деловитость, несоотносимая с чувствами, когда речь шла о делах.
Погребение окончилось, гости разъехались, и молодая графская чета удалилась на свою половину. Зигварт, конечно, тоже был на похоронах, и Бертольд попросил его зайти к нему. Молодой граф сильно изменился и, по-видимому, с большим трудом исполнял в этот день свои обязанности нового владельца. Он сидел в кресле бледный, осунувшийся. Тут же была и графиня.
— Я хотел кое о чем спросить тебя, Герман, — начал граф. — Ты присутствовал при смерти моего отца. Он был в сознании?
— До последней минуты.
— И не оставил мне никакого поручения… даже прощального привета?
— Нет!
Ответ прозвучал резко и сурово. Бертольд вздрогнул.
— Это ужасное известие было для нас так неожиданно, — снова заговорил он. — Мы до сих пор не знаем подробностей этой несчастной дуэли. Ты был свидетелем происшедшей ссоры?
— Да, но прошу вас, господин граф, расспросить об этом кого-нибудь другого. Свидетелей стычки было достаточно.
— Господин граф? Что это значит, Герман? Мы с детства называли друг друга по имени. Мой отец даже требовал этого.
— То было прежде, а теперь вы владелец Равенсберга, и я называю вас принадлежащим вам титулом.
Бертольд почувствовал холодный отпор, но продолжал настаивать:
— От других мы ничего не узнали. Они, очевидно, дали друг другу слово молчать и смотреть на это, как на дело чести. Ты не связан обещанием и потому можешь говорить. Что было поводом к ссоре?
— Вопрос семейной чести, — холодно ответил Герман. — О подробностях прошу вас меня не спрашивать. Я также считаю себя обязанным молчать, хотя и не давал никому слова.
— Мы хотели бы знать только одно, — вмешалась молчаливая графиня, — до нас дошел слух, что ссора сама по себе была незначительной, но граф намеренно довел дело до дуэли.
— Да, он сделал это.
— Почему?
— Потому что граф Равенсберг хотел умереть. Ему предоставили выбор между жизнью и смертью, и он предпочел смерть.
Наступило короткое, тягостное молчание.
— Вы позволите мне откланяться, графиня? — проговорил Зигварт. — Прощайте, — и он вышел из комнаты, даже не взглянув на несчастного слабого человека, который, громко рыдая, закрыл себе лицо руками.
Алиса продолжала стоять неподвижно, но было видно, что она глубоко потрясена. Она услышала подтверждение того, что предчувствовала с первой минуты получения страшного известия — отец ее мужа добровольно пошел на смерть. А по чьей вине?..
Три месяца спустя в Равенсберге состоялось скромное торжество: бракосочетание баронессы фон Гельфенштейн с Адальбертом Гунтрамом. Перед свадьбой жених ездил в свой гарнизон, чтобы подать в отставку, и благодаря энергичной помощи своего друга мог уйти из полка с честью, не оставляя за собой долгов. Распродажа его имущества принесла неожиданно благоприятные результаты. Нашелся агент, который по чьему-то поручению приобрел все за цену, вдвое большую, чем надеялись получить. Зигварт подозревал участие фон Берндта, но предпочел молчать. Таким образом Гунтрам мог взять с собой в Америку еще маленький капитал, а там его ждало обеспеченное положение, требовавшее большого труда, но и хорошо оплачиваемого.
Гофштетер, конечно, ехал с молодыми. Он уже давно собирался «к дикарям», но теперь, на его счастье, случилось так, что он мог ехать именно с теми, с кем давно сроднился.
Несмотря на просьбы друга, Зигварт отказался присутствовать на свадьбе, будучи занят подготовкой к строительству, которое следовало начать уже весной. Он хотел встретить молодых в Берлине и проводить их в Гамбург на пароход. Граф и графиня Равенсберг никуда не выезжали по случаю семейного траура. После свадьбы Траудль они собирались в Италию.
