прибегать к явно незаконным действиям. Это он испытал на себе в бытность прокурора судебной палаты. Так же, по всей вероятности, ему придется поступать и в качестве министра. Переверзев выразил даже сомнение, что после отставки присяжные поверенные примут его обратно в свое сословие. И далее в таком же духе. Однако адвокаты были настолько радостно возбуждены от встречи с высоко взлетевшим коллегой, что пропустили его слова «о беззакониях» мимо ушей.
С. В. Завадский отмечал в своих воспоминаниях, что став министром, П. Н. Переверзев «не обнаружил… ни настойчивости, ни последовательности. Его, как и Керенского, как и все Временное правительство, как, может быть, и большинство членов исполнительного комитета Советов рабочих депутатов, несло, куда хотело, крайнее левое течение, становившееся сильнее и сильнее, но пока оставшееся по-прежнему подводным, хотя кое-где уже и поднимавшееся на поверхность». А известный революционер Н. Н. Суханов называл Переверзева «одной из подозрительнейших фигур в коалиционном правительстве». Некоторые современники, примыкавшие к большевистскому крылу социал-демократической партии, вообще полагали, что Переверзев слишком круто изменил свою политическую ориентацию. Защитник большевиков на судебных процессах, устраиваемых царским правительством, превратился в их ярых гонителей, особенно после июльских событий.
Став прокурором палаты, а затем и генерал-прокурором, П. Н. Переверзев тем не менее занимался и вопросами, которые больше подходили для амплуа общественного деятеля, нежели руководителя высокого государственного органа. Например, в Петроградской прокуратуре он держал на должности товарища прокурора специального человека, занимавшегося «подысканием» квартир для каких-то политических организаций. С подобными же просьбами к нему часто обрщались и в министерстве юстиции. На замечания своих заместителей, что подыскивать квартиры не дело властей, Переверзев обычно отвечал, что «нельзя и опасно со всеми ссориться».
Вообще он часто брался (иногда и с подачи А. Ф. Керенского) не за свои дела. Так, однажды Керенский поручил ему, тогда еще прокурору палаты, заняться вопросами организации контрразведки. Павел Николаевич Переверзев не только согласился на это нелепое предложение, но и так втянулся в дело, что когда стал генерал-прокурором, то оставил этот вопрос за собой и даже получил под него (без какого-либо постановления правительства) крупную сумму денег. Он ежедневно (в ущерб другим делам) подолгу выслушивал доклады заведующего контрразведкой эсера Миронова. Многим сотрудникам это, конечно, не нравилось, но они помалкивали, тогда как товарищ министра А. С. Зарудный, человек горячий и резкий, был настолько возмущен, что порывался даже уйти из-за этого в отставку.
П. Н. Переверзев всегда стремился подчеркнуть свое высокое положение министра и генерал-прокурора, причем, выходило это не всегда уместно. А. А. Демьянов вспоминал, как в первый раз явившись на заседание комиссии по пересмотру Судебных уставов (в нее входили многие корифеи юриспруденции, в частности, А. Ф. Кони), Переверзев высокомерно заявил, что они, то есть все собравшиеся, нужны ему для очень важной работы (а эта работа шла уже полным ходом).
По свидетельству Н. Н. Суханова, летом 1917 года «в стране продолжались эксцессы, беспорядки, анархия, захваты, насилия, самочинство, «республики», неповиновение и расформирование полков…» В таких условиях сделать что-либо кардинальное П. Н. Переверзев не мог; авторитет его стал заметно падать. В правительстве чувствовалась растерянность.
В Петрограде активную деятельность развили большевики, анархисты, представители некоторых других партий. В начале июля 1917 года натиск «низов» на правительство достиг своего апогея. Коалиционное правительство по существу уже не владело обстановкой. 3 июля в Петрограде начались беспорядки, которые продолжались и на следующий день. Активную роль здесь играли большевики и их орган газета «Правда». Вечером 4 июля П. Н. Переверзев дал приказ о немедленном освобождении здания типографии. Посланный туда воинский отряд арестовал всех работников типографии, изъял рукописи и документы. Все это было доставлено Переверзеву, который находился в штабе Петроградского военного округа.
