— Ну, уж не поздоровится нынче парню! Дай-ка мне только домой прийти, уж проучу я тебя! — еле сдерживая бешенство, пробормотал Вольфрам, следуя за Михаилом.
Герта осталась одна в комнате. Она неподвижно стояла на месте и большими глазами смотрела вслед уходящим, но тут же спохватилась и быстро подбежала к камину. Пламя уже охватило нежные лепестки цветов, они на мгновение засверкали, словно какие-то сказочные растения, затем свернулись и рассыпались золой.
Сложив руки, девочка смотрела в огонь, мало-помалу ее глаза наполнялись слезами, и когда последний цветок обратился в золу, она вдруг разразилась тихими рыданиями.
* * *
Когда граф Штейнрюк вскоре после этого вошел в комнату, он никого не застал там. Взглянув на часы, он убедился, что пора ехать, и подошел к письменному столу, чтобы прицепить звезду. Футляр лежал на прежнем месте, но звезды там не было: должно быть, камердинер заметил, что ленты не хватает, и взял орден, чтобы исправить недостаток. Штейнрюк дернул за звонок.
— Орден! — приказал он вошедшему камердинеру. — Экипаж подан?
— Точно так, ваше сиятельство, подан! Но орден... ведь вы, ваше сиятельство, изволите сами убирать эти знаки отличия!
— Да, но у звезды не оказалось ленты. Я говорю про большую звезду с бриллиантами! Разве ты не заметил, что лента отвязалась?
Камердинер покачал головой.
— Я и не видал звезды; ведь я входил в комнату только на минутку, чтобы получить приказание вашего сиятельства насчет экипажа.
— И с тех пор ты не заходил в комнату?
— Даже не заглядывал.
— Был здесь кто-нибудь?
— Как же, сын лесника оставался здесь, когда я уходил, и мне кажется, что он был здесь слишком долго один.
В словах камердинера звучало ясно высказанное подозрение, но граф оборвал его резким жестом.
— Чушь! Об этом не может быть и речи! Вспомни, не был ли здесь кто-нибудь?
— Нет, ваше сиятельство, никто даже и в коридор не входил.
— Но спальня... в нее ведет дверь...
— Да, завешенная ковром, но она ведет непосредственно в комнату ее сиятельства вдовствующей графини.
Штейнрюк побледнел, его кулаки невольно сжались, но он всеми силами старался побороть усиливавшееся подозрение.
— Поищи! — приказал он. — Звезда должна найтись под бумагами или книгами, может быть, я сам сунул ее куда-нибудь!
Не дожидаясь помощи слуги, граф сам начал искать. Он знал наверное, что положил звезду в футляр, который оставил открытым, но, несмотря на то, что была поднята каждая бумажка, каждая книга и осмотрен каждый ящик, звезда не нашлась.
— Нет ее, — тихо сказал камердинер, — и если ваше сиятельство оставили ее в открытом футляре, то... остается только одно объяснение!
Штейнрюк ничего не ответил, он уже не сомневался более. Значит, воровство, подлое, низкое воровство! Это переполнило чашу его ненависти и презрения!
Наступило недолгое молчание. Наконец граф спросил:
— Вольфрам еще в замке?
— Я думаю — да, он хотел зайти к кастеляну.
— Тогда позови мне сюда его сына! Но ни слова о происшедшем ни ему, ни леснику. Ты передашь приказание, и только!
Камердинер ушел, и Штейнрюк на мгновение закрыл глаза руками. Это было ужасно! Хотя, с другой стороны, разве так уж необыкновенно для отпрыска подобного рода? Что у Михаила нет ни единой капли крови от матери, это видно уже по наружности, ну, а кровь, которую он унаследовал от отца... она-то и сказалась именно теперь и доказывала, что этого парня по праву надо оттолкнуть.
Когда Михаил вошел в комнату, граф стоял, выпрямившись, и был полон обычной стальной решимости.
— Закрой дверь и подойди сюда! — приказал он.
На этот раз Михаил повиновался, не дожидаясь повторения приказания. Он подошел к графу, а тот впился в него сверкающим взглядом и, показывая на пустой футляр, спросил:
— Знаешь ты это?
Михаил медленно покачал головой: он не мог понять странный вопрос.
— Этот футляр лежал здесь, на письменном столе, — продолжал Штейнрюк, — но он не был пуст, в нем находилась звезда со сверкающими камнями. Ты и ее тоже не видел?
Михаил подумал, что это, вероятно, и блестело так на столе в потоке солнечных лучей. Но он не присматривался внимательно к сверкающему предмету.
— Ну? Я жду ответа! — сказал граф, не отрывая взора от лица Михаила. — Куда девалась звезда?
— Да я-то как могу знать это? — спросил Михаил, все более удивляясь странным вопросам.
Губы графа скривились горькой усмешкой.
— Ты и в самом деле не знаешь? Видно, ты вовсе не так прост, как притворяешься... Где звезда? Я хочу знать!
Грозный тон последних слов наконец уяснил парню истину: он стоял, словно пораженный молнией, и казался таким растерянным, таким смущенным, что Штейнрюк окончательно уверовал в его виновность.
— Признайся, парень! — сказал он тихим голосом, который однако был страшен. — Отдай украденное и благодари Создателя, если я отпущу тебя с миром! Слышишь? Отдай назад украденное!
Михаил вздрогнул, словно ему нанесли смертельный удар, но в тот же момент гневно крикнул:
— Я — вор? Я должен...
— Тише! — резко оборвал его Штейнрюк. — Я не желаю шума, не хочу привлекать внимание, но ты не сойдешь с места, пока не сознаешься. Признавайся!
Он схватил юношу за руку, и его пальцы, как стальные тиски, впились в тело Михаила. Однако последний мгновенно освободился от них одним сильным движением и хрипло сказал:
— Оставьте меня! Не смейте еще раз повторить мне это, или...
— Уж не собираешься ли ты угрожать мне? — граф принял его вспышку за проявление крайней наглости. — Берегись! Еще одно слово, и я забуду, что должен щадить тебя!
— Но я — не вор! — пронзительно крикнул Михаил, — и если кто осмелится назвать меня так, того я положу на месте! — и с этими словами он, схватив с ближайшего стола тяжелый серебряный канделябр, замахнулся им над головой графа.
Штейнрюк отступил на шаг, но не из страха перед этой угрозой, а от картины, представившейся ему. Куда девалось бессмысленное, мечтательное выражение лица, куда исчез неуклюжий дурачок-простофиля? Словно раненый лев, стоял перед ним Михаил, готовый броситься на более сильного врага, и глаза Штейнрюка, которые сверкали таким уничтожающим огнем, встретились со взглядом других глаз, таких же темно-синих, как и его собственные, и сверкающих не менее уничтожающим огнем... Нет, трус не мог смотреть так, да и вор тоже...
Вдруг дверь распахнулась — в прихожей послышался шум резких голосов — и на пороге показался лесник, за которым виднелось испуганное лицо камердинера.
— Да ты взбесился, что ли? — крикнул своему питомцу Вольфрам, кидаясь на помощь своему господину и хватая Михаила за плечо.
Но юноша стряхнул его с себя, как стряхивает матерый волк насевшую на него свору, бешено шваркнул канделябром об пол и бросился к двери.
