооружение о ста ногах, невесть как пробравшееся в необъятное великолепие памирского вечера. Это был радиотелескоп.
— У астрономов и переночуем, — сказал Седов.
Мирабшо, выслушав первую часть разговоров, повернул свою лошадь к ажурным опорам, и мы последовали за ним.
Так мы попали к астрономам.
Их домики спрятались за холмом, в низинке, где не так бесчинствовали ветры. Никто не вышел нам навстречу. Это было странно, потому что мы с полчаса шли на виду станции. Мирабшо и Султан, второй рабочий, принялись развьючивать лошадей, а мы тем временем заглянули в первый из домиков, благо дверь была приоткрыта.
За стандартной прихожей-тамбуром мы обнаружили две комнатки. Еще недавно в них обитали люди, один из которых даже не застелил с утра постель, а другой так быстро убегал куда-то, что оставил включенным магнитофон, и тот, прокрутив пленку, вертел бобину вхолостую. Седов выключил магнитофон и сказал:
— У них, наверное, ужин. И хороший аппетит.
— Посмотрим в другом домике.
Другой домик оказался столовой. И в нем никто не ужинал. Из кухни неслись облака дыма от пригоревшей каши, и тарелки с недоеденным супом сиротливо стыли на столах.
Седов прошел в кухню и выключил плиту.
— Теперь куда? — спросил он.
— Придется применить метод, — сказал Руслан.
— В смысле закричать «люди!»? — спросил Ким.
— Нет, искать по системе.
— А вот тот дом с проводами, — сказала я, — он больше других. Может быть, это их центр!
— Слишком тихо, — сказал Руслан. — Подозрительно тихо.
— Они убежали ловить снежного человека, — сказал Ким. Тишина стояла над долиной совершенно первозданная. Мне стало как-то не по себе. В самом деле, что могло так испугать или удивить обитателей станции, чтобы они разом исчезли! Я пристроилась рядом с Седовым, который шагал впереди нашей маленькой группы. Как-то спокойнее.
Сзади шли Ким с Русланом. Они тоже молчали. Как будто боялись спугнуть тишину.
И вот когда оставалось три шага до большого дома, нас остановил страшный, леденящий кровь в жилах (в этом духе говорят в таких случаях!) крик. В нем звучали первобытный страх, ужас встречи с пещерным тигром, прощание с жизнью…
Мы бросились туда, распахнули четырьмя парами рук широкую дверь и замерли.
Мы ошиблись. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что крик заключал в себе не страх и не ужас, а радость. Люди, набившиеся в комнату, окруженную с трех сторон панелями приборов, кричали от радости, прыгали от радости и от радости гулко шлепали друг друга по плечам. Наше появление не вызвало в них никакого удивления, и нам пришлось три раза поздороваться, прежде чем до них дошло, что приехали гости и гости удивлены их поведением.
— Вот здорово! — сказал, наконец, один из них, постарше, лет тридцати пяти на вид, лицо его было покрыто свежей бородой, находящейся в той стадии, когда неизвестно, то ли обладатель ее неделю не брился и собирается побриться завтра, то ли решил не бриться всю жизнь до тех пор, пока за дело не возьмутся общественные организации. — Вот здорово! — сказал чернобородый и представился:
— Фышлер.
— До вчерашнего дня просто доктор, и просто гений, и просто наш шеф, — добавил парень, весь в обширной рыжей бороде, которая не могла скрыть его молодого возраста, — а с сегодняшнего дня широкоизвестный гений.
Тут астрономы почему-то снова забыли о нас и начали кидать Фышлера к потолку, издавая крики.