В июльские дни основные события разворачивались у Таврического дворца, куда подошло несколько десятков тысяч рабочих и солдат, требовавших передачи всей власти Советам. На сторону выступавших перешел и гарнизон Петропавловской крепости. Спустя несколько дней после этих событий, П. Н. Переверзев, обвиненный в бездействии, в письме в редакцию «Нового Времени» отмечал: «Не арестовал же я 4 июля до опубликования документов главарей восстания только потому, что они в этот момент фактически уже арестовали часть Временного правительства в Таврическом дворце, а князя Львова, меня и заместителя Керенского могли арестовать без всякого риска, если бы их решимость хотя бы в десятой доле равнялась их преступной энергии».
Ситуация, действительно, была критической. В этих условиях для того, чтобы вызвать антибольшевистскую реакцию в войсках, П. Н. Переверзев решил опубликовать попавший из контрразведки в его руки материал о якобы имевшихся связях В. И. Ленина с Германией и о финансовых отношениях большевиков с немцами, осуществляемыми через Стокгольм. После небольшого совещания с генералом П. А. Половцевым и полковником Б. В. Никитенко, он пригласил к себе представителей воинских частей Петрограда и журналистов. Здесь Переверзев представил им часть имеющихся у него документов и свидетельств. Основными свидетелями против большевиков выступали некий лейтенант Еременко, рассказавший, что, находясь в плену, он слышал разговор о том, что «Ленин работает на Германию», а также Г. А. Алексинский, скомпрометировавший себя депутат от большевиков в Государственной думе. Хотя объяснения их были довольно невнятными и туманными, они представляли большую опасность для большевиков — солдаты могли от них отвернуться.
Прокурор судебной палаты Н. С. Каринский, сочувственно относившийся к большевикам, передал им о планах Переверзева. После этого И. В. Сталин позвонил в исполком Петроградского Совета и потребовал «остановить распространение клеветнической информации о Ленине». Чхеидзе и Церетели стали обзванивать редакции петроградских газет, настаивая на отказе от публикации правительственного сообщения. Считали преждевременным «разоблачение» большевиков даже такие министры Временного правительства, как Терещенко и Некрасов. Однако в газете «Живое слово» 5 июля 1917 года под заголовком: «Ленин, Ганецкий и K° — шпионы» материалы Переверзева все-таки появились. По городу были расклеены также плакаты с аналогичным текстом.
Опубликованные материалы вызвали взрыв негодования. Буржуазная пресса, захлебываясь, писала о продажности большевиков и устроила настоящую травлю В. И. Ленина и его соратников. Сторонники большевиков резко осуждали публикацию и даже образовали комиссию для расследования клеветы. Вследствие разразившегося скандала П. Н. Переверзев вынужден был 6 июля 1917 года подать в отставку с поста министра юстиции и генерал- прокурора.
После выхода в отставку Переверзев возвратился к своей прежней деятельности по заведыванию санитарным отрядом петроградской адвокатуры на фронте. А. А. Демьянов считал, что П. Н. Переверзев был, при всех своих ошибках, «чистым и честным человеком», но «большим фантазером, беспрограммным и неумелым администратором». «Большевики должны ненавидеть Переверзева, — писал он. — Я знаю, что когда пришло их время, они готовили крупный процесс с именем Переверзева. Предупрежденный Переверзев скрылся из Петербурга. Большевики преследовали его семью. Если бы Переверзева судили, то вряд ли бы он избежал смертной казни. Но большевики не постеснялись бы казнить его и без суда».
П. Н. Переверзев эмигрировал. В 1920-е годы он проживал в Париже. Умер Павел Николаевич в 1944 году.
