Глава 31
Через два дня в приемной главной квартиры генерала Штейнрюка собрались офицеры, чтобы выслушать распоряжения относительно похода. Их лица поражали серьезностью, а говоря, они понижали голос. Все уже знали, какой тяжелый удар поразил их вождя: его внук, красавец, общий любимец Рауль, по несчастному случаю оступился в темноте упал в реку.
Было ужасно для старика на закате своих дней знать, что погиб последний отпрыск его древнего рода, и не иметь возможности даже проводить тело внука до родового склепа. Долг удерживал генерала во главе корпуса, но и в эти дни скорби, так же как и всегда, он отдавал все свое время этому долгу. И теперь он был занят разговором с капитаном Роденбергом, прибывшим в главную квартиру с важными депешами. Никто из офицеров, конечно, не подозревал, какого рода были эти депеши и эпилог какой страшной драмы развертывался в данный момент перед графом Штейнрюком.
— На заре, — закончил Михаил свой рассказ, — его нашли совсем близко от дома, где мы были. Я успел еще принять первые необходимые меры, но затем мне надо было ехать. Впрочем, я поручил сделать все нужное своему старому учителю, который взял на себя тяжелую обязанность сообщить матери страшную весть и отвезти тело в Штейнрюк.
Генерал, молча выслушавший весь рассказ, беззвучно спросил:
— И никто не знает?
— Никто, кроме нас двоих! Клермон с сестрой будут молчать, должны молчать, хотя бы ради самих себя. Да и стоит им только проронить хоть слово о случившемся, как им уже нигде на свете не будет места в обществе... Вот бумаги. Я возвращаю их своему генералу, честь имени Штейнрюк спасена!
Генерал взял бумаги и подал затем руку внуку.
— Благодарю тебя, Михаил!
Молодой офицер озабоченно взглянул на него: его не могло ввести в заблуждение это мрачное спокойствие, он знал, что крылось за ним.
— Дедушка! — тихо сказал он. — Теперь ты мог бы поплакать о нем!
Генерал резко покачал головой.
— У меня нет теперь времени для слез, да и плачут лишь по дорогим покойникам. Но он... Впрочем, да почиет он с миром!
Он отправился в сопровождении Михаила в приемную, где офицеры встретили его с той серьезной почтительностью, которую вызывает всякое серьезное горе. Один из офицеров выступил вперед и от имени всех выразил седовласому командующему сочувствие в постигшей его потере.
Штейнрюк в ответ поклонился и сказал:
— Благодарю вас, господа! Удар, который в ближайшем будущем постигнет тысячи семей, первым обрушился на меня. Но Небо все же послало мне утешение, потому что вот здесь... — сквозь зловещее спокойствие сверкнула прежняя мощь, и старческая фигура выпрямилась, — здесь, рядом со мной, стоит сын моей рано скончавшейся дочери, мой внук Михаил Роденберг!
Глава 32
Прошел год, год тяжелой борьбы и грандиозных успехов, полный победных кликов и смертельных стонов, а когда лето опять с ласковыми лобзаниями снизошло к земле, оно озарило нововозникшую империю*.
По горной дороге, ведущей из Таннберга в замок Штейнрюк, катил открытый экипаж, в котором ехали два офицера. В молодом человеке, сидевшем справа, можно было узнать военного, хотя он был без мундира. Наоборот, у его спутника, носившего знаки отличия лейтенанта запаса, был вид скорее художника, чем воина, хотя и его лицо тоже покрывал глубокий загар.
— Ты-то можешь похвастать счастьем! — сказал он с прежней шаловливостью. — Ты возвращаешься в объятия невесты в качестве прославленного героя. Мне же далеко не так хорошо — придется выдержать жестокое сражение! Правда, моя спящая царевна выказала большую храбрость и энергию, но стена разросшегося шиповника по-прежнему противится мне со всей надменностью десятого века. В сущности говоря, мундир ужасно стесняет меня, но я надеюсь произвести им впечатление на своего будущего тестя. Может быть, он все-таки оценит эффект, когда девятнадцатый век предстанет перед ним во всей своей воинственной красе!
— Как всегда, ты воспринимаешь все с комической стороны, — возразил Михаил. — Но тебе следовало бы помнить, что в согласии отказывает не только старый барон, но и твой отец!
— Да, ужасная беда с этими отцами, они совершенно отбились от рук! — согласился Ганс. — Мне удалось наконец доказать отцу с помощью писем Герлинды, которые я ему дал прочесть, что она в полном разуме. Но он упорно стоит на том, что в роду Эберштейнов имеется предрасположение к помешательству и что я должен считаться с будущими поколениями. А барон со своей стороны утверждает, что безбожие тоже передается по наследству! Между прочим, он должно быть, пронюхал, что я опять выплыл на поверхность, во всяком случае, он запретил Герлинде ехать в Штейнрюк. Точно это может помешать чему-нибудь! Я в качестве «рыцаря Форшунгштейна» обложу по всей форме Эберсбург и возьму его приступом. А пока что проберусь по стене на террасу, где меня уже поджидает оповещенная обо всем спящая царевна!
Михаил слушал монолог друга несколько рассеянно: все его внимание было устремлено на замок Штейнрюк, стены которого уже стали видны среди зелени. Поэтому он ограничился мимолетным замечанием:
— Значит, вы были в оживленной переписке, строго запрещенной вам!
— Еще бы, обоими отцами! Поэтому-то мы и писали друг другу так часто во время войны! В нашем будущем доме придется в первую очередь устроить архив для всех этих писем, в которых заключена вся история нашей любви и наших страданий. Но теперь эта история уже слишком затянулась, и если старик не образумится, мы посадим его в ту самую тайную темницу замка, где блаженной памяти Кунрад фон Эберштейн держал шестьсот лет тому назад Болдуина фон Ортенау, пока последний не согласился на брак первого с Гильдегундой фон Эберштейн. О, я отлично посвящен в семейную хронику моей невесты! Я даже не путаю больше имен!
Михаил ничего не ответил. Теперь, когда экипаж поднимался по замковой горе, его взор не отрывался от окон замка. Заметив это, Ганс спросил:
— Значит, твой дедушка тоже там?
— Уже целую неделю. Ему пришлось взять продолжительный отпуск, так как поход очень тяжело отразился на нем. Я возлагаю все надежды на живительный горный воздух.
Юный художник покачал головой и ответил, сразу став серьезным:
— Генерал страшно переменился. Я просто испугался, когда увидел его! Конечно, тяжелый поход в таком возрасте и ужасная смерть внука... Оно и понятно! Но все-таки мне кажется, что ты ближе его сердцу, чем когда-либо был граф Рауль.
— Может быть! Но в таком возрасте удары судьбы не так-то легко перенести, — уклончиво сказал Михаил.
Он знал, что именно было трудно перенести генералу, но это оставалось тайной между ними обоими.
Ганс продолжал говорить, но неизменно получал самый краткий и рассеянный ответ. В конце концов Михаил, по-видимому, совершенно перестал слушать его болтовню. Он неотрывно смотрел по направлению к замку и вдруг, выхватив из кармана носовой платок, принялся бурно махать им в воздухе.
— Что с тобой? — спросил Ганс. — Ах, да! Там в ответ реет в воздухе другой носовой платок, а вот и сама графиня Герта на террасе! Да, твоя сказочная златокудрая фея, бесспорно, очень красива! Моя
