спящая царевна не может соперничать с ней, и кроме упрямого папаши у нее нет ни малейшего следа приданого, не говоря уже о миллионах. Но зато ее род на двести лет старше штейнрюковского, не забывай этого, Михаил! В средние, века моя нареченная имела бы, безусловно, много преимуществ перед твоей!
Экипаж, наконец, подъехал к замку, что совершалось слишком медленно, по мнению Роденберга, который, не дожидаясь его остановки, распахнул дверцу, выскочил и бросился вверх по лестнице. Герта выбежала ему навстречу, и в присутствии слуг Михаил расцеловал свою невесту. Это было в первый раз, что они открыто встретились с объятиями.
— Вот пожалуйста! — ворчал Ганс, медленно поднимаясь вверх по лестнице. — Приходится смотреть на такие вещи и чувствовать, что сам не можешь сделать ничего подобного только потому, что обладаешь неразумным папашей и таким же будущим тестюшкой! Но погодите вы, господа отцы! Я сыграю с вами знатную шутку, так что вам придется сдаться на милость победителя!
Михаил прошел в обшитую деревом комнату, где со стен смотрели портреты предков, а над камином красовался герб семьи Штейнрюк. В ту самую комнату, где генерал впервые встретился с внуком и бросил ему в лицо позорное обвинение в воровстве. Сама судьба взялась отплатить за это графу Штейнрюку, и было видно, насколько тяжелым было ее возмездие.
В последнее время генерал сильно переменился и за двенадцать месяцев постарел на столько же лет. Пока продолжался поход, долг солдата поддерживал его на ногах, но с окончанием похода пошли на убыль и силы. Прежний огонь исчез из его взора, даже в осанке графа стали сказываться усталость и надломленность. Впрочем, в данный момент старик чувствовал себя лучше, чем когда-нибудь, и его взор был направлен на Михаила с выражением глубочайшего удовлетворения.
— Мне кажется, ты можешь быть доволен своими успехами, — сказал он. — Большая редкость, чтобы такого молодого офицера осыпали такими знаками отличия, как тебя, и я должен отдать тебе справедливость, эти отличия были вполне заслужены. То умение и мужество, которые ты проявил в походе, превзошли даже мои ожидания, а я многого ждал от своего Михаила!
— Быть может, эти знаки отличия не посыпались бы на меня с таким изобилием, если бы я не был внуком главнокомандующего! — возразил Михаил с легкой улыбкой. — С того момента, как ты открыто объявил о нашем кровном родстве, меня стали окружать особым вниманием, я это отлично почувствовал!
— Как бы там ни было, но все отличия добыты тобой в бою, а не просто получены, и Герта имеет полное основание гордиться своим героем. Кстати, столковались ли вы относительно срока свадьбы?
— Нет еще! Герта считается с такими вещами, с которыми, как ни тяжело, приходится считаться и мне. Для всего света ее обручение с графом Раулем не было уничтожено, а годовой срок траура только что истек. Мы хотели предоставить решение этого вопроса тебе, дедушка. Если ты находишь, что мы должны подождать еще несколько месяцев, то...
— Нет! — решительно перебил его Штейнрюк. — Ведь мы уже решили, что свадьба должна произойти в полной тишине, а мае хотелось бы самому соединить ваши руки. Через несколько месяцев это, пожалуй, окажется невозможным!
— Дедушка! — с упреком сказал Михаил.
— Неужели я не могу говорить об этом даже с тобой? Ведь ты мужчина и сумеешь взглянуть в лицо неизбежности!
— Но, тут еще нет никакой неизбежности. Стоит только тебе отогнать от себя уныние, подтачивающее тебя. Неужели Рауль унес с собой всю радость твоей жизни? Ведь мы с Гертой около тебя и поможем тебе преодолеть прошлое!
Генерал медленно покачал головой.
— Ты сам отлично знаешь, что представляешь собой для меня, Михаил, но мои силы надломлены, и ты знаешь час, когда они надломились. Удар топора пришелся старому дереву по главному корню, и оно не может уже оправиться!
