сердцу!
— Я исполню свой долг! — вполголоса сказал Михаил, и в тоне, которым были сказаны эти слова, звучала та же самая жуткая нотка.
Генерал подошел к письменному столу и взялся за перо. Его рука дрожала и отказывалась служить, но он, подавив слабость, написал несколько строк и подал написанное капитану.
— Я все отдаю в твои руки, Михаил! Ступай! Быть может, тебе удастся избавить меня от самого худшего. Но если через сутки я не буду иметь от тебя известий, тогда мне самому придется громогласно объявить, что последний Штейнрюк...
Он не мог договорить до конца, его голос прервался, рука с силой отчаяния пожала руку Михаила. Непризнанный сын отверженной дочери должен был стать теперь спасителем родовой чести, единственной, последней надеждой старца.
— Доверься мне, дедушка! — сказал Михаил, отвечая на рукопожатие. — Ты сам сказал, что если можно еще спасти что-нибудь, то я спасу. Я извещу тебя прямо в главную квартиру. До свидания!..
Глава 30
На южногерманской железнодорожной станции Ц. дарила невероятная суматоха, потому что этот сравнительно незначительный городок представлял собой железнодорожный узел для трех линий и лежал прямо на пути к Рейну. День и ночь через него проносились воинские поезда, в которых войска доставлялись к западной границе, и сам Город был переполнен солдатами.
В каких-нибудь ста шагах от станции находилась гостиница низшего разряда, в которой обыкновенно останавливались только крестьяне и которая во всяком случае не подходила для путешественников, прибывших сюда час тому назад. Это была молодая, видимо, аристократического происхождения дама, путешествовавшая в сопровождении священника и лакея. Маленькая, низкая комната, которую им отвели, страшно неопрятная и крайне скудно обставленная, было единственной, что они могли найти.
Дама сидела у стола, положив голову на руки. Она была в глубоком трауре, казалась очень бледной и грустной, но это не могло скрыть необычайную красоту ее лица.
— Боюсь, что нам придется остаться здесь на довольно долгое время! — сказал священник, сидевший напротив дамы. — Слуга тщетно бегал по всему городу, все гостиницы переполнены и частные комнаты сданы. На одну ночь еще куда ни шло, но дольше вы ни в коем случае не сможете пробыть здесь, графиня Герта!
— А почему бы и нет? — небрежно спросила Герта. — Едва ли завтра нам представится что-нибудь лучшее, а в такое время, как теперь, приходится примириться с необходимостью.
Священник — это был уже знакомый нам отец Валентин — с удивлением взглянул на избалованную девушку, которая в другое время не нашла бы слов для выражения своего возмущения и негодования, если бы ей пришлось провести ночь в такой обстановке, а теперь легко мирилась со всеми неудобствами.
— Но в этом не было никакой необходимости, — возразил он. — Михаил совершенно определенно написал вам, что проследует со своим полком через этот город только послезавтра и предварительно пришлет еще телеграмму. До того времени мы могли бы спокойно оставаться в Беркгейме.
Герта отрицательно покачала головой.
— От Беркгейма сюда четыре часа пути, могли произойти какие-нибудь изменения в расписании движения войск, так что можно было бы опоздать. Только здесь я могу узнать наверное, когда действительно прибудет полк. Не ворчите, ваше высокопреосвященство, я должна попрощаться с Михаилом, зная, что он, быть может, идет на смерть... Страшно даже подумать, что я могла бы не застать его!
Отец Валентин вовсе и не собирался, ворчать, а лишь втайне дивился той власти, которую приобрел Михаил над гордой, своенравной молодой графиней.
— Я благодарю Небо и за то, что оказалось возможным сопровождать вас, — сказал он. — Таннгеймский священник прислал мне на замену своего капеллана, так что я смогу и доставить вас обратно в Беркгейм.
Графиня с сердечной признательностью пожала руку старика.
