Я начинаю ощущать настоящее удушье. Понимаю, что это результат разыгравшегося воображения, но ничего не могу с собой поделать. Мне никак не удается сделать полный вдох, какой-то ком стоит поперек горла и мешает дышать. Нужно взять себя в руки. Но как это сделать?.. Я пытаюсь подсчитать пульс. Мне кажется, такая процедура должна успокоить расходившиеся нервы. Считаю вслух. Голос у меня хриплый, срывается. Вдруг вспоминаю, что не посмотрел на часы. Подношу часы к глазам, но ничего не вижу. Очевидно, мешает резиновая перчатка. Обнажаю узкую полоску на сгибе кисти, но опять ничего не могу разглядеть — циферблат не светится. Вот досада! Я надел сегодня часы с темными стрелками! Надо их осветить. Сую руку в карман, извлекаю маленький электрический фонарик и освещаю часы.
Тусклый свет фонаря кажется вспышкой молнии. Прямо передо мной темнеет узкое отверстие выхода. Поднимаю с пола саквояж и медленно бреду прочь из усыпальницы. У выхода замечаю кабель, по которому подавалось питание к злополучному прожектору. Я возвращаюсь, собираю его и ухожу.
Я стучу в пластмассовую крышку, и она моментально откидывается. Меня встречают де Моран с сотрудниками. Они вооружены до зубов археологическими средствами нападения. Сейчас наступит торжественное мгновение: археологи ринутся в неизвестную погребальницу. Условия стерильности для них не обязательны; они могут работать там вдвоем и втроем.
— Вы быстро справились, доктор! — восклицает де Моран.
— Разве?
— Конечно. Вы пробыли там семь минут.
— Я бы справился быстрей, — говорю я, — но у меня сгорела лампа в прожекторе.
— Вот как? — де Моран хмурится. — Нужно заменить.
Они возятся с лампой, а я смотрю на них и не могу понять… себя. Что стоило мне детально, сантиметр за сантиметром, ощупать стены? Смотать кабель? Ведь он привел бы меня к выходу! А как мог я забыть о карманном фонаре? Нет, хорошо, что мои лондонские друзья не видели меня в подземелье храма «Черного тукана».
— Сейчас же начинаю готовить образцы к дороге, — говорю я де Морану. Он кивает, но, кажется, не слышит меня — он уже там, внизу, рядом с тысячелетним прахом жреца.
Подготовка образцов к дальней перевозке заняла у меня много времени. Каждую колбочку со стерильно обработанной поверхностью я помещаю в широкогорлую стеклянную банку, тоже простерилизованную в специальном автоклаве. Банки запечатываю в особые контейнеры, в которых их можно транспортировать хоть на край света. Таких контейнеров набирается больше десятка. Когда они выстроились на полу походной лаборатории, я почувствовал, что дело сделано.
Скоро встречаюсь с де Мораном. Вид у него ослепительный.
— Что-нибудь нашли? — спросил я.
На темном от загара лице блеснули фарфоровые зубы.
— Археологи никогда не говорят «да», пока не отбросят тысячу «нет». Есть кое-что… Но для обработки материала нужно время…
— Разговор с жрецом племени майя, записанный на магнитофонную пленку? Координаты древних городов? Письмо финикийцев со штампом «Авиа»? — допытывался я.
— Можете не продолжать. Оттиск статьи о храме «Черного тукана» я вышлю вам сразу же после ее выхода в свет. Куда удобнее, в Лондон или в Оксфорд?
Не знаю, что дернуло меня ответить:
— Боюсь, что я приеду за ним сюда…
— Отлично, дружище! Когда же вы приедете?
— Еще ничего не знаю. Я далеко не уверен, но…
— Зато я знаю, док! Это зов сельвы! Вы конченый человек, док. Вы быстро забудете Европу. Жизнь в Бразилии…
— Напрасно стараетесь, дорогой Альфонсо, добродетели сельвы меня не интересуют, меня волнуют ее пороки.