Михаил промолчал; он не мог не сознавать правды этих слов. Пусть позднейшие разъяснения смягчили жестокость удара, все равно происшедшее нанесло слишком сильную рану самолюбию Штейнрюка. А ведь он был стариком, у него уже не было юношеских сил, помогающих выдерживать подобные удары.
— Значит, графиня Гортензия опять у своего брата и с твоего согласия? — спросил Роденберг, чтобы прервать томительное молчание.
— Да. До тех пор, пока продолжалась война, я не мог согласиться, чтобы вдова моего сына жила во Франции. Теперь подобные соображения отпали, и она вернулась к брату. Ведь здесь она всегда оставалась чужой, а со смертью Рауля порвалась последняя связывающая нас нить. Я обеспечил ей независимость, насколько это в моих силах. Ты ведь знаешь, в каком духе я изменил свое завещание. Майорат перейдет после моей смерти в другие руки, он составляет собственность старшего в роде по мужской линии. Зато замок Штейнрюк завещан тебе и вместе с приданым Герты объединит в твоих руках все владения нашего рода. Я хотел любой ценой объединить все владения в руках своего внука. Так и случилось, хотя и другим образом, чем я думал. Но это, пожалуй, и лучше: ты сбережешь и охранишь его, как сбережешь и охранишь своими сильными руками и Герту тоже, я знаю это. Да благословит Господь вас обоих!
Глава 33
Ганс Велау сопровождал своего друга совсем не случайно. С этим визитом он связывал коварное намерение привлечь в союзницы невесту Михаила ради последнего натиска на отцов. Этот натиск мог быть произведен только в Штейнрюке, ибо старый чудак Эберштейн больше нигде не бывал, и только здесь можно было свести его с профессором Велау, который в свою очередь гостил в данный момент у таннбергских родственников. Конечно, Герта с самого начала стала на сторону подруги своего детства и сделала все, чтобы переубедить старого барона. Но все было напрасно, как напрасно было сватовство, возобновленное Гансом сейчас же по возвращении из похода. Удо фон Эберштейн твердо намеревался сохранить во всей чистоте свое родословное древо и грозил скорее запереть дочь в монастырь, чем допустить ее брак с человеком без роду и имени. Он оставался непоколебим, и несмотря на настойчивость жениха и слезы Герлинды второе сватовство завершилось не менее решительным «нет», чем первое.
Вызвать профессора Велау в Штейнрюк было вовсе не трудно. Он с удовольствием последовал приглашению Михаила, а Герта «случайно» пригласила на тот же день обитателей Эберсбурга. Впрочем последнее приглашение было принято только наполовину. Сам барон приехал, чтобы повидать генерала после войны, но свою дочь он предусмотрительно оставил дома. К такой мере предосторожности его вынуждала возможность встретить в замке «субъекта», вбившего себе в голову желание стать его зятем и, к сожалению, поддерживаемого Герлиндой в этом святотатственном намерении. Тем не менее на первых порах визит обошелся без всяких осложнений. Враг, грозивший навязать роду Эберштейнов мещанское имя, не показывался нигде, и барон, вдосталь наговорившись с генералом о прежних временах, обретался в чудесном настроении.
В конце разговора графа Штейнрюка отозвали зачем-то на минутку, и барон остался один. Вдруг он услышал позади себя шум шагов и обернулся в полной уверенности, что это возвращается Штейнрюк. Но тут же в ужасе отступил назад: перед ним был собственной персоной сам профессор Велау!
Последний тоже был немало изумлен, так как и он не имел понятия о присутствии здесь барона. В первый момент Велау остановился в нерешительности, раздумывая, не следует ли ему обойтись со старым чудаком так же грубо, как и год тому назад. Но в конце концов более человеческие чувства взяли верх и профессор буркнул:
— Здравствуйте, господин фон Эберштейн!
— Господин профессор Велау! — воскликнул Эберштейн, кивая в ответ. — Надеюсь, вы не прихватили с собой сына?