«УКРЕПИТЬ В НАРОДЕ ЧУВСТВО ЗАКОННОСТИ И ПРАВА»
Генерал-прокурор ИВАН НИКОЛАЕВИЧ ЕФРЕМОВ
Иван Николаевич Ефремов родился 6 января 1866 года в родовитой дворянской семье. Он принадлежал к числу крупных помещиков области Войска Донского. Иван Ефремов блестяще окончил новочеркасскую гимназию, получив вместе с аттестатом зрелости золотую медаль. После этого он поступил на физико-математический факультет Московского университета, где в течение четырех лет слушал лекции и сдал все зачеты. Однако государственный экзамен держать не стал и вышел из университета. Некоторое время он занимался исключительно сельским хозяйством, а в январе 1892 года областным дворянским собранием был избран почетным попечителем Донской новочеркасской классической гимназии сроком на три года. В августе он был утвержден в этой должности.
В том же году 6 октября И. Н. Ефремов был избран (на три года) почетным мировым судьей Донецкого округа, а 1 февраля 1893 года Правительствующий сенат утвердил это решение. Тогда же приказом по ведомству Министерства юстиции от 16 февраля 1893 года он был «приглашен» к участию в Донецком окружном по крестьянским делам присутствии на период с 1893 по 1895 год.
В последующем И. Н. Ефремов вплоть до Февральской революции каждые три года выбирался в почетные мировые судьи Донецкого округа, причем дважды, в 1895–1898 и 1901–1904 годах, был председателем съезда мировых судей. До 1904 года он совмещал эту должность с выполнением функций почетного попечителя Новочеркасской гимназии и работой в окружном по крестьянским делам присутствии.
Иван Николаевич Ефремов с восторгом принял октябрьский манифест 1905 года, впервые предоставивший гражданам России, хотя и урезанные, но все же более или менее демократические права и свободы. Он с головой окунулся в политику и, благодаря своей широкой известности на Дону, на съезде землевладельцев абсолютным большинством голосов был избран депутатом I Государственной думы от Области Войска Донского. Ефремов участвовал в создании партии «Мирное обновление», близко примыкавшей по своим позициям к октябристам. С думской трибуны он тщетно призывал депутатов осудить всякое насилие, в том числе и распространившиеся в стране аграрные беспорядки. Перед роспуском думы И. Н. Ефремов предлагал закончить обращение к народу следующими словами: «Государственная дума, действительно пекущаяся об установлении законности и благополучии всего народа, высказывается против погромов, пожаров, грабежей и считает своей задачей осудить всякое насилие и всякий произвол, откуда бы он ни шел». Однако к его голосу тогда еще не прислушивались — молодой политик не имел большого общественного веса.
Во II Государственной думе, просуществовавшей всего несколько месяцев, Ефремов не участвовал. Тем не менее перед ее созывом он опубликовал в «Московском еженедельнике» большую статью о задачах Государственной думы. В ней были сформулированы идеи, которые стали основополагающими во всей деятельности И. Н. Ефремова в III, а затем и IV Государственных думах. «Пора отказаться от правительственного насилия и беззакония и очистить место праву и свободе. Пора возвратить закону его великое значение, чтобы он один действительно определял взаимоотношения государства и его органов с гражданами и этих последних между собою, и чтобы все, от мала до велика, ему неизменно подчинялись, — писал И. Н. Ефремов. — Бесправие граждан и произвол властей развратили все классы. Не видя уважения своих прав, не находя непоколебимой опоры в самом законе и суде, мы привыкли в России не уважать права соседа и преклоняемся лишь перед силой… Чтобы укрепить в народе, во всех слоях его, чувство законности и права, сознание обязанности самому заботиться о своем благополучии и бороться за него, необходимо твердо и последовательно провести во всем государственном строе начала законности и самоуправления…»
Продолжая служить почетным мировым судьей (без жалованья), И. Н. Ефремов достиг в 1908 году чина надворного советника. К этому времени он уже имел ордена Св. Станислава 3-й степени и Св. Анны 2-й и 3-й степеней.
