– Что ж поделаешь? – пожал плечами Марино-Хилдебрандт. – Пробовали гениев. Не выходит. С одного боку, поди сыщи гения или на худой конец таланта, чтобы он считал себя таковым… А ведь уверенность в гениальности собственных текстов – основа лептонного резонанса! А с другого боку – нельзя уже так грубо насиловать потребителя. Вот приходит он в магазин – берет книгу, а там заумь, скукотища, этика всякая с эстетикой… и стилистикой. Не хочет он потреблять такое. А резонанс шепчет: надо, надо, оно, то самое… Эдак мы бы, Володюшка, страну до массовой шизофрении довели…
Ишь, дура блондинистая! Буйских с ожесточением смял пустую банку и зашвырнул в урну. Знала бы, как трещат кости на пятнадцати «жэ», как кровь выступает сквозь поры кожи, как черно в глазах… и как страшно идти на очередную раскрутку, потому что – вдруг откажет сердце… вдруг лопнет сосуд в мозгу… Вдруг… да мало ли их, этих вдруг! И ни хрена не интересно ему, как вся эта наука работает. Важен результат. А результат – налицо. Максим Чехов, «Магия бессильна!». Максим Чехов, «Одноклеточный». Максим Чехов – интервью. Максим Чехов – автографы.
Общий тираж на сегодняшний день – под миллион. Под миллион! В этом все дело.
А ежели, к примеру, какой-нибудь Непокупный сдохнет при очередной подкрутке – так туда и дорога. Меньше текилы надо было жрать. А чтобы не сдохнуть, ему больше, чем пять «жэ» нельзя, и недолго, вот в чем дело, а это разве тиражи… это слезы…
Затрепетал ай-фон, напоминая об очередном деле: визит в рекламное агентство «Material World». Свежеприобретенный, с гонорара за игрушку по «Одноклеточному», «Порш Кайен» еще не прошел техосмотр и томился в гараже. Буйских заозирался в поисках такси, а лучше бомбилы, ибо зачем платить больше, и обнаружил неподалеку подходящий «Шевроле– авео».
Разбрызгивая по сторонам грязь, машина медленно плыла по забитому по самое не могу Третьему кольцу. Водитель оказался разговорчивым малым. Узнав, что везет известного писателя-фантаста, поинтересовался:
– Ты как, против русского шансона, против Михаила Круга, ничего не имеешь? Или поставить чего иностранного?
– Шансон так шансон, – махнул рукой Буйских.
Мыслями он был далеко. Водила включил радио, в салон плеснул «Владимирский централ».
– Я ведь чего спросил, – не унимался бомбила, – мне у тебя как у фантаста интересно… Брательник мой младший давеча в аварию попал. Еле выходили. Не узнавал сперва никого, не разговаривал, потом, правда, оклемался. Но шибко набожный сделался. Без молитвы из дому не выйдет, никакого дела не начнет… так вот я к чему. Западную музыку он слушать запрещает. Говорит: там, кроме обычного голоса, есть еще один, нечеловеческий. Ну, навроде двадцать пятого кадра в телевизоре. Черный, нехороший, страшные вещи говорит. А вот наши, русские песни, говорит, чистые. Хоть блатняк, хоть Пугачева. Скоро, говорит, последние дни наступят, как в Библии написано все будет. Как думаешь?
Буйских пожал плечами – мол, все может быть.
– Я бы ничего, только у нас в роду такое… Батя мой, он, когда трезвый, мысли других людей видел. Вот сто грамм если выпьет – тогда не видит, а так… Страшное, говорил, это дело, когда знаешь, что о тебе жена думает, дети, начальство. Поэтому, говорил, я лучше сотку-другую накачу, оно и спокойнее…
– Так дело в том, что он, наверное, просто пить хотел, когда заблагорассудится… – предположил Володя.
– Э нет, – сверкнул зеркалами очков бомбила. – Он знаешь как в бридж играл? А в покер? Очень любил и никогда не проигрывал, ни разу. Деньгу чемоданами тягал, пока его не раскололи, в смысле, что нельзя с ним играть… Я и думаю вот – а ну как правду брательник слышит…
А что, решил Буйских, вот тебе и новый сюжет! Апокалиптика, она сейчас ох как на рынке-то востребована… Он расплатился с бомбилой и устремился к подъезду офиса «Material World».
– Итак, мы предлагаем вам контракт. Вы рекламируете – для начала! – линию бытовой техники под слоганом «Наша техника – это фантастика», – говорил хорошо одетый мужчина.
