окровавленные, изуродованные тела — шестилетнего Феди и опоры матери — Павлика, усыпанных клюквой между двух белоствольных берез. Суд по заслугам наказал убийц. Так на заре Советской власти гибли пионеры — защитники обездоленных, обманутых и ограбленных, как герои «За землю, за волю, за лучшую долю».
А притихшим ребятам Софья Семеновна добавила: «Имена детоубийц должны быть прокляты не только людьми, но и церковью».
После короткой паузы начались почемучки.
Пока они ребятам распочемучивали, у Виталия перед Красноярском нарастала тревога: водитель он хреновый, города не знает, как проедут.
Но Людмила любит приятные сюрпризы. Увидев на обочине стоящий автобус «ПАЗ», сказала Виталию: «Притормози». Выйдя из машины, побежала к нему. Из автобуса повыскакивали старые и малые, выделялся светловолосый с волнинкой мужчина. Обняв его, Людмила подвела к Виталию и представила: «Папа. А мама дома готовит». Хлесткий, изучающий взгляд, крепкое рукопожатие, душевное объятие, и Виталий принят в родню.
Щебетание Людмилы с родственниками, представление их, запутало Виталия, Софью Семеновну в именах и родственных связях. Сереже с Ромкой нашлись сверстники, и пока взрослые знакомились, обсуждали дорогу, дети убежали в лес и играли в прятки.
За руль сел брат Людмилы, Егор, он-то и сопровождал семью Маркиных во всех поездках по городу. У подъезда их пятиэтажки вывалили все жильцы. «Уважают семью тестя», — проскочило у Виталия. Теща на расшитом рушничке вынесла на крыльцо хлеб с солью: кто больше откусит, тот и главенствует в семье. Соблазнительно показать всем, кто в доме хозяин. «Милый, конечно, ты», — шепнула Людмила, надкусила каравай, измазав помадой. Виталий откусил вместе с помадой под возгласы и аплодисменты. Но экзамен продолжался, крепкие ли будут внуки? Взяв на руки, он легко понес ее на третий этаж. Теща осталась довольна. Не запыхавшись, поставил на ноги, и тут же ее у него украли. Из десятка женских и мужских ног, на миг показывающихся из-за ширмы, он должен узнать ее и не ошибиться. Затем выкуп невесты и одарение родных изделиями родного комбината, купленных по себестоимости в заводском магазине.
Угодил тестю стеклопластиковой телескопической удочкой, теще — бигуди, семье Егора — новогоднюю электрогирлянду. Сережа с Ромкой — ребятишкам — детские стеклопластиковые лыжи, игрушку — конструктор, жвачку. Никто не обойден и не забыт.
Отношение между родственниками везде разное. Здесь же таков порядок: каждая семья приглашала в гости молодых, родственников, друзей, угощала и старалась преподнести что-то свое, семейное.
Хозяин, Никита Егорович, любил разговоры на политические темы, и здесь они плотно сошлись с зятем. Если кто-то обвинял коммунистическую партию, как во время освоения целинных и залежных земель гноили хлеб на токах, то он говорил: «Это не партия, это ротозеи от партии, бездельная прослойка, делающая вид работящих крестьян». Приводил грандиозные цифры прибыли от выращенного зерна и скота, а Виталий вторил ему:
— Когда нас заставили вооружаться после войны, то химкомбинат строился на эти деньги.
— Если бы не угроза атомного нападения со стороны США, — горячился Никита Егорович, — то мы одну проблему для России — дороги — давно решили бы.
— Зачем кукурузу бедную на крайний север загнали? — обвинял второй.
— Это карьеристы в своем докладальческом рвении готовы хоть на твоем пупке построить кроличью ферму. Дайте срок, и вторая проблема — дураки — будет изжита.
И рассказал анекдот.