Венчание происходило в замковой церкви Равенсберга в самом тесном кругу. Граф Бертольд казался бледным и больным, так что советы врача провести зиму на юге могли считаться вполне основательными. Графиня была по-прежнему горда и красива. Она, не отрываясь, смотрела на окутанную воздушными кружевами молоденькую невесту, склонившуюся перед алтарем и казавшуюся бесконечно счастливой, и в ее взгляде можно было прочесть жгучую зависть.
Позади графской четы стоял Гофштетер и смотрел, как его «баронессочка» превращалась в госпожу Гунтрам. Он стоял, благоговейно сложив руки, а слезы, блестевшие на его глазах, были вызваны воспоминанием о старом бароне.
Венчание окончилось, «молодые» поднялись с колен, и Адальберт крепко обнял свою молодую жену. На его лице можно было прочесть твердую, мужественную решимость отплатить своей Траудль за жертву, которую она ему принесла. После легкого завтрака новобрачные собрались уезжать, и «молодая», уже совсем одетая, вошла в комнату графини.
— Дай мне поблагодарить тебя, Алиса, — сказала она, крепко обнимая графиню, — тебе и твоему отцу я обязана тем, что могу теперь уехать с моим Адальбертом. И потом все это последнее время ты была для меня сестрой, ты позаботилась решительно обо всем… Благодарю тебя!
Алиса посмотрела на милое, почти детское личико, просветленное счастьем, потом наклонилась и крепко поцеловала «молодую».
— Прощай, Траудль! Может быть, мы увидимся в будущем году, мы хотим навестить отца в Нью-Йорке или в Хейзлтоне. Тогда я приеду к вам и посмотрю на вашу жизнь в глуши. Она тебя не пугает?
— Нисколько! Я ведь всегда была лесной дикаркой, как называл меня Гофштетер, и потому скоро освоюсь с вашими лесами. Кроме того, со мной Адальберт. Ты не знаешь, Алиса, что это значит, когда двое любят друг друга всей душой. Это такое счастье быть постоянно вместе и вместе переносить радость и горе.
Графиня молчала. Она, конечно, не знала этого, но это были те же самые слова, которые говорил ей другой. Неужели можно быть счастливой без блеска и роскоши, без всего, что дает богатство? Сверкающие счастьем глаза Траудль ответили на этот немой вопрос.
В эту минуту вошел Бертольд с новобрачным, который также горячо поблагодарил графиню за то, что она приютила осиротевшую Траудль до ее свадьбы.
Потом граф проводил новобрачных на крыльцо, а графиня подошла к окну, чтобы послать им свой прощальный привет. Адальберт посадил жену в открытые сани, еще несколько приветствий, лошади рванули, и экипаж тронулся.
Алиса продолжала неподвижно стоять у окна и смотреть вслед саням, пока они не скрылись в тумане, и звук колокольчика не замер вдали. Эта парочка ехала навстречу неизвестному, туманному будущему, но с ней ехало счастье. Оно однажды приблизилось к этой гордой Алисе, выпорхнув из вершины старой липы, откуда доносилось жужжание пчел, оно дышало ароматом множества распустившихся цветов. Тогда оно остановилось за ее плечами, невидимое, неосязаемое, но она чувствовала его близость, его дыхание, оно коснулось ее своим крылом, пролетело близко-близко и исчезло… навсегда.
Глава 18
Громадное предприятие, во главе которого стоял Вильям Морленд, превзошло все ожидания. В продолжение одного десятилетия Хейзлтон занял место среди очень крупных городов Америки, его положение на главном пункте вновь выстроенной железной дороги и исключительно благоприятные условия климата и почвы привлекли массу поселенцев, но, в сущности, все было делом неутомимой энергии одного человека, сумевшего верно оценить местные условия.
Деятельность общества, которым руководил и почти безгранично распоряжался Морленд, была очень