— Ведь у меня и нет никого, кроме вас! Опекун сердится на меня, как я и предполагала заранее, — он даже не ответил на мое письмо, а тетя Гортензия была вне себя, когда узнала о моем обручении с Михаилом. Она устроила мне такую сцену, что я уже не могла оставаться долее в Штейнрюке, как ни горько было мне так скоро покинуть могилу матери. Только мне, право, стыдно, что я причинила вам так много хлопот и затруднений. Бо-юсв, что вам отвели еще более ужасную комнату, чем мне!
— В данный момент у меня комнатушка в подвальном этаже, у нее не очень-то приветливый вид, — улыбаясь, ответил отец Валентин. — Но на ночь хозяин обещал перевести меня в чердачную комнату, так как проезжие, занимающие ее в данный момент, уедут с вечерним поездом. Наверное, теперь они уже уехали; впрочем, я пойду сейчас и справлюсь.
Отец Валентин встал и вышел из комнаты. Герта тоже встала и подошла к открытому окну.
День был чрезвычайно жаркий, и вечер тоже принес мало прохлады. Стояла страшная духота, все небо заволокли густые тучи, вспыхивавшие вдали порывистым мерцанием молний. Издали светились огни станции, а совсем у гостиницы протекала река, казавшаяся в этой тьме неизвестно откуда возникшей и неведомо куда исчезающей. Только шум быстро несшейся воды выдавал ее дальнейшее течение.
Герта прислонилась пылающим лбом к стеклу. Она хотела вооружиться твердостью. Михаил не должен видеть ее отчаяние, которое только утяжелило бы разлуку. Но теперь она была одна и могла немного поплакать. Смерть матери, борьба с семьей — все исчезало в тот момент, когда ее охватывал жуткий страх за жизнь возлюбленного, которого она обрела, быть может, лишь затем, чтобы вновь потерять!
Вдруг под окном послышались голоса. Перед выходной дверью стоял хозяин с каким-то человеком, и Герта сразу поняла, что дело идет о комнате. Хозяин вежливо осведомился, когда господа предполагают уехать, так как их комната уже предназначена для других постояльцев, человек ответил, что, наведя справки на станции, он узнал, что вечерний поезд отойдет на два часа позднее, и это время ему придется еще провести тут со своей спутницей. Голос незнакомца привлек внимание графини: ей показалось, что она уже слышала где-то этот мягкий голос, говоривший по-немецки с иностранным акцентом. Но тут незнакомец, сделав движение, попал в лучи фонаря, прикрепленного у дверей, и Герта сейчас же узнала Анри де Клермона. Он, очевидно, возвращался во Францию, вместе с сестрой должно быть, так как он говорил о своей спутнице.
Графиня отошла от окна, чтобы избежать встречи с Клермоном. Еще недавно и он, и его сестра были для графини совершенно безразличными людьми, но теперь, когда она знала, что ее бывший жених обманывал ее с сестрой этого господина, о чем Клермон, не мог, конечно, не знать, встреча была бы ей неприятна. Поэтому она решила не выходить из комнаты в течение этих двух часов.
Тем временем на станции, несмотря на поздний час, кипела шумная жизнь. Поезда то и дело прибывали и отходили, слышались сигналы, слова команды, а платформа была густо усеяна пассажирами, которые наводили справки, ожидали приезжающих или ждали поезда для дальнейшего следования.
Последняя судьба постигла также пассажиров скорого поезда, прибывшего полчаса тому назад с многочасовым опозданием. Им объявили, что поезд будет задержан на неопределенное время, так как ожидается прохождение нескольких воинских поездов, и скорый двинется далее только после того, как линия будет очищена. Все они покорно подчинились своей судьбе, кроме одного пассажира, который, по- видимому, особенно торопился. Он отыскал слабо освещенное место на платформе и нервно расхаживал там взад и вперед, ежеминутно вытаскивая часы. Вдруг он остановился и еще глубже отступил в тень, потому что офицер, только что прибывший с воинским поездом, шел, разговаривая с начальником станции, прямо на него.