«Приехал Федор в Ялту по профсоюзной путевке и «загудел». Пришла медицинская сестра и говорит: «Время лечения кончилось, нужно уезжать». Вышел Федор и удивился: «Баб-то сколько, и море еще есть!»
Всегда Виталий был против, чтобы таким давали отпуск летом. Пусть зимой буровят снег!
Валентина Петровна перебила разгорячившегося мужа:
— Гости еще выпить хотят, а ты политикой пичкаешь! Второе остынет.
— Наслушаются американских передач и думают, что у них там рай. А то, что своей бездушностью в погоне за богатством они уничтожили целый народ — индейцев — вы не хотите слышать! У них действует огромная армия обоснователей и они обоснуют даже две совершенно противоположные истины. Они и у вас вытравливают все человеческое, используя у некоторых дурную наследственность. Советскому эмоциональному мышлению прививают жестокость, холодную расчетливость и ненависть к самим себе. У них ты или добыча, или охотник — третьего не дано, — категорически заключил он и пригласил выпить.
Вечер закончился весело, шумно и без политических дебатов.
А Егор у себя замордовал фокусами с веревочкой и картами, а кто помоложе — почти цирковыми трюками с палкой. Раньше он работал шофером в автоколонне с отцом на одном автобусе, но настоящим фокусником стал по регулировке топливных насосов дизельных двигателей. По мере мощного увеличения количества дизельных машин росла и популярность, ему везли эту аппаратуру со всего города, пришлось устанавливать очередность, сроки и четко их выполнять.
Песни, да частушки, анекдоты, небылицы, да теплота отношений главенствовали в каждой компании — пьяных не было, но глаза блестели и заряд положительных эмоций, хорошего настроения получали надолго вперед.
Так, днем по достопримечательностям и магазинам Красноярска, а вечером к кому-то в гости, обильное наедание и водконаливание. Виталия все приглашают, уговаривают выпить, а Людмила посматривает — выдержит ли он этот напор. Виталий с каждым почокается, пригубит, но рюмку не ставит: если поставил, значит не уважает. Так и веселится: ни в одном глазу.
Он и в цехе беспощаден к выпивохам, но когда приходилось коллективно отмечать благородную работу после воскресников, любил разливать и преподносил каждому с юморными словами благодарности и похвалы. Механику говорил: «тебе за малую механизацию», а укупорки в вагон таскали на плечах. Снабженцу: «За хорошую необеспеченность спец. одеждой, доставал ковш и капал со стуком на дно». Все хохотали и каждый еще что-то добавлял. На воскресники выходили не совсем по желанию, а делали работу, несвойственную каждодневному труду, но проводились с приподнятым настроением, по праздничному и большой пользой производству, сочетались общественные интересы с личными интересами трудящихся.
Нравился тестю этот неторопливый отец его будущих внуков. А, видя с какой нежностью к нему относится дочь, проникался уважением и родственными чувствами к Софье Семеновне и Сереже.
Но главное событие было впереди. Никита Егорович на «ПАЗике» обслуживал управление автоколонны. С разрешения, в субботу утром, набив автобус до отказа родственниками, друзьями, их детьми, повез в свою деревню, где жили его родители и основная родня. За городом вел автобус Егор, а хозяин неторопливо рассказывал историю своего древнего рода.
Эти красивые и суровые места к середине девятнадцатого века стали царской ссылкой. До 20 тысяч человек в год в кандалах от деревни к селу гнали их. Тысячи тысяч безвестных холмиков находятся на этих просторах. Но стремление к свободе и революционное сознание нельзя было похоронить, оно ширилось и, как снежная лавина, набирала мощь. Царские тюрьмы не вмещали политических и уголовных заключенных, кандальный звон нарастал по всей Сибири. Количество мертвых не считали, а количество живых — сколько пришло к назначенному месту, столько и пришло, вот и родилось выражение — «нет человека, нет проблемы».
