возвратились с рыбалки, которая, право сказать, не отличалась уловом, — они встретили Мари.
— Где твой отец? — спросил бретонец.
— Отец вышел, — ответила девушка.
— Гм, это довольно странно, — произнес Кернан, — и совсем не в его привычках.
— Он ничего вам не сказал, мадемуазель? — допытывался Анри.
— Нет! Я вызвалась проводить его, но вместо ответа он лишь крепко поцеловал меня и ушел.
— Ну так дождемся его возвращения, господин Анри, — вздохнул Кернан.
— Вы хотели с ним поговорить? — предположила девушка.
— Да, мадемуазель, — пролепетал Анри.
— Да, — добавил Кернан, — безделица, сущий пустяк. Подождем.
Настал час ужина, а граф все не появлялся. Друзья подождали еще, но вскоре их охватило беспокойство. Локмайе рассказал, что видел графа на дороге в Шатолен; он двигался быстрым шагом, опираясь на палку, как это делают путешественники.
— Что все это значит? — воскликнула Мари.
— Как! Он ушел, не предупредив нас?
Анри бросился по лестнице в спальню графа. Вскоре с письмом в руках он сошел вниз и протянул его Мари. Оно состояло всего из нескольких строк:
Глава XII
ОТЪЕЗД
Нетрудно представить, какое впечатление произвели на обитателей домика Локмайе эти несколько строк! Мари не могла удержаться от рыданий, и Анри стоило немало труда утешить ее.
Куда отправился граф де Шантелен? К чему такой поспешный отъезд, который не смог предугадать даже верный Кернан?
— Он отправился воевать! Он отправился сражаться с республиканцами! — были первые слова Мари.
— Без меня! — воскликнул Кернан.
Но, рассудив, что Мари осталась на свете одна, он понял, что граф решил возложить на него заботу о дочери.
Предположение о том, что граф присоединился к остаткам армии католиков, вполне походило на правду.
Действительно, борьба продолжалась с еще большей яростью и настойчивостью. Несмотря на множество войн, которые Конвент был вынужден вести одновременно, несмотря на террор, развязанный в Париже после расправы над жирондистами, несмотря на открытую вражду между членами правительства и некоторыми депутатами Конвента, на то, что над Дантоном[65] уже нависла тень эшафота, Комитет общественного спасения в лице Баррера, Бийо-Варена,[66] Карно,[67] Колло-д’Эрбуа,[68] марнского приора,[69] Робера Линде,[70] Робеспьера-старшего,[71] Кутона, Сен-Жюста,[72] Жанбона Сент-Андре,[73] приора департамента Кот-д’Ор, и Эро де Сешеля[74] демонстрировал бешеную активность.
Нелишне узнать, что думали об этих людях некоторые политические противники Комитета, который своими жестокими и кровавыми мерами спас Францию, беспомощную перед ужасами гражданской войны и угрозами Коалиции.
Наполеон сказал на острове Святой Елены: «Комитет общественного спасения был единственным правительством во Франции во время революции».
Господин де Местр,[75] принадлежащий к партии легитимистов,[76] имел смелость также признать это, заявив, что эмигранты, отдав Францию королям, никогда не смогут получить ее обратно.
То же думал и Шатобриан об этих двенадцати, чьи имена, по большей части, стали потом презираемы всеми.
Как бы то ни было, Комитет, решив покончить с Вандеей, ступил на путь жесточайших опустошений; адские колонны под предводительством генералов Тюро и Гриньона устремились туда после разгрома при Савене. Они грабили, убивали, разоряли; женщины, дети, старики — никто не избежал жестоких репрессий.
Князь де Тальмон[77] был арестован и казнен перед замком своих предков; д’Эль6е, больной, был расстрелян в кресле в присутствии двух его родных.
Анри де Ларошжаклен, двадцать девятого января 1794 года, после одержанной победы под Нуайе, подошел к двум республиканцам, захваченным в плен на поле брани.
— Идите, — сказал он, — я дарю вам жизнь.
В ответ один вскинул ружье к плечу и выстрелил. Пуля угодила главнокомандующему прямо в лоб, и тот свалился замертво.
В это время в провинции орудовали самые кровавые агенты Комитета. Восьмого октября Каррье, прибыв в Нант, начал работать над своим изобретением, которое он назвал «вертикальная депортация», а двадцать второго января на воду уже спускались баржи с раздвижным дном, предназначенные для пленных католиков.
Но чем больше их истребляли, тем большее упорство проявляли роялисты в своем стремлении сражаться с революцией. Поэтому не было бы ничего невероятного, если бы граф де Шантелен присоединился либо к Шаретту, который, покинув остров Нуармутье, снова возглавил борьбу, либо к Стоффле, который заменил Ларошжаклена.
Обескровленная армия католиков развернула беспощадную партизанскую войну. Стоффле и Шаретт, эти два выдающихся вандейца, не щадили республиканских генералов. Шаретт с десятью тысячами человек в течение трех месяцев успешно сражался против республиканских войск, в итоге он нанес сокрушительное поражение армии генерала Акзо;[78] сам же генерал был убит.
Эти события не оставили в стороне селения бретонской глубинки, и нередко Дуарнене вздрагивал при звуках сражений.
Возможно, графа не было в Вандее, тогда ничто не мешало ему примкнуть к движению шуанов. Жан Шуан в последние месяцы того рокового 1793 года поднял на борьбу все население департамента Нижний Мен, пройдя от Майнца до Морбиана.
Здесь граф де Шантелен мог сыграть важную роль; так почему бы ему не воспользоваться открывающейся перспективой? Треголан и Кернан обсуждали все возможности. И все же неразговорчивость графа накануне отъезда заставляла Кернана колебаться.
— Он не стал бы скрывать от нас, — повторял бретонец, — если бы собирался возвратиться на поле брани.
— Кто знает?
— Нет, здесь что-то другое.
То один, то другой ходили добывать последние новости с полей сражений; они иногда добирались даже до Вандеи и Морбиана, шум битвы наполнял болью их сердца. Однако, несмотря на все усилия, им не удалось узнать ничего определенного.
Мари дрожала и молилась за своего отца и, оглядываясь вокруг, чувствовала себя почти покинутой в