Де Моран осекся и удивленно посмотрел на меня. Затем быстро переключился на излюбленную тему. Он стал уверять меня, что археологи Бразилии находятся накануне великих открытий.
Я не слишком внимательно прислушивался к его словам. Мне запомнилось только, что около города Дураваду найдена камея египетского происхождения, а в Серра Маранжу — финикийские стеклянные бусы и серьга с изображением нильского крокодила.
— Как могли попасть в Бразилию все эти вещи? — отчаянно жестикулируя, наступал на меня де Моран. — А бледнолицые индейцы? А изображения ленивца и тюленя, выгравированные на склонах реки Риу-Урубу?
— Хватит, хватит, дорогой сеньор! — взмолился я.
Де Моран рассмеялся. Он, кажется, хорошо понимал меня.
…Тогда мне удалось отвязаться от темпераментного археолога, и, может быть, отрывочные сведения, случайно застрявшие у меня в голове, благополучно выветрились бы из нее через неделю. Откровенно говоря, меня не очень волновали все эти древние тайны, запутанные и косноязычные, как священное писание. Затерянные города, Атлантида, финикийские корабли на Амазонке, связь Америки с Африкой — все это было, бесспорно, любопытно. Но не более. А разве мало других интересных вещей?
Но наш последний разговор я запомнил глубоко и беспокойно. Точнее, я припомнил его уже потом, в Оксфорде, и пережил заново гораздо острее и глубже, чем в первый раз.
— А вы знаете, док, — сказал де Моран, — в ваших пробирках может быть скрыто разрешение одного из наиболее дискуссионных вопросов мировой науки.
— Вы, кажется, собираетесь перейти в мою веру? Браво! Загадки вируса и клетки дадут вам не менее жгучие ощущения, чем все эти толтеки, ольмеки и усопшие жрецы.
— Вы меня не так поняли. Я вторгаюсь в ваши владения, соблюдая интересы усопших жрецов.
— Расскажите, Альфонсо. Мне это кажется по-настоящему интересным.
— Смотрите же, док! Вы рискуете нарваться на целую лекцию. Начать ведь придется издалека.
— Иду на риск. Рассказывайте.
Но он замолчал, сосредоточенно массируя пальцами гладко выбритый подбородок.
— Я мысленно измеряю ваше невежество. И не знаю поэтому, с чего начать.
— Не стоит мерить. Невежество беспредельно. А начать можете хотя бы с Нового царства, — сказал я первое, что пришло мне на ум.
— С Нового царства? Это идея… Кстати, знаете ли вы, что Новое царство майя действительно возникло заново, и отнюдь не на месте Древнего царства?
— Логический парадокс? Старое не предшествовало новому?
— Вы угадали. Города Нового царства были построены на совершенно девственной почве, вдали от родных пенат Очаги древней культуры сосредоточены в Гватемале, Гондурасе, Чиапаса, Табаска; Нового — на севере Юкатана.
— Экспансионистские устремления ацтеков и инков?
— Нет. Не армия и не отдельные колонисты переселились на север, а весь народ майя. В один прекрасный, точнее — злосчастный день целый народ покинул обжитые города, величественные храмы, могилы предков и отправился в далекий путь, чтобы отвоевать у лесов и болот место для новой страны.
— Это что, очередная смелая гипотеза?
— К сожалению, это истина в конечной инстанции.
— Мне как естественнику нужны доказательства.
— Они есть, мой друг. Они есть. Это календарь. Точнейший в мире календарь майя. Кстати, у майя длина года исчислялась — дайте я напишу — в 365,242129 дня. Современные же астрономические исчисления дают величину 365,242198.
— Да. Я что-то такое припоминаю. Ошибка в пятом знаке после запятой! Поразительная точность.
— Так вот, народ, создавший такой исключительный календарь, стал его рабом. Майя строили свои великолепные сооружения отнюдь не тогда, когда они были им необходимы. Только по указанию календаря. Каждые пять, десять, двадцать лет они возводили новую постройку и высекали дату на камне. Они