— Я не комментировать желаю, а рассказать, как личное каждого сопереживалось с общим всех, — вставил Никита Егорович, чтобы привлечь внимание. — Но юридически бесправный, духовно сломленный тюрьмой и ссылками, разобщенный человек не сразу становился полезным обществу.
Декабристы размещались в основном под строгое око гарнизонных начальников, народовольцы — по Восточной Сибири, социал-демократы сосредоточены в Томске и его окрестностях, старообрядцы — на Алтае. Виталий, изучавший историю у замечательного преподавателя Эльзаса Павловича, удивлялся познаниям простого шофера.
Феодальная система и заводская барщина организации труда, были тормозом развития производственных отношений и экономическому росту людей. Сибирь оставалась районом незрелого капитализма, а приток людей из европейской части обеспечил заселение русскими, превратившихся в аборигенов. Но пролетариат, как основа общества, его политическая сила в дореволюционный период сложиться не успели. И только Октябрьская революция, советская власть создали условия для развития общественных фондов, а люди приучаются разумно и правильно использовать плоды народного труда, — материальные и духовные блага, — в интересах развития общества и каждого человека, это трудный и длительный процесс.
Машина резко запрыгала на ухабах, все резко кинулись вперед. Кто-то крикнул: «Водителя на мыло!».
«Мой отец, Егор Никитович, ровесник первой 1905 г. Революции, — продолжил он, как только все успокоились, — в пятнадцать лет красный партизан, внук ссыльного за революцию политкаторжанина, который нашел в себе силы побороть ненависть местного населения, гонение властей, восстановил сломленный дух, осел в деревне, построил дом, привез семью, вырастил целый сад. Так мы, его потомки, и живем: строим, воспитываем, защищаем, но все это идет не само по себе, а в общем стремлении».
Автобус зашел на новый бетонный мост через речушку перед деревней. «Каждую весну она сносила деревянный мост, отрезая ее надолго от мира, теперь он навечно соединил их», — закончил Никита Егорович и замолк.
Село Борково заняло словно отведенное природой для нее место на протоке реки Енисей. Это мощный мясомолочный колхоз со своим маслозаводом, бетонно-растворным узлом и новой средней школой. Автобус и автомашину поставили за оградой у дома. «Не было случая в деревне, чтобы что-то было тронуто», — сказал дед Егор. Подходят и подъезжают гости, просторный двор, покрытый ковром пахучей ромашки, наполняется разговорами, приветствиями, возгласами, объятиями и поцелуями.
Дед Егор, видя скучающего Виталия, отозвал его. «Притомился? — спросил. — Рядом река, собери ребятню, да искупай их. Никитка, — позвал одного из внуков, — ты за старшего, но слушайся дядю Виталия».
Проходя мимо пустых, рядами стоящих лабазов животноводческой фермы — скот на летних выпасах — Никитка с детской откровенностью рассказал: «Дед Егор более 20 лет заведовал фермой, строил эти дворы, увеличивал поголовье скота и надои молока». Уважительный рассказ мальчика определил ход мыслей Виталия: «Это и позволило справедливое распределение по труду общественных фондов в виде бесплатного образования, пользование библиотеками, бесплатного лечения и детских садов, бесплатное пользование спортивными сооружениями, клубами и дворцами культуры. Вот они ленинские ростки коммунизма».
Ватага тем временем, на ходу снимая и бросая одежду, плюхнулась в голубые освежающе воды. Переплыв с Сережкой протоку, Виталий слышит родной голос: «Эй, купальщики, отбой, столы ждут вас!» «Серенька, нас мама зовет», — позвал из-за куста отец. «Мама!» — незаметно для себя первый раз произнес сын. Проголодавшаяся толпа вихрем снялась, а замыкают ее, взявшись за руки, сын с мамой и папой.
За обильно заставленные столы пригласил Никита Егорович, а помогал ему рассаживать и распределять посуду, чтобы никто не остался без ложки или