Даже слишком хорошо. В последнее время Буйских научился отличать, чем просто элитные часы отличаются от «лимитед эдишн», а серийный костюмчик «Бриони» – от сшитого по персональным лекалам. Глаза человека были наглухо закрыты черными очками, а ниже очков рельефно выделялись в ярком офисном освещении острые, резко очерченные скулы.
– Я не против, – солидно кивнул Буйских и как бы ненароком обнажил левое запястье, где красовались часики – небольшие, изящные, но по деньгам мало чем уступавшие монструозным котлам рекламщика.
– Есть условие, – обронил рекламщик. – Вы обязуетесь ничего не писать. Для начала – в течение двух лет.
– Это как же? – решил возмутиться Володя. – Это ж мне «Глобал-Пресс» такую неустойку выкатит…
– Знаю, – согласился рекламщик. – Неустойку мы оплатим.
Буйских ощутил, что какое-то сосущее беспокойство возникает в груди, какой-то жгучий ком зашевелился, выбрасывая щупальца к низу живота. Что-то не так, такие деньги… за что, вот в чем дело? С другой стороны – в десять раз больше, чем за писанину.
А как же апокалиптика? Это ж в стол придется писать…
– Ничего не писать, – словно читая мысли, обронил рекламщик. – Даже в стол.
Он снял очки. Во взгляде серых глаз его ощущалась какая-то давящая материальность, словно взгляд этот обладал вполне физическими свойствами – весом, к примеру, или твердостью. Пожалуй, твердостью – рассек Володю надвое, словно тот был сделан не из плоти и крови, а из какой-нибудь призрачной дымовой субстанции…
– Я… я подумаю… – забормотал Буйских, не в силах опустить глаз. – Подумаю…
Рекламщик водрузил очки обратно.
– Кстати, я владею всеми рекламными фирмами Москвы и даже России, – заметил он. – Вернее, не то чтобы владею… не знаю, как выразить точнее. Это мое. Не смотрите, что они вроде бы как конкурируют между собой. Все – мое. Вернее, мое и таких, как я. Думай, человек. Не задерживаю.
Володя выплыл на улицу словно в тумане, хотя настоящий туман и сумерки тоже имели место быть. Хотелось выпить чего покрепче, не пива и даже не вина, но он лишь закурил – гори оно все синим огнем – и обнаружил у бровки все того же бомбилу-апокалиптика.
– Домой, – он обессиленно раскорячился на сиденье. – Проспект Мира, Алексеевская.
– Не соглашайся бездумно, человек, – произнес водитель. – Послушай и, возможно, поймешь.
– Вы кто?! – Буйских только сейчас понял, что бомбила по-прежнему в темных очках, а ведь уже не то что сумерки, уже темно, и как он собирается вести машину?..
– Не водитель. В моих руках – весь издательский бизнес, кино и телеиндустрия, производство компьютерных игр… О, эти компьютерные игры, – напевно пробормотал водитель.
– Вы кто?!
– Я? Я – никто. Вернее сказать, я – Ничто. А еще вернее, мы – Ничто. И поэтому нас интересует умножение виртуальности. Виртуальности, а не материальности. А книги, кино, игры и прочие описания несуществующего и порождают ее, виртуальность. В то время как реклама заставляет людей обращаться к миру вещей, приобретать предметы, продуцировать все больше сложно организованной материальности… Было время, когда мир отвердел и овеществился, и мало стало в нем пустоты… но сейчас… О, сейчас… Ваши образы несуществующего благодаря раскрутке и резонансу развивающейся спиралью устремляются к границам Вселенной и там, на бесконечности, обращаются в чистую виртуальность, в Абсолютное Ничто…
– Так вы пришельцы, что ли? Иные?
– Можно определить и так, – ответил водила, – а вот вы кто, хотел бы я знать…
«Шевроле» плыл в туманной мгле, причудливо расцвеченной городскими огнями. В поле зрения Буйских возник ситилайт с пылающей надписью: «Кризис?.. Читай «Библию»!»
– Мы плохо понимаем людей, – продолжал собеседник. – Человечество – это, как бы сказать… субстанция. Но мы стремимся во всем следовать вашим правилам, хотя и не понимаем их. Ты не должен нарушать контракт и не должен производить материальность. Конечно, у нас с ними Договор, иначе почему бы они иногда рекламировали наши проекты… Но… Но теперь Договор можно и нарушить. Я ощущаю нестабильность – она исходит от тебя – и вижу, как изгибаются мировые линии… Я лично дал тебе сюжет. Пиши.
